Шутки судьбы

      Судьба — известная шутница. Тебе может казаться, что всё в твоей жизни уже решено, ты нашёл своё место, своего человека, самого себя. А потом бац — судьба выкидывает какую-нибудь шутку и ты вынужден заново выстраивать свою жизнь, потому что твой человек нашёл своего соулмейта, или ты встретил своего соулмейта, или твоё место вдруг стало тебе не по размерам, потому что кто-то другой нашёл своего соулмейта. Так бывает, и часто. Мир таков, что и в 30 лет ты можешь ничего не знать о своём будущем даже на месяц вперёд. Если у тебя нет метки, или если метки нет у того, на кого завязана твоя жизнь, ты вообще не можешь ничего знать.        Метка. То, что дамокловым мечом висит над каждым. То, что меняет жизнь, мир, границы, страны, профессии. То, на что невозможно повлиять… Самое страшное в метке было то, что она могла появиться в младенчестве, в зрелом возрасте, в старости. Могла не появиться никогда.       Антон тупо смотрел на бледный контур едва проявившегося кольца на безымянном пальце. На том самом пальце, на котором ещё вчера было обручальное кольцо, которое он так и не стал снимать после ухода Луизы. Вчера оно было, и Антон машинально крутил его на пальце, глядя на заходящее солнце и лениво размышляя о следующем дне. А сегодня его нет. Свалилось ночью с пальца, сломалось, испарилось, расплавилось… Антона это волновало мало. Уж всяко меньше, чем появившаяся метка.       Лет десять назад Шипулин мог только мечтать о том, чтобы она появилась. Именно такая, связывающая его именно с этим человеком. Тогда он был так безумно влюблён, что верил –Мартен Фуркад его соулмейт и ради него он готов на все испытания соулмейтства. Но годы шли, метка не появлялась, страсти утихали… А потом они расстались. Мартен бросил его так легко, так походя, что видимо и не было никакой любви. Антон немедленно обзавёлся Луизой, потом браком, потом ребёнком. Фуркад не особо отставал, пропустив только штамп в паспорте.       Они встречались, конечно. Невозможно не встречаться, проводя четыре месяца в одних и тех же местах, на одних и тех же трассах. Сначала сторонились друг друга, потом держали нейтралитет, а потом неожиданно подружились. Даже напились вместе, когда у Луизы и Димы разом появились метки и в их жизнях место Антона занял молодой улыбчивый автомеханик с крошечной дочкой. Вчерашняя тусовщица Лу за один день превратилась в аккуратную санитарочку, готовящуюся поступать в медицинское училище. Глаза горят, руки без маникюра споро работают, на лице улыбка.       Антон был за неё счастлив, но почему этот автомеханик не мог появиться раньше? Пока он, Антон, не успел привязаться к жене и сыну? Если этим дурацким меткам так уж необходимо врываться в их жизнь и перестраивать всё под себя, меняя даже характер и привычки, то пусть это случается рано — в пять лет, в десять, в пятнадцать! Но не в тридцать!       Когда Элен ушла от Мартена к девушке, приняв на себя мужскую роль, оставив Фуркаду дочерей, Антон окончательно пришёл к выводу, что метки — зло. Трогательная, хрупкая, очень женственная Элен, обожавшая свою работу с детьми, вдруг надела строгий костюм, коротко подстриглась и отправилась на фондовую биржу. Да, она была счастлива. Да, она светилась и сияла. Но Антон не был уверен, что после той, предыдущей жизни, эта новая была действительно скроена под Элен. Может быть, если бы он не знал её раньше…       Мартен тогда сказал, что когда бы метка ни пришла к нему, с кем бы ни связала, он будет сопротивляться ей столько, сколько сможет. И Антон ему поверил.       Теперь у Мартена появился шанс.       