Hush

Холодная вода скатывается вниз, успокаивая раздраженные связки. Рик со звоном возвращает стакан на место, с трудом удержавшись от того, чтобы не проломить им полку и весь шкафчик целиком. Он не должен был так злиться, не должен был вымещать всю накопившуюся злость на сыне, но ошибка Карла могла стоить им слишком многого, черт возьми. Рик не хотел такой жизни. Он не хотел такой ответственности за жизни: за две, за одну конкретную жизнь, не настолько, но у него больше не было выбора. Рик рывком растирает рот рукавом, снимая оставшиеся капли с губ, и разворачивается. Он чуть вздрагивает от неожиданности на самом повороте, потому что за спиной, на границе между комнатами, стоит Карл. Скинув набитую инвентарем сумку, он быстро направляется к отцу. Рик не успевает поинтересоваться, не захотелось ли ему очередной выволочки — Карл скользит ладонями по его шее, опережая пружинную реакцию, и, проскользнув чуть дальше, обнимает, слегка притягивая к себе и вниз. Он втирается подбородком в плечо и застывает так, движимый только своим дыханием. Рик замирает, наверное, впервые за уже долгое время не зная, как реагировать, и только когда Карл едва разжимает руки, собираясь ускользнуть, называет себя кретином и цепляется в сына мертвой хваткой, не позволяя отодвинуться ни на дюйм. Карл, его Карл. Самое близкое, самое живое существо. Какую ответственность он взвалил на ребенка, просто по праву крови? Карл принял ее на себя, принял без звука — и потребовал больше, как всегда. Он постоянно поступает по-своему, всегда и почти назло, упрямый, любимый, мальчишка, но всегда и почти назло, после всех совершенных выходок и ошибок, Рик Граймс любит своего сына. И прощает его. Рик переступает с ноги на ногу и подступает ближе. Еще грязные, мокрые от воды ладони скользят центрее, туда, где под флисом проступают ребристые кубики позвонков; в этом мире, мире из ходячих трупов по обе стороны, он едва не забыл о самом важном в своей жизни, но Карл послушно замирает, оставаясь на месте, и со вздохом укладывается щекой на плечо отца. Его дыхание раз за разом опаляет шею Рика, на границе чуть выше рубашки. Вдох и выдох, прерывисто — где-то между, и с током дрожи, поднявшей на загривке волосы, Рик понимает, как непозволительно близко к его шее губы сына. Это просто объятия. Просто ошибка. — Карл. Рик не узнает своего голоса сейчас. Он поднимает руки, чтобы слегка отодвинуть голову Карла, но в тот же момент Карл сам делает шаг назад, едва ощутимо скользнув губами по колючему подбородку: случайность, — твердо говорит себе Рик, а Карл внимательно смотрит из-под хмурого коричневого обода вновь натянутой шляпы. Он неожиданно улыбается, сделав какой-то свой собственный, негласный вывод — Рик кривится в ответ, но Карл уже отворачивается и, подхватив с пола оставленный там рюкзак, направляется к себе. Рик провожает его взглядом, смущенный и сбитый с толку таким неожиданным проявлением чувств, и машинально поправляет воротничок, втирая ладонью касание чужих губ. Уже поздно ночью, вглядываясь воспаленными от бессонницы глазами в блеклый потолок гостиной, он слышит тихие, замирающие шаги наверху, и понимает, что он не один не спит. Но теперь, Карл извиняется только так. За любимую чашку Рика, разбитую и рассыпавшуюся по полу, Карл бодает отца в плечо, чуть поддев носом встопорщившуюся складку на рубашке. Рука Рика взмывает вверх, чтобы притянуть к себе сына, но Карл отодвигается прежде, чем Рик завершает движение. Одарив нечитаемым взглядом, он продолжает мыть посуду, со звоном расставляя уцелевшие приборы по местам, и пальцы Рика замирают в пустоте. В следующий раз он забывает выставить будильник перед важной поездкой; злой и заспанный Рик тянется к термосу, оставленному в машине. Он вздрагивает, как от шарахнувшей от изоляции искры, чувствуя аккуратное прикосновение пальцев — Карл извиняющеся поглаживает внутреннюю сторону его запястья и вплетается пальцами в раскрытое движение руки, пока другой, свободной, сам откручивает крышку фляги, протягивая чуть остывший кофе отцу. Он отпускает ладонь. Рик позволяет себе отвлечься от дороги, чтобы бросить быстрый взгляд на сына, но Карл поправляет освободившейся рукой шляпу, натягивая ее