Леви кусает губы в кровь и ещё сильнее сжимается, утыкаясь лбом в разбитые колени. Старается дышать медленно и неглубоко, борясь за каждый глоток воздуха, от которого отбитые легкие горят огнем. Считает удары собственного обезумевшего сердца и давит жалобные стоны.
Ему чертовски больно.
Не до такой степени, чтобы он не мог терпеть, но все же.
Онемевшее, неестественно скрученное тело неприятно пульсирует, в безвольные руки и ноги впиваются миллиарды мелких призрачных иголочек, по позвоночнику бегут уродливые трещины, а мышцы рвутся от перенапряжения. К горлу то и дело подкатывает тошнотворный ком, перекрывая и так то и дело замирающее дыхание, заставляя судорожно царапать ногтями шею в бессмысленной попытке протолкнуть кислород дальше.
В голове — сплошной шум, чем-то похожий на помехи радиоприемника, только намного громче. Ощущение будто на затылок обрушивается огромный водопад, пробивая своими струями череп и уничтожая мозг.
Но самое ужасное даже не это, а крылья, зажатые между спиной и стенкой чемодана. Они будто сплошь переломаны и изодраны.
Вывернуты наизнанку.
Раздавлены.
От постоянного трения о грубую поверхность они стираются, как лак со старых туфель, рвутся и разлетаются бесполезными перьями.
Жаль, ведь они такие красивые.
Леви прикрывает глаза, перед которыми тут же вспыхивает нечеткий образ неба, и сразу мотает головой насколько позволяет пространство. Нет, только не опять. Нельзя спать или терять сознание, иначе постоянно преследующие видения сведут с ума. Необходимо переждать пока морок отступит.
Омега прикусывает нижнюю губу, пытается примерно прикинуть сколько ещё добираться до места и как долго он сможет держаться, не начав скулить или терять сознание. Результаты выходят неутешительными. Ему катастрофически нужна передышка, хоть небольшая. Только разогнать кровь по онемевшим конечностям и разогнуть затекшую спину. После Леви сразу ляжет обратно в чемодан и не проронит ни звука. Кенни должен его понять.
Омега тихо скребёт ногтями по шершавой поверхности, пытаясь привлечь внимание дяди. Но тот похоже не замечает, либо не хочет замечать.
Во всяком случае не наблюдается никакой реакции, если не считать таковой гробовое молчание. Может это намек, что сейчас не самое подходящее время для эгоизма и слабости, а поблизости находятся представители закона, а может банальное желание помучить пленника. Не важно, Леви все равно не решается повторить попытку, опять замирая. Считает про себя медленно текущие секунды.
Интересно, их новое временное жилье будет таким же полуразвалившимся и старым, как прошлое или чуть получше? И соседи… Да, лучше бы их не было. Чужие любопытные глаза и длинные языки совсем ни к чему, иначе все старания скрыться и залечь на дно станут бесполезными… Когда же они наконец дойдут.
В ушах странно шумит.
Подсознательно омега ждёт, что скоро услышит плеск воды. Так волны набегают на берег. Кенни утопит его в море, как глупого котенка. Просто потому что устал, или, возможно, наконец осознал, что тянуть за собой бесполезный балласт как минимум глупо.
Леви нервно проводит растресканным от сухости языком по шершавым губам. Слюны вообще нет. Такими темпами он сдохнет от обезвоживания раньше, чем потонет.
Сбоку прилетает сильный удар. Омега оказывается чертовски не готов к нему и тихо всхлипывает, тут же закусывая губу и прерывая странный, бесконтрольный звук. Неустойчивая конструкция качается, вызывая тошноту и из неоткуда взявшуюся панику. Кожу с боков сдирает, как наждачкой, грубой материей. Сверху слышится громкое ругательство и все ухает вниз. Мгновение невесомости кажется непозволительно долгим. А затем омега осознает, что падает.
«Чертов Кенни, даже хрупкого омегу удержать не способен. Надо будет все-таки приделать к чемодану колесики» — успевает подумать Леви перед тем, как все звуки исчезают, а небо начинает шириться, заливаясь в зрачки.
Несуществующий ветер безжалостно врезается в тело. Ну серьезно, как он может пробраться через преграду в виде железа и искусственной кожи. Правильно — никак. А это значит омега отрубился и теперь видит свои извечные неадекватные сны. Только бы Кенни догадался разбудить его поскорее.