Это случалось редко, но случалось. Говорили, что если метка связывала тех, кто уже успел побывать в отношениях и расстаться, они могут сопротивляться её зову. Тому, кто ушёл, бывает легче, ведь однажды он уже оборвал связь. Оставленному — сложнее, но шанс есть у обоих. Сохранить свою жизнь, свою личность, свою судьбу. Продолжить заниматься тем, что сам для себя выбрал. Заманчиво.       Антон в последний раз вгляделся в едва проявившийся контур, зачем-то поднёс к носу, понюхал, лизнул. И засмеялся над собой. Нужно было готовить завтрак, нужно было дальше жить.       Если бы это был кто угодно другой, Антон бы, пожалуй, обрадовался. Он устал от одиночества, от пустоты в доме и сердце, от бессмысленности своего существования. Всё, к чему он шёл, всё, что всегда его радовало, всё, что он ценил, всё чаще оборачивалось пшиком, пустотой, глупостью. Новая жизнь, с новыми, единственно правильными, целями, без сомнений и без разочарований, вполне могла оказаться действительно прекрасной. Что может быть лучше, чем ни в чём не сомневаться и знать наверняка — ты всё делаешь правильно, ты поставлен сюда судьбой, она лучше знает.       Но Мартен… Мартен, который целовал его так, что казалось сейчас выпьет до дна. Мартен, который одним своим взглядом мог заставить быстрее бежать и точнее стрелять. Мартен, который трахал так, что не оставалось мира, не оставалось самого Антона, не оставалось вообще ничего, кроме удовольствия. Мартен, который сказал ему «давай закончим, я просто больше не хочу».       Антон со злостью отшвырнул в раковину сковородку со сгоревшей яичницей и упал на стул, уткнувшись лицом в подрагивающие ладони. От воспоминаний о Фуркаде вдруг отчаянно засосало под ложечкой. Он так давно его не хотел, так давно не вспоминал о том, что было… Ему действительно казалось, что всё прошло. Но метка… Проклятая метка.       Возбуждение мутной волной поднималось из паха и затуманивало сознание. Антон вспомнил, как горячие пальцы француза прикасались к животу, к груди, к шее, оставляя жгучий след, и не смог подавить стон. Где-то в комнате зазвенел телефон, но он не услышал. Сцепив зубы, он переживал волну воспоминаний, которые мешались с картинами того, чего никогда не было, и никогда не будет. Того, как они меняются ролями. Как не Мартен, а Антон проводит пальцами по гладкой коже, как целует тонкую, бьющуюся на шее венку, как прикусывает остро торчащий сосок. И как Мартен, а не Антон, заходится в стоне, выгибается на встречу, хватает за волосы, притягивая к себе.       «Когда бы метка ни пришла, с кем бы ни связала…»       Антон вздрогнул и поднялся. Нет. Нужно сопротивляться! Фуркад не обрадуется этой метке, он будет бороться. И Антон будет бороться тоже. У них есть шанс! Один на миллион, но есть!       Зажмурившись и помотав головой, Антон встряхнулся и решил, что больше не будет думать о Фуркаде. Сегодня — точно нет. Желательно и завтра, и послезавтра, и никогда. Осмотрев погибший завтрак, он скривил губы и отправился в душ. Позавтракать можно и в каком-нибудь кафе.       В душе он с трудом удержался от того, чтобы подрочить на светлый образ Фуркада, а выбирая одежду — от звонка Крючкову. Почему-то захотелось вдруг сменить деловой костюм будущего депутата на тренировочный. Нет, возобновлять карьеру он и не думал, но на мгновение подумалось, что стать помощником тренера гораздо круче, чем сидеть за огромным столом, ждать, когда представится шанс сделать хоть что-то полезное и прятать от соседей игру на телефоне. На мгновение Антон замер с галстуком в руке, размышляя, не может ли это желание быть зовом метки, но очень быстро отверг эту мысль. В их паре доминантой всегда был Мартен, и это не могло измениться. Никак. Никогда. Ни при каких условиях. А значит, зовом метки могло бы стать желание переехать во Францию, стать менеджером Фуркада, нянькой его дочерей, или вытирателем пыли с Глобусов. Но никак не помощником тренера, живущего в России и не натренировавшего хотя бы пяток олимпийских медалей.       