Проблема вагонетки

В их семье, сколько Марк себя помнит, всегда была только одна стоящая внимания проблема. Надписи. Позже психотерапевт говорила ему, что не стоит винить себя. Его мать нашла бы повод и проблему в любом случае. Нужно отпустить это. Агнес еще несколько позже сказала: — Жажда наживы и беспросветная тупость. Нет у тебя никакой депрессии. Самым печальным в этой истории было то, что она оказалась права. Не было у него никакой депрессии. *** Иногда он думал, что Эстер повезло еще меньше. Но вообще-то он стыдился таких мыслей. — «Вообще-то, я завязал», — выразительно цитировала она. — Как это понимать? Этим вопросом она изводила Марка примерно с восьми лет. Менялась только интонация. И количество алкоголя в крови. — Я видела у нас в диспансере красивую такую девочку. В палате интенсивной терапии. Может быть, это она? С десяти лет Эстер решила, что будет учиться на врача и работать в клинике для наркозависимых. Она говорила: — Лучше лишиться этого сразу. Иногда она плакала. А потом говорила, как бы невзначай: — А у тебя как на личном фронте? Вечер переставал быть томным. *** Так вот, если говорить об Агнес. Марк знает о ней объективно немало. Она любит кофе с молоком и сахаром. Она не любит шоколад. Ее ближайшее окружение почему-то думает, что ей нужны бальзамы для губ (На самом деле нет: Марк как-то спросил, и она высыпала перед ним целую коробку нераспечатанных тюбиков. Выглядела она при этом так будто ждала этого момента всю свою жизнь). Она любит птиц, и у нее аллергия на шерсть. Она не умеет любить. *** Однажды к ним в гости пришла Мэрибэль. — Это моя младшая сестра, — пояснила Агнес. — Она волнуется. Потом она ушла на работу, а Марк остался наедине с очень светлой блондинкой в белом платье. Выглядело сюрреалистично. Отставив в сторону кружку, младшая сестра негромко заговорила: — Когда мне было пять лет, у нас умерла собака. Любимое животное Агнес. — Прошу прощения? — сказал Марк. — Она попросила взять ее на опыты. Глупости, конечно, — сперва показавшееся красивым лицо внезапно потеряло львиную долю своей привлекательности. Ухмылка передернула на секунду симметричные черты лица и залегла где-то в глазах. — Я не понимаю, что вы имеете в виду, — во рту появилась противная горечь. — Просто на будущее, — Мэрибэль легко поднялась из-за стола. — Не обижайтесь на нее. Она просто не умеет. Спасибо за чай. *** Однажды он поцеловал Агнес. Он не может точно вспомнить, о чем думал, но с легкостью воспроизводит порядок событий — словно прокручивает кадр за кадром старый фильм. Вот он заходит в ее комнату, фокус на разбросанных бумагах и книгах, на захламленном столе. Вот его глаза находят Агнес. Она спит, положив голову на руку, кисть со следами синих чернил свисает в подлокотника дивана. Вот камера приближается: белый локоть, худое плечо, костистое запястье. Он подходит и целует ее затылок, мягкие светлые пряди, на мгновение прижимается щекой. Испуганно отступая, прислушивается: но нет, Агнес спит. Дыхание ровное. Разворачиваясь, уходит; фокус снова на дверном проеме. Ощущение легкой щекотки где-то в горле выветривается через несколько минут, оставляя только боль и пустоту. *** Задумываясь о начале, о моменте осознания — все было обыденно. Они сидели в гостиной вечером, за окном проносились машины, Марк попросил ее передать телефон. Просто передать. Когда в поле зрения возникло сухое, совсем не трогательное запястье с родинкой около вены, он почувствовал в себе это впервые. Он захотел поцеловать ее руку, эти сухие, потрескавшиеся на костяшках пальцы. Ускользнуть выше, потрогать выступающие вены и, особенно, надпись. «Зонт в шкафу на полке». Какие глупости, подумал он. Забирая мобильный, Марк старался не касаться ее руки. Как будто это могло ему помочь. *** Однажды Агнес поцеловала его. Была жара, страшная жара, и он услышал отрывок по этому поводу из выпуска новостей. — Этот день официально самый жаркий за последние три столетия, — со смехом сказал он, повернувшись. Они сидели рядом на диване — не вплотную, конечно. — Ясно, мило, — сказала Агнес. А потом наклонилась и поцеловала его. Он позволил себе не задумываться ни о чем примерно на две секунды, после чего отстранился и спросил: — Ты любишь меня? Предсказуемость — это всегда успокаивающе, особенно в таких ситуациях. — Нет, не люблю. Это важно? — у нее был мягкий взгляд. Мягкое выражение лица. — Я прогуляюсь, — сказал он и выскочил на улицу, в официально самый жаркий день за последние три столетия. *** — Я уезжаю завтра в Лондон, — сказала Агнес, когда заставка сериала сменилась рекламой. — Вот как, — ответил Марк. Поискал внутри себя хоть какие-то чувства и неуверенно сказал: — Я рад за тебя. — Угу, спасибо, — зеленые тона сглаживали острые черты лица и начинающие появляться морщины, делали его моложе и красивее. Меньше всего в этот момент она выглядела похожей на человека, уезжающего завтра в Лондон. Поэтому, когда через двадцать часов Агнес влетела домой с улицы, он подумал, что все могло пойти не по плану. В последний момент. Такое бывает. — Пошел дождь, — возвестила она. — Где зонт? — Зонт в шкафу на полке, — вот что сказал Марк. Он не сразу понял. Да, пошел дождь. — Я напишу тебе, когда приеду, — закричала она уже с лестницы. Бинго. Все это время шел дождь. Все эти жаркие дни, эти томные вечера, эти боль и пустота, смыл дождь; машина, сбившая любимую собаку Агнес, развернулась и поехала обратно, ливень смыл чернила с запястья Эстер, Марк никогда не выезжал дальше своего квартала, никогда не встретил своего соулмейта, родственную душу, Агнес. Агнес. Вечером ему приходит сообщение: «Я на месте». Дождь продолжает идти.