Очередной сильный порыв пронзает холодом насквозь, пытается оторвать от стены и отшвырнуть в сторону, прямо в зияющую темнотой бездну, омега не видит, но точно знает, что она там есть. Ветер толкает вперёд, к самому краю и будто насмехается над чужим страхом.
Белеющие от напряжения пальцы сильнее впиваются в кирпичную кладку, наугад выискивают трещинки и неровности, за которые можно получше зацепиться. Кажется, даже если захочешь, уже не разожмешь сводимые судорогой руки. Но так даже лучше. Меньше шансов свалиться, разбившись насмерть.
Леви нерешительно чуть приоткрывает глаза, смутно осознавая, что действия совершает не он, они происходят сами собой. Будто омега лишь сторонний наблюдатель, попавший в первый ряд кинофильма.
Взгляд устремляется через редкие металлические прутья вниз, на далёкую улицу. Не его, чужой первобытный ужас захлёстывает с головой, заставляет задыхаться. Омега с лёгкостью проскользнет между недорешоткой. И тогда все. Конец.
Ну, разумеется, не совсем конец, ведь Леви никак не может взаправду находиться так высоко, но все равно как-то не по себе.
Голова идёт кругом. В горле сплошная сухость. Хочется закричать, позвать на помощь, вот только губы задеревенели — не разожмешь. Разве что попробовать заскулить, но кто ж услышит тихую, жалобную мольбу о спасении.
Почему же так высоко. Почему ему так страшно.
-…мелкий, ты там сдох что-ли?
Леви медленно моргает. Стена, прутья и пропасть исчезают бесследно, растворяясь в пространстве. В тело ввинчивается уже привычная боль, растекаясь под кожей смертельным ядом.
— Размечтался, — сдавленно хрипит омега, поражаясь как незнакомо и глухо звучит его голос, и тут же заходясь надрывным кашлем.
На задворках сознания мелькает мысль, что, возможно, не стоит говорить так громко, ещё кто услышит. Но здравый рассудок быстро затыкается, не успев подтолкнуть к конкретному решению.
— Какая жалость, — хмыкает Кенни и останавливается, прекращая бесконечную качку.
— Какого хрена ты вообще решил швырнуть меня? — зло осведомляется Леви, чувствуя, как чемодан бесцеремонно кладут на бок.
Над головой вжикает молния и щелкает замок. Крышка откидывается и в глаза ударяет тусклый свет. Леви чуть щурится, разглядывая склонившегося над собой мужчину.
— Для профилактики, чтоб не расслаблялся, — отзывается Кенни задумчиво, чуть отодвигаясь. Теперь можно разглядеть кусок низкого грязно-серого потолка, — По-моему ты поправился. Жирком оброс, — грубый палец бесцеремонно тыкается в будто ножом обструганный впалый бок. И где он там жир углядел? Омега нездорово тощий, все ребра можно пересчитать, живот чуть ли не прилип к спине. Он может и рад похудеть ещё больше, дабы дядя не надрывался, но просто физически не способен этого сделать, — Ну и? Чего разлегся? Приехали.
Кенни выглядит поразительно безразличным. Его ничто не волнует. Да и чего ему нервничать. Он полностью уверен в себе.
Кенни — бог.
Кенни — сама смерть.
Кенни — нечто отдаленно напоминающее человека.
Леви вымученно выдыхает и делает попытку подняться. Сложенное в три погибели, занемевшее тело тут же отзывается приступом боли. Руки подламываются.
— Жалкое зрелище, — хмыкает мужчина и, схватив омегу за руку, резко дёргает его на себя, заставляя упасть на пол. Смотрит несколько долгих мгновений нечитаемым взглядом, после чего приносит стакан воды, прислоняет к губам омеги, отрывисто приказывая, — Пей.
Леви с жадностью делает глотки, чувствуя, как увлажняется иссушенные горло, а дышать становится немного легче. Прикрывает глаза от наслаждения вкупе с облегчением.
Все таки Кенни не совсем изверг и хоть немного, но печется о его удобстве.
— Спасибо, — с трудом отлипнув от края стакана, выдыхает омега.
Но Кенни уже не слушает, отходя к двери, щелкает замком.