Шипулин улыбнулся. Он просто устал. Ему нужен отдых, отпуск, развлечения и секс. Тогда всё наладится. Сегодня он поговорит с Куйвашевым о том, чтобы свалить на пару недель, потом купит себе билет куда-нибудь в жару и негу, где вокруг куча почти голых красоток, где алкоголь рекой, и ни одной лыжной или лыжероллерной трассы. И всё будет хорошо. Очень хорошо.       Он поправил галстук, презрительно глянул на бледный контур метки, мельком пожалев, что её нельзя ничем прикрыть, и стремительно покинул квартиру. Телефон остался под подушкой.              День прошёл так, как и нужно было. Он встретился со всеми, с кем должен был встретиться. Сделал всё, что нужно было сделать. Договорился с губернатором об отпуске. Забронировал билет на вечер завтрашнего дня. Три раза поел в общественных местах, раздавая улыбки и автографы. И ни разу не вспомнил о Мартене. Даже когда сердце вдруг сжималось в остром спазме, а метка на пальце проявлялась и начинала жечь. Евгений Владимирович делал вид, что не замечал внезапных пауз, отрешённого взгляда, сбившегося дыхания. Только в самый первый раз коротко бросил:       — Он где-то рядом, — и в ответ на недоумённый взгляд кивнул на метку. — Твой соулмейт. Метка чувствует.       Антон в ответ лишь скупо улыбнулся и пожал плечами. Мартен рядом быть не мог, это ясно. Да и не хотел он быть рядом. Как и Антон не хотел быть рядом с Мартеном. Как быть рядом с человеком, который после бурного секса лениво потянулся, похлопал по голой заднице и равнодушно бросил:       — В последний раз. Больше не приходи, не хочу. Надоело.       Да, после они даже смогли подружиться. Помогать друг другу, поддерживать. Забыть. Но призрачное кольцо на пальце ждёт не этого. А прикоснуться к тому, кто был всем, а потом растоптал в пыль, он не сможет. Никогда. Ни за что. Метку можно победить, есть такие случаи!       Бронировать билет помогала секретарша губернатора. Полненькая, невысокая, вся пропахшая потом после длинного и очень жаркого дня. Ей хотелось скорее домой, а Антон никак не мог определиться с направлением и пожеланиями. Особенно сильно его отвлекали секретаршины чёрные кудри. Мелкие завитушки лезли ему в нос каждый раз, когда он наклонялся поближе к монитору, чтобы рассмотреть фотографии очередного отеля, и он совершенно не мог сосредоточиться на том, что ему предлагали.       Он не вспоминал о Фуркаде, конечно. Просто жгла метка, просто давно не было секса, просто чёрные кудри секретарши так и манили запустить в них пальцы.       — Пусть будет это, — ткнул он пальцем в то, что было на экране.       — Майорка? — женщина уронила челюсть, но старалась этого не показать. — Туда лететь минимум 12 часов! Вы же не хотели долго лететь!       — Да-да, Майорка! Райское местечко, — Антон махнул рукой и вылетел из кабинета, но чёрные кудряшки продолжали мельтешить перед глазами.       Прислонившись к стенке коридора, он долго восстанавливал дыхание и глупо моргал. Желание пропустить между пальцев жёсткие пряди отступило. Это было всего лишь наваждение метки, ничего страшного. Всё пройдёт! Всё обязательно пройдёт! Он справится!       Забирать машину он не стал. Одновременно было страшно зависнуть и стать виновником аварии, и хотелось просто пройтись, посмотреть на людей, окунуться в чужую суету и жизнь. Может быть, если отвлечься от своей пустоты, заполнить её чужими эмоциями, будет проще пережить метку?       