Мята и яблоко

      С кровати над ним свисает лапка. Аккуратная, человеческая белая лапка. У нее гладкая пятка с розоватым отливом, похожая на налитое яблоко. Если оглядеть ее со всех сторон, то можно будет увидеть синие ручейки вен, бегущих под тонкой кожей, белой оттого, что владелец прячет лапку в носок. Никаких тебе розовых кошачьих подушечек, светлой мягенькой шерсти. Это обычная человеческая ступня. Хотя, стоит признаться, не совсем обычная.       Даже среди девяти участников одного юнита Тэен всегда выделяется, сверкает по-особенному. Пусть, наверное, и не каждая фанатка мечтает о том, чтобы выйти за него замуж и нарожать еще дюжину таких же симпатичных котяток, но нельзя отрицать, среди девяти людей есть только один такой неземной красоты он.       Эти мысли терзают голову Джонни, пока он лежит ночью в кровати и не может уснуть. Их ближайшие соседи все же живут очень далеко, да к тому же самые мирные люди на свете, работящие и состоятельные. Не они причина его бессонницы. И даже не эта лапка.       Ночью, как, впрочем, и днем, людям тоже случается плохо. И машины скорой помощи несутся сквозь черно-желтые улицы Сеула, оглушающим эхом оповещая многоэтажки о возможной трагедии. Джонни спит чутко, и просыпается то ли от шума, то ли от того, как меняется в воздухе ощущение порядка. Кому-то плохо, осознает он, когда водит щекой по подушке, хмурясь от звуков сирены. Он поворачивается на спину, приоткрывая глаза, и видит в темноте эту белую милую лапку. Не причина, но следствие.       Джонни больше не может уснуть. Он разглядывает конечность вместо черного кино, идущего на внутренней стороне его век. С каждой секундой внутри него растет желание подняться, бесшумно сползти с кровати, подкрасться, осторожно ступая, протянуть руку и.       Джонни переворачивается на другой бок, чтобы не видеть. Кино уже давно забыто, и даже с закрытыми глазами в его воображении теперь висит эта чертова лапка, наверняка мягкая наощупь. Джонни не нужно гадать, он знает, видит каждый день, как тщательно Тэен обмазывается увлажняющими лосьонами. Тэен любит приятно пахнуть. Везде.       Одеяло сжимается в руках Джонни, и ему становится как-то жарковато. На полке, прибитой к стене там, где кончается второй ярус их с Тэеном кровати, стоит персиковый лосьон. Тэен проводит руками по локтям, коленкам, голени, по ступне, обмазывает пятки. Он весь вечером укутан в персиковый аромат. Желая Джонни спокойной ночи, он взбирается по лесенке наверх, уваливается в кровать и сладко засыпает, почти мгновенно. Джонни даже не успевает сдвинуться с места, он так и застывает, переживая момент, когда персиковое облако проскользнуло мимо него, оставив после себя заманчивый шлейф.       Этот шлейф как самое лучшее напоминание, что фигурка, кутающаяся в одеяло на верхней кровати, не должна вызывать у него никаких других чувств кроме умиления. Детского, наивного умиления, когда видишь котика, гладишь щеночка или вот, смотришь на лапку, высунутую из-под одеяло, дразнящую, так и шепчущую: пощекочи меня.       Подушка кажется единственным спасением. В комнате вопреки занавескам можно разглядеть, если постараться, белую свисающую лапку, а подушка подарит спасение. Так Джонни и лежит, уткнувшись носом в простынь, пыхтя, потому что так неудобно спать. Да что там, так заснуть совершенно невозможно, а следующий день обещает быть тяжелым, и если он поспит всего пару часов, то даже кофе не поднимет его хотя бы до состояния зомби.       Он не замечает сам, как начинает биться лицом в простынь. Иначе никак не выкинуть из головы эту картинку, где он щекочет лапку Тэена, проходясь стремительно, но легко пальцами по ложбине ступни. Один раз, два, словно по струнам гитары, пока в ответ не доносится потревоженное мяу.       Кто-нибудь бы слышал сейчас, что он тут себе воображает!       — Хён, все нормально? — доносится до него хриплый спросонья голос.       