Молитва

Ты представь себе — она молится по ночам, чтобы сын во сне в жаре огненном не кричал, чтобы дочь росла, пусть кокетливой — не дурной, чтобы Бог берёг край предательский, но родной, чтобы к сердцу дней пресчастливых вагон прижать, чтоб в сырой земле ей нескоро ещё лежать, чтобы Ангел пел с каждой первой ночной звездой, голова на мысли чтоб не была пустой. И, найдя всё то, что посмела она желать, ей осталась малость — молиться и сберегать. Столько лет подряд, без конца, ведь её берёг неизвестный Кто-то. Быть может, конечно, Бог. А сейчас, хоть в ливень, хоть в самый тщедушный гром, её муж придёт и укроет своим зонтом. Он хороший, правда — всегда за неё горой, рассмешит тоскливой, удушливою порой, приготовит ужин, вокруг возведёт сады. Ты другой. Потому и муж для неё — не ты. А любовь? Всё глупая выдумка, суета. Ей хватило боли, и больше она не та. Чтобы страсть отмыть твоих рук с её белых плеч, ей пришлось создать то, что в силах ещё сберечь — счастье для того, кто не просто её хотел, для того, кто душу поднять из тоски сумел после войн и битв, поражений в борьбе с тобой. Но она простила, и в светлой мольбе ночной вспомнит и тебя, и попросит, чтоб счастлив был, чтоб детей своих чаще видел и жизнь любил. И прошепчет в ночь в откровеньи свечных огней: "Почему до сих о нём думать в сто раз больней, чем о том — другом, кто закроет своей спиной?". Но молчит Создатель, и топит свечу огонь. "Отче мой, молю — он давно ведь уже не юн, но в карман кладёт банку колы и ждёт июнь, как спасенье от самых страшных своих грехов... А я жду, как расплаты, редких его звонков, как в бреду, мечусь и безверно к нему иду. И за каждый шаг пребываю душой в аду — как бы ни молилась и свечи ни жгла во тьме, всё равно, на милость, сгорит полдуши в котле. Мне спасенья нет — хоть его, я прошу, спаси — правду и тоску до ума его донеси, жертв любви, любовниц всю пошлую суть открой, ведь никто из них и не станет ему женой. Научи его в горьких муках вина не пить, прикажи меня не искать везде, не любить, расскажи, что жизнь — далека от азартных игр, покажи, что счёт — это мелочи, а не мир. В детях — не друзья и не песни его, не я — через много лет он увидит в них лишь себя. Боже милый, прости — со мною он был глупцом, но направь его и достойным представь отцом, чтобы сила в нём подавляла любой огонь, чтобы папа их был высокой большой стеной. Он несчастен был, в этом есть и моя вина... Но моя любовь, пусть неправильна, но верна. Ухожу, всегда приходя на круги своя, и боюсь, что ему не справиться без меня". Ты представь себе — лишь к утру она гасит свет, каждый раз надеясь на правду себе в ответ. Видишь в ней всё ту и последствия прежних битв, но не слышишь ты её слёзных ночных молитв. А любовь её заживает в других вещах, отражаясь светом в иконных больших очах. Ей всего лишь знать, как ты бесишься и кричишь, но не видеть, как при церковных свечах молчишь и в молитвах как допускаешь одну слезу, чтобы рядом с ней зонт спасительный был в грозу, чтоб вокруг неё расцветали всегда сады. Ты — любимый друг. Только муж для неё — не ты.