На Плотинке народу была тьма. Подростки и старики, одинокие люди и семейные пары с детьми, шумные компании и задумчивые шахматисты, продавцы шариков и машина с кофе. Всем нашлось место на городской набережной в этот ясный, знойный вечер. Антон шагал по раскалённому асфальту, ни капли не жалея о забытой в приёмной губернатора кепке, и широко улыбался. Почему-то он больше ни о чём не беспокоился. Всё было правильно. И даже чёрные кудряшки, то тут, то там мелькавшие в толпе, его не беспокоили. Он просто наслаждался вечером.       Взяв у весёлого продавца стаканчик с кофе, он пристроился на нагретом граните и уставился в вызолоченную закатом гладь Исети. Покой и свобода. Свобода и покой. Завтра в это время он будет в самолёте. Один. Метка на пальце на мгновение вспыхнула и почти растаяла, превратившись в бледную тень. Антон сжал и разжал пальцы. Не видно. Он победил? Или победил Мартен? Не важно! Эта чушь не будет иметь над ними власти!       Он никогда не станет тренером. Он никогда не будет целовать Мартена. Мартен не пойдёт за ним. Мартен не будет ему отдаваться.       Последний глоток кофе пролился мимо рта и запачкал рубашку. Антон чертыхнулся, настроение испортилось. Он уже собрался было уходить, но рядом вдруг заревела девчушка лет четырёх. Антон обернулся. Мама симпатичной девчонки в розовом платье растеряно следила за улетающим в небо шариком.       — Он улете-е-е-ел! — взахлёб ревела малышка, — а я так хотела показать его папе! Папа бы тогда сразу встал! Ма-а-ама!       Антон подорвался раньше, чем понял, что малышка похожа на Манон, а её мама — на Элен. Это было не важно. Абсолютно. Сунув зазевавшемуся мальчишке-продавцу купюру, он схватил связку шариков и, не слушая его блеянья про «нет сдачи», кинулся к горько ревущей девочке, опустился перед ней на корточки.       — Возьми, отнеси папе, — он кончиком пальца смахнул с раскрасневшейся щеки мутные капли. — Один шарик было бы мало, а вот связка ему обязательно поможет!       Девочка замолкла, восхищённо разглядывая разноцветные шары. Антон улыбнулся и встал, собираясь уйти.       — Спасибо вам! — в спину ему прошептала женщина. — Спасибо, Антон!       Он резко обернулся и вгляделся в лицо. Конечно, он её не знает. Но она знает его.       — Поздравляю вас, — едва прошептала она, смущённая его вниманием, кивнув на метку на руке. — Это может казаться ужасным, но это благо. Поверьте мне.       Она робко улыбнулась и покрепче взяла за руку дочь, слёзы которой уже совершенно высохли, а тонкая ручка крепко сжимала шары.       — Вы полагаете? — вежливо спросил Антон.       — Да, полагаю! — на этот раз она широко улыбнулась, протягивая ему свою руку с меткой.       Антон знал, что прикосновение меток может открыть их историю. Он не знал, что это работает и для чужих меток. И уж точно не предполагал, что этим можно делиться. Но открытый и ясный взгляд женщины не дал отказаться.       Череда картинок заполнила его сознание. Мужчина, чем-то похожий на соулмейта Луизы, открытый, радостный, смешливый.Безумный учёный, обожающий работу и жену. И боготворящий дочь. Он же после аварии. Потускневший, унывающий, не отзывающийся на прикосновения. Считающий себя виноватым. Прикованный к инвалидной коляске. Женщина, безумно красивая, заботливая, идеальная жена, идеальная мать. И она же — уставшая, замотанная, забывшая о маникюре и парикмахерской, считающая последние монетки на шарик для дочери. Шарик, который улетел.       — Даже сейчас, Антон. Метка — это счастье. Это мои силы, мой резерв.       Женщина улыбнулась, покрепче перехватывая связку шаров.       — Не убегайте от неё, — она слегка поклонилась, собираясь уходить, и Антон торопливо выхватил визитку.       — Свяжитесь со мной через пару недель, пожалуйста. Мы постараемся ему помочь, — даже если он сможет победить свою метку, увиденного он уже не забудет. — Если не помогут шарики.       