Попался, думает Джонни. Он замирает, покрепче схватив подушку. Можно сделать вид, что он спит, затихнуть, замереть. Внутренний голос противоречит, что Тэен уже проснулся и, вероятно, беспокоится о нем. Будет нехорошо сбежать от потенциальной проблемы. Хотя Джонни уже так давно от нее бегает, что можно бы и привыкнуть.       — Джонни? — не унимается Тэен.       Как он вообще додумался биться головой о кровать, пытаясь скрыться от навязчивого желания и его объекта, когда объект спит прямо над ним, разделяет с ним ночную тишину и стояк кровати — целых четыре. Кстати, о стояках. Он перебирает ногами, зная, что сейчас выдаст себя. Едва ощутимое предутреннее возбуждение никто не отменял и, нет, это никак не связано с персиковыми запахами, прилипающими к чужой коже как легкий намек на собственность.       — Прости, я тебя разбудил? — нехотя уточняет Джонни.       Он надеется, его голос тоже звучит достаточно хрипло, а не так, словно он уже час разглядывал ногу Тэена и представлял всякое.       — Нет.       Джонни не может сдержать добросердечный смешок.       — Да, — со вздохом произносят сверху. — Что-то случилось?       — Просто приснился плохой сон, засыпать заново расхотелось.       — Ммм, — тянет Тэен сверху.       Из-за сна он немного гнусавит, и Джонни хорошо представляет себе, как он двигает губами, вместе с чем чуть морщится кончик его носа. Ужасно мило.       — А в связи с чем, — будто в сомнениях начинает Тэен, — так странно, как бы это, колебалась кровать?       — О, эм, такое дело.       Нужно быстро что-нибудь сообразить. Плохой сон, плохие ощущения, как это все соотносится с тем, что он бился лицом в матрац? Он сам перед собой двигает руками, оперевшись на локти, надеясь, что это запустит мыслительный процесс.       — Если я тебе помешал, — начинают сверху.       — Помешал?       — Ну, да, если я тебе помешал — прости, — заканчивает Тэен.       Тишина восстает в комнате, Джонни переворачивается снова на спину, подтягивая одеяло до подбородка и хмурясь. Помешал? Простить? Слышно, что Тэен наверху возится. Теперь ему, похоже, тоже будет непросто уснуть. Что он там себе напридумывал? За что Джонии должен его извинить? Джонни пытается сообразить, стоит ли принимать извинения, а то вдруг Тэен подумал что-то криминальное. Он спал, а потом проснулся, когда кровать покачивалась, потому что Джонни бился о нее, и что же Джонни мог делать?       Тэена сотрясает новый толчок, за которым следует приглушенный человеческий вой.       Джонни очень старается не выть особенно громко, зачем будить остальных. В душе он проклинает всех, от дизайнеров до конструкторов, всех этих несчастных коротышек, которым никогда не приходило в голову, что человек выше ста семидесяти сантиметров может попытаться сесть на задницу с прямой спиной в этой кровати.       Ему очень хочется откинуться обратно и визуализировать белые элегантные лапки в исчисляемом количестве витающие над его головой, но он не может. Тэен, перепуганный и обеспокоенный всерьез, уже лезет по лесенке вниз, к нему на помощь. На нем короткие спальные шорты и большая футболка, которую он одолжил у Джонни, потому что сгоряча постирал все свои спальные футболки накануне. Джонни не умеет отказывать, когда на него смотрят большими глазами и накручивают на пальчик штанину шорт. Да и какой смысл отказывать. Ничего же нет такого в том, чтобы Тэен спал в его футболке. В его, а не своего парня.       — Джонни! Я принесу льда.       Возражать бесполезно, Тэен говорит это уже у двери.       Лед, замотанный в полотенце, больше похож на благословение. Тэен залазит с ногами на кровать с ним рядом, нежными руками убирает его волосы, распределяя локоны по сторонам, чтобы лед можно было приложить поближе к шишке. Джонни прикрывает глаза, шипя от боли и холода.       — Я хотел бы поговорить с тем человеком, который придумал двухъярусную кровать, — бормочет он, когда холод перекрывает боль.       — Он наверное уже давно мертв, — с улыбкой в голосе отвечает Тэен.       — Какая жалость.       