чуть ниже, и бдительно оглядывает бегущий, как пленка в кино, лес, цепко выхватывая взглядом возможную опасность. Рик не ждет следующей выходки — Карл не медлит с тем, чтобы снова подставить себя. Все еще смеясь, он притирается лбом к джинсовому бедру Рика, нависшего над ним и Джудит. Он остается на полу, приподнимая голову вверх. Рик не двигается с места, разглядывая исключительно неравномерные черные мазки перманентного маркера, которые оставила на себе малышка, и он не может этого понять, не может объяснить этих случайных или намеренных прикосновений, этих колючих взглядов в его сторону — или Карл всегда так смотрел? Продирающий насквозь свет его глаз смягчается, когда улыбка растушевывает губы Карла — перед тем, как погаснуть, скрываясь за очередным поворотом головы, а Рик хочет вернуть скупость их прикосновений, когда во всем этом не было червоточины безотчетных сомнений. Он хочет сбежать и спрятаться, и остаться в «сейчас» навсегда, здесь, в просторной и залитой светом комнате, с угукающей Джудит на руках Карла и сыном, улыбающимся за каштановыми бликами волос. Карл медленно выпрямляется обратно. Рик молча берет Джудит на руки и уходит на кухню. Он уже не злится, и ему хочется думать, что ему не придется так теряться в себе еще раз, но за нарушенный приказ, который едва не привел к гибели его самого, Карл признает свою вину. И просит прощения. Рик стремительным шагом входит в дом. Он слышит, как за спиной идет Карл, навьюченный вещами, но не оборачивается, разозленный донельзя, и сразу проходит на кухню. Карл ныряет наверх, в свою комнату, оставив два оползших мешка у входа, а Рик вытаскивает из шкафчика бутылку виски, наверное, впервые в жизни собираясь напиться таким вот образом: целенаправленно и до головной боли. Он залпом выпивает первую порцию и усаживается за стол, со стуком приземляя на столешницу бутылку. Приглаживает волосы, успокаивая в висках злость. Он слышит, как Карл наверху хлопает дверью, и где-то внутри мелькает ожидание, и Рик пьет сразу из бутылки, морщась от обжигающего внутренности алкоголя, яростно смывая недостойную мысль. Он бросает взгляд на сбегающего по лестнице Карла, и Карл, рывками натягивая на себя потрепанную, но чистую серую рубашку, все так же стремительно взлетает вперед. Он садится на колени отцу, ошалевшему и потрясенному его движением, и не то, чтобы обнимает — скорее, вдавливается в него, упираясь лбом в грудь, цепляясь пальцами за отвороты пропахшей порохом и мертвечиной куртки. И на этот раз Рик без раздумий обнимает в ответ. Он зарывается лицом между теплой кожей Карла и складками его рубашки — по другую сторону щеки, прячет сына в руках. Его ладонь, дрогнув от удара об угол стола, проскальзывает вниз, чуть ниже скатившейся в валик ткани, и касается горячей, покрытой испариной кожи. Рик скорее заботливо, чем намеренно растирает собравшийся на пояснице пот, но Карл волной подается вперед, прогибаясь под давлением его пальцев, томной тяжестью оседает обратно, и от его тепла, от алкоголя, выхваченного натощак, кружится голова. Рик бездумно повторяет свое движение еще раз. Он делает снова и снова, лаская разгоряченную и мягкую кожу, вжимая в себя и вдыхая шелковый и соленый запах волос, прежде, чем до него доходит, что он делает. Карл тихо вздыхает, одной рукой обхватывая его шею, и, оглушенный этим звуком, Рик вскидывается, отбрасывая отросшую челку назад. Глаза Карла мерцают из-под прикрытых век. Карл молчит, раскрасневшийся, но не смущенный, и почему-то Рик не останавливает себя. Он ловит взглядом движение темных ресниц, ловит дыхание Карла, каждый его вдох и каждый выдох, дрожание воздуха между ними, малиновый абрис приоткрывшихся для него губ. Карл откидывает голову назад, роняя свою извечную шляпу на пол, рассыпает слегка влажные, вьющиеся волосы по плечам и напрягается — чтобы тут же опасть обратно. И снова подняться. Он фокусирует взгляд, вглядываясь перед собой, но, стоит ему придвинуться и поднять руки, чтобы закинуть их отцу на плечи, Рик перехватывет его ладони. Пальцы Карла, выскользнув, на мгновение сжимают его запястье. Этот причудливый обмен позволяет им побыть вместе еще немного, прежде чем они отодвигают друг друга от себя — так