Они понимающе улыбнулись друг другу и разошлись. Никто не может помочь так, как помогает соулмейт, это знают все. Иногда и медицина бессильна, а соулмейт поднимает на ноги безнадёжных. Нужно только небольшое внешнее вмешательство — шарики, например. Или другой соулмейт, растерянный, не желающий своей доли. Тот, кто напомнит о главном.              Почему-то Антону не захотелось идти пешком. Хотя ещё недавно ему нравилось находиться в толпе, сейчас отчего-то захотелось как можно быстрей оказаться дома. И он сел в маршрутку. Она так внезапно оказалась рядом, заманивая названием его остановки, что он не устоял. С трудом наскрёб мелочь на билет, равнодушно отнёсся к толкотне и, прислонившись к поручню, задумался. Вокруг были люди очень разных возрастов, от подростков до стариков. Они были уставшие, были весёлые, были спокойные и предвкушающие. И только один был хмур, суетлив и забился в дальний угол. У него одного не было метки.       Антон вдруг понял, как глупо выглядел сегодня, пытаясь скрыть появление кольца. Метку не нужно показывать и невозможно спрятать. Тот, у кого она есть, увидит её даже сквозь перчатки или широкую обручалку, как у той пожилой женщины, которая мирно дремлет в углу, улыбаясь своим мыслям.       Антон хмуро посмотрел на свой палец. Метка сияла. Но ведь есть же люди, которые победили её притяжение? Ведь точно есть!       «Не убегайте от неё»       А что толку? Он, конечно, может двинуться ей навстречу, забыть равнодушно-пошлый шлепок по попе, холодные слова, Луизу, Элен. Но от него ничего не зависит. Метку может победить тот, кто бросил. И тому, кто был брошен, уже ничего не изменить.       Кольцо на пальце вспыхнуло и осело на пальце тяжёлым золотом. Ярко вспыхнул крохотный изумруд, перемигнулись точки бриллиантов. Антон остановился в трёх шагах от своего дома, удивлённо разглядывая проявившуюся метку. Это редкость, он знал. Чаще она так и остаётся татуировкой, которую люди закрывают реальными кольцами. Но думать о том, что это значит, у него не было сил. Никаких. Он зачем-то поднёс метку к губам, проверяя на реальность металл, и открыл дверь подъезда.       Скоро его встретит пустая квартира. Ванна. Тёплая постель.       — Антон Владимирович! — радостно завопил вахтёр. — Вас ждут! Давно ждут! Притомились и спят уже!       Антон сглотнул. Этого не может быть.       Мартен сидел в небольшой комнате вахтёра и спал, обняв свой чемодан. Громкие голоса не заставили его проснуться, а лишь повернуть голову на другой бок, обнажая яркий отпечаток загибов рукава на гладко выбритой щеке.       Антон тяжело прислонился к дверному косяку.       — Мартен, — мягко позвал он.       Никакой реакции.       — Фуркад, проснись!       Снова ничего. Мартен лишь мягко причмокнул губами во сне, вызвав у Шипулина неконтролируемую волну ревнивого гнева. Что ему там могло такое сниться, что он так губами делает?       Антон рванулся к спящему так, чтобы любопытный старик ничего не видел. Краем сознания он ещё надеялся, что всё обойдётся, что метка не будет подтверждена, что у них ещё есть выход.       Но потрясти за плечо не получилось. Антон и сам не понял, как вместо банального жеста пробуждения вышел поцелуй, а безымянный палец с раскалённый до бела кольцом прикоснулся к едва видному контуру метки. Видно магия соулмейтов и здесь не оставляет всё на самотёк.       Мартен вздрогнул и проснулся.       — Ты пришёл? — тихим шёпотом спросил он, не позволяя губам разомкнуться полностью.        — Я пришёл. Пойдём ко мне? — в душе поднималось что-то неизведанное, что-то особенное. Антон вспомнил давешнюю женщину с дочкой. Если бы сейчас Мартену оторвало ноги, он бы его не бросил. И его дочек тоже. Но ведь это Мартен не хотел соулмейта, что он здесь делает?       