— Пока побудешь здесь. Шуметь не советую, стены тонкие, — категорично, — Выйдешь из комнаты — убью, — добавляет напоследок, как бы между прочим, и исчезает в темноте коридора.
Куда он отправился, можно только гадать.
Леви неловко приподнимается. Вспоминает привидевшийся вид города с высоты и мотает головой. Ну, приснилось, бывает. Незачем на этом зацикливаться. Может это вовсе и не место, виденное через глаза соулмейта, как все говорят, а просто сон. Тревожный, странный, но все же никак не связанный с реальностью. А если и связан, то что с того? Леви скрывается от всего мира, шарахается даже от собственной тени, куда ему встречаться со второй половиной, которую к слову и найти практически нереально. Таких балконов в мире тысячи, кирпичных стен ещё больше, а в зеркало соулмейт смотреться никак не желает.
По-хорошему им лучше никогда не встречаться.
Леви приказывает себе не думать о сне, небе и высоте.
Долго, старательно растирает затекшие ноги. Разминает похрустывающий позвоночник, потягиваясь. Разглаживает пальцами пёрышки на порядком потрёпанных крыльях. Несколько белых пушинок опускается на пол.
Сколько денег могут отгрохать за такую роскошь — перья крылатого. Странно что Кенни так и не покусился на них в погоне за богатством. Видимо не все человеческое растерял. Что-то осталось.
За стеной гомонят соседи, ссорясь из-за откровенной ерунды. Леви старается их игнорировать, но поневоле слышит ожесточенный спор, главной темой которого является вопрос вселенского масштаба: кто съел последний сырник? И правда, серьезная тема для скандала.
Живот предательски урчит, напоминая, что не получал еды уже как минимум сутки. Во рту скапливается слюна. Голод поднимает голову, грозно впиваясь клыками в истерзанный желудок.
Чёртовы соседи с их чёртовыми сырниками!
Хорошо хоть слушать их пикантные детали жизни придется не долго. Максимум месяц, больше этого времени они нигде не задерживаются, постоянно переезжая. Уже кажется, что никто их и не преследуют, и тут же воздух вновь прорывают пистолетные выстрелы и топот ног, и все повторяется по новой: переезд, нападение, побег. Кенни, конечно, старается застаиваться как можно лучше, но выходит не очень. Омега уже и не знает, как можно жить не скрываясь и не вздрагивая от каждого шороха. Может к черту эти крылья? Состричь их, обломать, никто и не узнает, что были. Вот только дядя почему-то запрещает. Может у него какой-то фетиш или просто любовь к крыльям — не понятно.
Омега раздражённо задвигает чемодан под единственную тут старую, промятую кровать. Наверняка она достанется Кенни, все-таки в его возрасте уже не поспишь на полу без серьезных последствий. Ещё застудит спину и не сможет таскать тяжести. А Леви что, ему не привыкать.
Звуки замолкают один за другим. Комната постепенно заполняется теменью. Но включать свет омега не решается: при ярко горящей лампе сподручнее стрелять в четко очерченный силуэт, а штор, чтобы скрыться с глаз возможных наблюдателей в комнате нет.
Леви бесцельно ждёт Кенни. От нечего делать рассматривает обрывок забытой газеты, вычитывая обрывочную новость о чьем-то удачном замужестве, изнасиловании и очередном побеге от правосудия страшного, неуловимого убийцы Кенни-Жнеца. И нахрена он только им сдался. Правда скорее сдался не дядя, а Леви с его крыльями, но это не так уж важно, все равно всегда вместе путешествуют. О самом омеге в газете ни слова. Возможно в остальном куске что и есть, но тоже весьма сомнительно. Собирать ещё больше соперников за головой крылатого — мягко говоря, не самая лучшая идея.
Соседи окончательно затихают.
Леви сминает клочок бумаги, пряча в карман. Помешкав, рискует забраться на подоконник, с тоской прислоняется к грязному, заляпанному стеклу, разглядывая темную улицу с разбитым фонарем, возвышающимся прямо напротив через дорогу.
Высоко.
Под ложечкой сосет, в груди рождается странный порыв распахнуть окно, расправить крылья и взлететь. Высоко-высоко. Чтобы парить над городом, путаясь в порывах ветра, пытаться добраться до звёзд и смотря с небес на землю, где останутся все проблемы и заботы.