просто, как если бы договорились об этом заранее. Карл уходит. Рик роняет голову на руки, упираясь локтями в края стола, сгорая от стыда и жажды, и болезненно шипит, чуть придвигаясь на стуле — снова один в темной, просторной гостиной, и снова прислушивается к малейшему шороху в доме. Он не помогает себе, сидит неподвижно, заставляя возбуждение утихнуть, и клянется, что не даст больше Карлу повода вывести его из себя. Он держит свое обещание. До тех пор, пока Карл не падает перед ним, заливая кровью землю под собой. Рик провожает его падение взглядом, потеряв даже понимание мысли, что его надо поймать. Недоверие к тому, что произошло, злость на себя, они захлестывают одновременно, разрывая его на части так быстро, как это не сделали бы и ходячие, и очень соблазнительно, очень нужно вгрызается на треть сознания мысль, что все это не на самом деле. Просто дурной сон, и Рик понимает, что близок к тому, чтобы сойти с ума. Он направляет свои мысли туда, где кровь, хлещущая из глазницы Карла, заливает грязную и мертвую землю: единственное, о чем он должен думать сейчас, это спасти, спасти своего сына. Случившееся непоправимо. Оно не имеет обратного хода — и это не вина Карла. Это вина Рика, не сумевшего его защитить, но, пожалуйста, пожалуйста, все, что угодно — пусть он только живет. И кто-то наверху дает им шанс. — Закрой дверь, пап. — Карл. Пожалуйста, Карл. — Пап. Рик остается на месте. Карл приподнииается на кровати и встает сам. Когда он возвращается, Рик поднимает голову, встречая пугающе ледяной взгляд единственного глаза, и со стоном вжимается лбом в узкое бедро над собой, чувствуя, как в волосы вплетаются еще слабые, тонкие пальцы. Это необходимость, зудящая под кожей, и страх, наперекор которому он идет, но Рик задирает рубашку Карла чуть быстрее, чем он хотел сделать это, и проводит губами и носом по впалому животу, ощущая щекой влажный след на бледной коже. Мышцы под его губами содрогаются, сокращаясь, и он, Рик, он будет гореть в аду, если ад есть за пределами этого мира, но он ни за что не повернет назад сейчас, когда Карл упирается коленом в кровать и мягко давит в плечи, заставляя упасть. Мягкие волосы на секунду касаются лица Рика перед тем, как Карл движением руки откидывает их назад и целует, забирая просьбу касанием губ. Рик задыхается. Рик просит его не останавливаться, отвечая на поцелуй, и плавится с каждым касанием ладоней Карла, испаряется с каждым выдохом, вырвавшимся из его рта. Он удерживает сына за бедра — и перекатывается в сторону, подминая Карла под себя. Карл сдавленно ахает. Выпростав ноги, он обхватывает ими отца, почти сразу вскинувшись вверх от слишком очевидной близости между ними; Рик не отводит взгляда от лихорадочного румянца его лица, от губ, блестящих от их общей слюны, от сверкающего решимостью яркого глаза, и Карл в ответ смотрит так, будто он — единственное, что имеет значение. Его узкие ладони обхватывают заросшие щетиной щеки Рика, по-детски поспешно притягивая к себе. Рик, подчиняясь, целует сразу, он кусает и вылизывает пухлые губы, растерзывая розовый и жаркий, открывающийся его настойчивому языку рот. Он упирается локтями по стороны от головы Карла, нашаривая что-то в волосах — Карл отталкивает его руки, пытается сделать это еще настойчивее, но Рик зажимает его запястья в хватке своей жесткой ладони, и Карл зажмуривается, пытаясь хоть как-то отстранить свое изуродованное лицо. Рик все равно стягивает пропитанную лекарствами повязку. Он невесомо, в противовес своей настойчивости, касается ртом заживающией под глазницей кожи: Карл всхлипывает и, вырвав одну из рук, с силой сгребает отросшие волосы Рика, отдирая голову отца от себя. Рик игнорирует боль. Он шепчет глухое «прости», запечатывая его губами за пылающей кромкой хрупкого уха, повторяя ими линию подбородка вымученно шепчущего что-то Карла, и поднимается на руках, на мгновение безумно глядя на разметавшегося под ним сына. Он ведет бедрами, вжимаясь в Карла, все еще удерживающего его на себе переплетением ног, и Карл коротко стонет и бьет его по спине, чтобы потом поддаться. Красивый, единственный, до последнего вздоха нужный. Рик Граймс любит своего сына. И он просит за это прощения перед ним.