Мартен судорожно кивнул и сжал ручку чемодана. Другой рукой он несмело взялся за руку Шипулина. Так, чтобы метки-кольца не касались друг друга. Всё ещё сторонясь.       Если ему не нужна эта связь, зачем он приехал?       Тёмная квартира гостеприимно распахнула перед ними дверь. Антон небрежно бросил ключи на столик у зеркала и опустился на пуф. Мартен прислонился спиной к двери.       — Как ты меня нашёл? — Антон хотел знать о чём угодно, но не об этом. Но всё-таки спросил.       — Метка, — пожал плечами Мартен. — Я полдня таскался за тобой по городу, но ты всё время исчезал. Я плюнул и пошёл туда, где тебя больше всего. Метка подсказывает.       — Мог бы позвонить, — фыркнул Шипулин. Сердце опять защемило, захотелось обнять француза, прижать его к груди, целовать его. Но нельзя.       — Мог бы, — кивнул Мартен. — Если бы ты брал с собой телефон.       Антон похолодел. Он ведь и правда забыл сегодня свой телефон. Где-то там он брякал утром, но увлечённый меткой, Антон его не заметил.       -Мартен… — слова было очень тяжело подбирать. Особенно учитывая, как не хочется слышать ответ. Но надо! — Всего год назад ты сказал, что будешь сопротивляться метке, когда бы и с кем бы она тебя не свела. Почему ты здесь. Так быстро сдался?       Мартен устало съехал по двери вниз, уткнулся лбом в колени.       — Я даже не пытался бороться. Знаю, ты должен меня ненавидеть за то, как мы расстались. Но тогда я думал, что раз за столько лет отношений метка не появилась, то уже не появится. Расстаться с тобой, потому что так надо или расстаться, потому что требует непонятная метка? Что лучше? Я решил, что лучше самому!       Шипулин отчаянно сжал кулаки, пытаясь не заехать ими по покаянно склонённой голове. Мартен всхлипнул. Натурально. Антон испугался.       — Ты знаешь, как я отношусь к меткам. Когда бы ни, кто бы ни. — Мартен приподнял голову, вглядываясь в освещённую лунным светом физиономию Шипулина. –Но проснувшись и осознав, кто мой соулмейт… Отказаться от тебя оказалось выше моих сил. Именно потому, что уже отказывался. Идиот.       Кольцо на пальце дрогнуло, сжалось, опалило кожу.       «Метка — это счастье. Это мои силы, мой резерв».       То, чего никогда не было, никогда не будет, потому что не может быть никогда.       Соулмейты меняют жизнь друг друга. Иногда на 180 градусов. Иногда на 1800 градусов. Иногда так, что даже представить невозможно.       После ещё никто никогда не жаловался.       Отказаться, конечно, можно, но…       Нет несчастливых соулмейтов.       Есть случаи, когда метке сопротивляются. Есть. Счастливы ли они? Бог весть. Некому спросить       Женщина улыбнулась, покрепче перехватывая связку шаров.       Выбор за тобой. Выбор всегда за тобой. Никакая метка тебе его не навяжет.              Антон упал на колени около Мартена и, наконец, сделал то, что всегда мечтал. Провёл указательным пальцем по щеке. Мартен дёрнулся, подставляясь под прикосновения, и Антон сдался. Обнял Фуркада, вжимая в себя, впился в губы.       Путешествие до кровати оказалось коротким. Одному ему всегда казалось, что квартира огромна, что кровать на другом конце континента. Сейчас он не успел даже толком снять с Мартена одежду.       — Мне бы в душ, — шепнул Фуркад, подставляясь под поцелуи. — Я с самолёта, потом по городу целый день таскался…        — Успеется.       Отпускать его хоть на секунду не хотелось. И в душ вместе с ним не хотелось тоже. Хотелось уронить его на прохладные простыни и изучать губами. Выбивая стоны, вымогая подаваться на встречу, заставляя просить. Всё то, что ещё утром казалось бессмысленным и невозможным.       