Вот теперь можно услышать усмешку. Тэен двигается рядом с ним, чтобы усесться комфортнее и удобнее держать лед. У него, наверное, мерзнут руки, они легко страдают от холодов и быстро краснеют. Джонни пытается своими руками перехватить компресс, но Тэен шикает на него, и рука Джонни падает. Теперь она лежит на чем-то мягком, гладком и немного упругом.       — Что опять случилось, большой медведь? — произносит Тэен совсем близко от его собственного лица.       Голос у него ласковый, чуть жалостливый. К такому голосу хочется прильнуть ближе, потереться щекой, такой голос хочется обнять и прижать к себе.       Как жалко, что нельзя снова потрясти головой. Никак не избавиться от этих навязчивых мыслей. Джонни вспоминает, что стало причиной их посиделок.       — Стесняюсь переспрашивать, что ты там себе представил, за что извинялся. Но это было не то. Раз уж мы тут сидим, и есть время объяснить. Это не то, о чем ты подумал, Тэени.       — А ты знаешь, о чем я подумал?       Тэену очень весело в эти ранние часы, чрезвычайно весело. А объект веселья — страдания Джонни. И если обычно он привык кидаться на амбразуру юмора ради общего успеха и веселья, то сегодня. Нет, обрывает он себя, ради веселья Тэена он тоже всегда готов. Возможно, он не первый рыцарь, вероятно, даже не главный советчик, но если речь о веселье — то да, эта шапка с колокольчиками принадлежит ему. Джонни расслабляет пальцы поверх бедра Тэена и позволяет себе расположить ладонь на нем во всю ширь.       — Вряд ли ты решил, что ко мне ночью прилетела зубная фея, и я попытался поймать ее и стрясти все денежки, которые она припасла для деток.       — Ты? Никогда!       — И точно это был не песочник, заснувший у меня прямо на носу, да еще во время исполнения своих заданий.       — Ты бы не проснулся, если бы это был песочник! — с энтузиазмом шепчет Тэен, еще ближе придвигаясь к Джонни, подстегиваемый с места интересом.       Рука Джонни ползет по ноге Тэена ближе к коленке, пока Тэен ни о чем не подозревает, только опаляет щеку Джонни своим дыханием. Для человека с такими холодными руками и ступнями у него очень жаркое дыхание. Как ни странно, оно еще и пахнет мятой и яблоками, будто бы Тэен только что почистил зубы. Он, наверное, позволяет целовать себя с утра, хоть и все равно жалуется на утреннее дыхание.       — Кто же у нас остался?       — Кто? — продолжает вестись на эти дурацкие предположения Тэен, а рука Джонни усиливает хватку на его ноге.       Наверное, он отталкивает пару попыток, а потом сдается, словно устал, хотя все так и было спланировано. Немного ужимок и недовольства на лице, чтобы заставить жертву проявить больше усердий, прижать себя сильнее к стенке, крепче обхватить за талию. Он откидывается на спину, и когда его рта касаются чужие губы, расслабляется, передает власть над собой, притягивает ближе.       Рука Джонни сжимает коленку Тэена достаточно сильно. Приоткрыв один глаз, он видит, что его собственные пальцы начинают белеть. Тэен не обращает внимания, он ждет ответа на свой неловкий, как оказалось, вопрос.       Можно подхватить его за ногу снизу и опрокинуть на собственную кровать, нависнуть сверху. Он, конечно, удивится, даже, наверное, запищит от неожиданной атаки, но тихо, чтобы продолжать никого не будить. Они посмотрят друг другу в глаза несколько мгновений, а потом Джонни ухватит его за пятку и будет щекотать пальцами белую ложбинку, а Тэен будет задыхаться и беззвучно хохотать, веселиться, и глаза у него наполняться слезами, ведь он очень боится щекотки, и ему будет безумно сложно сдерживать звонкий, заикающийся смех.       Когда Джонни увидит, что Тэен совсем больше не в силах сопротивляться, ничему, он подойдет к кровати вплотную, залезет на ее край, там, где ноги у Тэена расходятся в стороны. Его руки окажутся по обе стороны от головы Тэена, и Тэен замрет, смех утихнет у него в груди, и он посмотрит на Джонни впервые всерьез. Впервые не как на забавного паренька, большого и идеально подходящего для невинных объятий, для веселых посиделок ночью на одной кровати, а как на кого-то, кто сможет прижимать его к матрацу и хватать его руки и бедра до синяков, и, главное, сцеловывать его мятно-яблочное дыхание до конца, чтобы не досталось никому больше.       