Омега медленно смаргивает возникшую перед глазами картинку.
Что за глупости?
Крылья не способны удержать на весу. Даже планировать не выйдет. Только эффектно врезаться в землю, переломав себе все что только можно и нельзя.
Возможно, раньше люди и умели летать, но это было давно. Сейчас парить попросту невозможно, перья — лишь украшательный элемент сомнительного качества, в котором нет ничего полезного, да и встречаются они редко. Сейчас в мире есть всего десять таких как крылатых. На свободе — один. Пока. Скоро не будет никого.
Омега выдыхает, проводя рукой по мягким перышкам.
Журналисты называют их атрибутами посланников ада. Кенни же, когда напьется, ласково называет омегу падшим ангелом, глупо посмеиваясь. Наверняка вычитал какую-нибудь дурацкую статейку рассуждений профессора сомнительной квалификации о низвергнутых с небес несчастных высших созданиях, которые полюбили человека. Таких рассуждений много. Вот только все — сопливая чушь. Надо смотреть на вещи реально: произошла мутация, вот и все.
В стекле отражается собственное изможденное, усталое лицо с черными кругами под глазами. Если его соулмейт сейчас спит и тоже видит этот кошмар, то вряд ли захочет искать Леви, да и вообще иметь с ним какое-либо дело.
Выдох.
Леви поправляет шарф, подаренный Кенни хренову тучу лет назад в необъяснимом и до жути внезапном порыве любви к собственному племяннику. Обвивает его вокруг шеи, пряча лицо, чтоб оно не так было заметно.
Спать почему-то не хочется.
Точнее не так. Омега просто не может заснуть, вздрагивая от каждого шелеста и шороха. Соседи способствуют прогрессирующей тревожности: то роняют нечто по оглушительной звуковой волне напоминающее шкаф, то зашуршат, то всхрапнут. Расслабиться нереально.
Но несмотря на все, омега, кажется, все-таки начинает дремать. Во всяком случае он упускает тот момент, когда именно за дверью начинается тихий, скребущий шум.
Леви резко открывает глаза, отлепляя щеку от стекла и оборачиваясь. Напряжённо смотрит в темноту.
Это не может быть Кенни, у него есть ключ, а значит… Леви холодеет. Беззвучно вскакивает с места и мягкими скачками подлетает к рассохшейся, слишком не внушительной и хлипкой двери. Привстает на цыпочки, заглядывая в узкую щель.
В коридоре вырисовывается силуэт человека, старательно склонившегося над замком и ковыряющего в скважине какой-то железкой.
По спине ползет неприятный, липкий страх. За шиворот будто сыпятся муравьи. Дыхание перехватывает. Неужели власти уже прознали, где Кенни скрыл один из последних экземпляров, принадлежащих красной книге? Или же это просто какой-то левый мужик, решивший грабануть первую попавшуюся квартиру? Тогда ему можно только посочувствовать, выбор явно неудачный.
Леви отступает на дрожащих ногах, не зная, что делать. Кричать? Никто не придет. Затаиться и когда взломщик войдёт, попытаться оглушить его? Сил не хватит. Слишком он большой и явно непробиваемый.
Нервный выдох.
Хорошо, что омега очнулся. А то просыпаться от ощущения, как в тебя целенаправленно пихают член не очень-то приятно. То, что ему бы присунули, сомневаться не приходится. Все альфы одинаковы, им бы только вставить кому-нибудь и пожрать, большего и не надо. А пройти мимо беззащитного омеги и ничего не сделать — грех высшего уровня.
Леви трёт висок, размазывая выступивший холодный пот.
Теперь необходимо что-нибудь предпринять. Что-нибудь…
Омега старательно выравнивает дыхание, пытаясь успокоиться. Сглатывает вставший поперек горла ком. Подхватывает плащ и вновь забирается на подоконник, распахивая окно. Оценивает расстояние до земли. Помереть — не помрёт, но ноги переломать вполне может.
За спиной раздается треск поверженной двери.
Раздумывать больше некогда и Леви, продвинувшись к краю, прыгает.
Приземление получается не катастрофическим. Кости остаются целы. Повезло, что под окном обнаружились кусты. Правда колючие, но это уже мелочи. Пару царапин вспоровших кожу и вырванные шмотки мяса он переживет.
