Слишком, слишком просто для хаоса

Ночь. Темнота застилает спящий Сноудин, и лишь редкие участки снега в свете фонарей не заставляют мрак полностью поглотить город. В холодном поту, Санс в очередной раз просыпается от жутких кошмаров, пытаясь успокоиться, и осознать реальность, и в очередной раз стараясь не разбудить своего брата истошными криками отчаяния. Воздуха становится слишком мало, хочется дышать, громко и глубоко дышать… Будто грудь сковало, а мозг начал ярко реагировать на любые звуки и мысли, попутно создавая несуществующие шелест, шёпот, шаги… Он уже так устал от всего этого. От странных галлюцинаций, преследующих его везде, от вязкой жидкости, которая с каждым днём поглощает его разум все быстрее и быстрее, от болей в голове, шее, вызванных резким потоком воспоминаний из детства и подросткового возраста. Зачастую он вспоминал лишь некоторые куски из прошлого, иногда некие силуэты, голоса. Иногда этого потока было настолько много, что напрашивался очевидный вопрос: не сошел ли с ума? Всё ли это реально? Куски картины из прошлого собирались медленно, мучительно и нудно, заставляя череп нагреваться и таять, убивая вместе с ним и тело. Мозг производил неистовый хаос. Эмоции не поддавались контролю и иногда, заплакав, можно было услышать знакомое: — Санс? Ты в порядке? Ответ, он был слишком очевиден, слишком прост, слишком всего и сразу. Он был слишком прост для его хаоса, для его беспорядка: — Всё в порядке, бро, я просто устал. И «бро» принимал ответ. Он его не устраивал, будто кусок пазла был вставлен неправильно, но, предпочитав промолчать, он ждал. Ждал, когда тот заговорит об этом. Ждал, боялся сделать хуже, боялся отдалиться настолько, что притяжение навсегда оставит их в отдельности. Поэтому ждать было лучшим решением. Наверное. — Почему ты все время приходишь прямо к закрытию? — вопрос прозвучал просто, слишком, слишком просто для его хаоса. Для хаоса, для беспорядка в его голове. Обычные слова убивали его, не могли вместить весь существующий смрад его чувств в эти обычные буквы. Хотелось большего, хотелось больших границ для выражения, хотелось закричать, застонать, хотелось впечататься лицом в столешницу, небрежно опрокидывая все стоящие на ней предметы. Не важно, сейчас не важно, главное — крик, дрожащий голос, громкое произношение имён на всё заведение, хотелось рыдать и смеяться и снова ощущать в руках своё палящее пламя, хотелось ощутить его в себе снова. Грубые толчки, сжатая до боли простынь, стоны в подушку, разрядка, мирно вздымающаяся грудь и эта россыпь веснушек на всё тело. Густые, вязкие и тёмные мысли контрастировали с яркими, белыми и счастливыми, заставляя противоречивый разум сходить с ума, заставляя мозг балансировать, заставляя снова и снова ходить к своему пламени, к своему костру помощи посреди темного и холодного леса. Ощущая себя в объятиях тепла, картина получалось более собранной, более правильной, более полной. Но будто чего-то не хватало, чего-то, как связки, как концовки, как куска, который бы полностью успокоил разум, который бы прибрал этот беспорядок, хаос, в его голове. Иногда приходилось уходить вглубь леса, приходилось пытаться разобраться самому, это помогало, но на время. Галлюцинации, крики, шепот, шипение разрывали череп, разрывали разум, разрушая тот слабый баланс между реальностью и фантазией… Дикий крик. Крик боли, зов отчаяния, мольба о помощи, эти слезы, этот леденящий холод, эта горечь, этот конечный шаг в обрыв, эти… Эти тёплые руки. Тёплые, как весеннее солнце. Эта улыбка, светлая, как лампочка, освещающая душу, эта часть характера, эта особенность, серьёзный, мирный, возбуждённый взгляд, этот низкий тембр, это тело, эти пальцы… И каждую ночь, каждый раз, ощущая тепло, дикое и в тоже время спокойное пламя, Санс стал находить в нём что-то родное, что-то, что стало неотъемлемой частью самой его сущности. Эти яркие янтарные глаза смогли затмить его безумие, эти руки смогли прибраться в его хаосе, этот голос заглушил всё шипение в его голове. Это пламя стало последним куском его картины.