Тишина вырывает его из этих нелепых фантазий. Джонни открывает глаза, чувствуя, как капля течет по щеке — лед в компрессе уже начал таять, краем глаза он видит сырость и на руке Тэена, видит каплю, зависшую у него на локте.       Не сразу он замечает, что взгляд Тэена направлен вниз, туда, где собственная ладонь сжимает тонкую, изящную коленку. Он поворачивает голову, чтобы убедиться. От Тэена еле уловимо пахнет персиковым лосьоном для кожи.       — Комар! — шепчет Джонни неожиданно для самого себя, для эффекта хлопает рукой по коленке Тэена.       Тэен подпрыгивает, лед падает из его рук на вторую, подобранную под себя, ногу, он шипит как кот, на которого только что полили водой из душа, пытается убраться с кровати и стряхнуть с себя мокрое полотенце. Плечи Джонни подергиваются от смеха, он выталкивает его из груди, ненатуральный и оттого беззвучный. Он совсем забыл на несколько мгновений про ловца комаров. Ну что за друг, Джонни, что ж ты за друг такой.       — Напугал, — Тэен мотает головой, собирая по полу высыпавшиеся остатки льда обратно в полотенце, чтобы унести его на кухню.       Джонни потирает ушибленное место, все еще неловко улыбаясь. Ему стыдно вдвойне, за то, что заставил Тэена проснуться, что перепугал его, что чуть не — втройне! Подходить и помогать Тэену он не должен, кажется, в эту ночь это может оказаться еще одним опасным выбором, к тому же, Тэен уже сам справился.       Когда дверь тихо закрывается за Тэеном, и он поглядывает на Джонни в темноте, Джонни уже лежит под одеялом. Он занимает всю площадь кровати, раскинув руки и ноги. Это не оставляет шансов Тэену присесть рядом.       — Я пытался поймать комара. Я бы никогда не стал мастурбировать при тебе, Ёни.       Даже в темноте видно, что у Тэена краснеют щеки.       — Это первое, что пришло мне в голову.       — Эх, Джэхен тебя испортил, — с напыщенным сожалением вздыхает Джонни.       Его голос совсем не меняется, когда он произносит имя Джэхена, по крайней мере, он надеется. Ему кажется необходимым упомянуть третьего, присутствующего между ними, чтобы каждый вспомнил, что Джэхен существует. Или, возможно, это необходимо лишь ему одному.       — Я сам такой, — возражает Тэен, по-детски вскидывая голову в возмущении.       — Не буду спорить с автором двух шокирующих песен, слышал, фанаты до сих пор посматривают в интернете тот видос, где ты заливаешь про сестру.       — О нет, — видно, как Тэен закрывает руками лицо.       Джонни смеется, все еще беззвучно, но уже по-настоящему. Тэен следует его примеру, приближаясь к кровати. Будто бы свет от проезжающей машины попадает ему на лицо, зажигает парочку звезд в его черных глазах, и Джонни замечает в них невысказанное беспокойство.       — Ты теперь заснешь?       — Конечно.       — Без комаров и кошмаров?       — Осталось спать пару часов. У меня нет выбора, — Джонни заглядывает в телефон, тяжело смотреть на это странное выражение в лице Тэена.       — Тогда сладких снов.       Джонни слушает, как Тэен забирается наверх, как он заматывается в одеяла, как переворачивается пару раз с одного бока на другой, пока не успокаивается. Он смотрит вверх, представляет силуэт, лежащий на кровати над ним, притянутые к животу ноги Тэена, согнутую шею. Тэен напоминает комочек, когда спит. Джонни тоже пора спать, он закрывает глаза.       — Завтра у нас будет совместная практика с Вейви, ты наконец увидишься с Тэном, — сонным голосом говорит Тэен, так, будто ухватил эту мысль перед тем, как заснуть.       — Да, наконец, — соглашается Джонни, неуверенный, что его услышат.       Наконец, повторяет он себе, изгоняя из воспоминаний аромат мяты с яблоком.