Мартен послушно упал на кровать и подставился под поцелуи. Антон то едва прикасался губами, то впивался, оставляя засос, то прокладывал языком влажную дорожку. Кольцо на пальце сияло, но оно было не при чём. Антон точно знал, что сейчас оно ни на что не влияет. Даже на то, что Мартен позволяет это делать.       Он бы позволил и раньше, если бы не проклятая метка. Он бы не боялся её.       Когда Антон добрался до сокровенного, Мартен закричал. Антон улыбнулся. И снова дело не в метке. Дело в том, что они в кои то веки не в гостинице, а в квартире. Там где можно. Там где никто не услышит.       Пары сосательных движений хватило, чтобы Фуркад расслабился и впустил в себя сразу два пальца. Потом третий. Потом четвёртый. Потом член. Введя головку, Антон замер. Сколько раз всё было наоборот. Сколько раз он сам вот так закусывал губу, впуская в себя Мартена, стараясь не выдать, что ему больно после разлуки, или что он боится за завтрашнюю гонку.       — Давай! — Мартен нервно вцепился в спину Антона всеми десятью пальцами. — Всегда этого хотел. Не знаю, почему всё было наоборот!       Антон вздрогнул. «Всегда этого хотел». Всегда! ДО метки! Значит он прав. Значит метка ничего не меняет       Мягко двинув бёдрами, он задержался внутри, наслаждаясь теснотой и закатившимися глазами Фуркада. Потом вышел и лёг сверху.       — Зачем ты остановился? — сбитое дыхание и блестящие глаза Мартена лучше всяких слов говорили о том, что всё правильно. Что всё как должно быть.       — Забавно, не находишь? Если бы не метка — этого бы не было, — Антон прицелился и лизнул скулу Мартена справа. — Но если бы меток не было вовсе, это было бы гораздо раньше.       Теперь лизнуть слева. Фуркад, кажется, собирался что-то ответить, но передумал. Только крепче вцепился в плечи, обнял бёдрами, прильнул губами.       Антон всё-таки продолжил движение. Не потому что метка, не потому что иначе невозможно. А потому что много лет любил. Потому что всегда хотел. Потому что всегда хотел только Мартена.              Рассветные лучи превратили чёрные кудри в золотые, но Антону больше не было дела до их цвета.       — Поедешь со мной на Майорку? — лениво перебирая неожиданно мягкие волосы, спросил Антон.       — На Майорку? — сонно отозвался Фуркад, — разве отсюда не слишком долгий перелёт? Ты же ненавидишь летать…       — С тобой можно и дальше, — расслабленность сделала своё дело. Антон сказал то, что всегда боялся сказать. Метка вспыхнула, нагрелась, и окончательно превратилась в тяжёлое золотое кольцо с изумрудом. А ведь ещё недавно Антон был готов противостоять метке столько, сколько понадобится. Вот только Мартен взял и приехал…       — Я рад, — очень серьёзно сказал Мартен, разглядывая Антонову печатку. — Никогда не думал, что стану сервисменом сборной России, но если с тобой, то какая разница.       — Не будешь ты никаким сервисменом! — глухо ответил Антон, разглядев на пальце Мартена тоненькое колечко. Он никогда не был главным в их отношениях, никогда не хотел этой роли. Но раз так выпало, значит он сделает Мартена счастливым. Он позаботится об этом!       — Мы станем тем, кем захотим, Марти. Мы вместе, а остальное — в наших руках. А кольца… — Он небрежно снял с себя тяжёлую печатку и надел её на палец Мартена. Кажется, так делали в древности, когда женились не по метке, а по любви. Массивный золотой обод с внушительным камнем немедленно изменил размер, идеально подойдя Мартену. А на безымянном пальце Антона блеснул скупой, ничем не украшенный диск. — Вот видишь. Кольца — всего лишь знак. Что мы вместе. И вместе мы со всем справимся!       Губы Мартена оказались очень близко, и Антон не выдержал.       — А о том, чем нам заняться в дальнейшем, мы подумаем на Майорке, — хрипло прошептал он и впился губами в приоткрытые губы.