Леви вскакивает на ватные ноги, оставляя на колючках обрывки одежды и перьев, стирает кровь с расцарапанного лба и несётся вдоль по улице, попутно пытаясь влезть в бьющийся и извивающийся от ветра в руках плащ. Сердце бьётся невпопад, ноги запинаются друг о друга.
Только бы не было погони.
Леви с разбегу пересаживает через невысокий забор. Плащ цепляется за неровность, дергая назад, практически удушая. Приходится остановиться и аккуратно отцепить его, прислушаться. Но кроме стука в ушах ничего не разобрать. Приходится возобновить бег.
Кенни запретил ему выходить — это факт, но вряд ли он рассчитывал на такой поворот событий. Вряд ли накажет. Тем более омега обязательно вернётся, только немного позже.
Выскочив на освещённое, полное людей пространство, омега останавливается. Облокачивается о стену, пытаясь отдышаться. Стирает со лба выступивший пот. Проводит пальцем по сухим, растресканным губам.
По телу всё ещё гуляет дрожь и ее никак не удается унять.
И где только Кенни, когда он так нужен?
Путающиеся мысли постепенно приходят в порядок. Даже удается похвалить себя за то, что успел таки накинуть на плечи плащ, спрятав крылья, не спалился, не подвел дядю.
Теперь нужно вернуться, покороулить Кенни у входа в подъезд и предупредить о возможной засаде. Правда он обычно раньше утра не возвращается, поэтому можно не слишком спешить.
Окончательно утихомирить бешеное сердцебиение удается не скоро. Но когда это происходит, Леви даже позволяет себе стянуть из сумки, куда-то невероятно спешащей бабули яблоко. С наслаждением откусывает большой кусок, прикрывая глаза и одновременно одергивая плащ. Все таки он заслужил небольшую компенсацию за пережитый ужас. Не поправится же он с одного завалящегося фрукта?
Немного кислый сок брызжет во все стороны, наполняет рот, липнет к пальцам. Кажется, будто ничего более вкусного на свете и не существует. Просто пища богов.
Мягкий свет фонарей чуть колеблется в вечернем воздухе, успокаивает расшатанные нервы. Леви успевает даже слишком расслабиться, окончательно потеряв осторожность, чего делать было никак нельзя.
Все хорошее заканчивается так же быстро, как и началось.
Его рот зажимает грубая ладонь, заставляя поперхнуться. Яблоко выскальзывает из разжавшихся от неожиданностей пальцев и катится по асфальту, подпрыгивая на выпирающих камешках.
— Попался все-таки, — от слов по спине течет холод, — Будь хорошим мальчиком, — шепчет хрипловатый, грубый голос в самое ухо, обдавая несвежим дыханием. Щеку неприятно колет неаккуратно топорщащейся щетиной. Поперек груди обхватывает сильная рука с грязными обломанными ногтями. Правую ягодицу бесцеремонно сжимают в свободной лапище до саднящих синяков.
Леви слегка морщится от отвращения. Корит себя за неосторожность. Надо было тщательно проверить нет ли преследования, а не расслабляться. Теперь придется платить за свою ошибку. И как только этот тип узнал, что в захудалой квартирке поселился не только потрёпанных жизнью альфа, но ещё и омега. Хотя, с такими тонкими стенами неудивительно, что все тайное стало явным. Наверняка это тот сосед, дравшийся из-за сырника. Узнал, что в доме появилась новая дырка, в которую можно присунуть и сразу перешёл к решительным действиям.
Омега с тоской смотрит в сторону улицы, на отдаляющееся с каждой секундой яблоко и безразлично проходящих мимо людей, старательно делающих вид будто ничего не происходит. И кричать им не хочется. Бессмысленно. Все равно никто не придет и не спасет.
Леви так хочется есть, он так ослаб, что даже нормально сопротивляться не может, мечется пойманной птичкой, цепляясь руками за кирпич стены, пытаясь затормозить шаг насильника. Но куда ему против здорового альфы. Тот даже не замечает жалких попыток сопротивления, которые постепенно сходят на нет.
Странно, но омега не пугается грядущего изнасилования, только сожалеет о потерянной возможности притупить терзающий уже несколько дней подряд голод и продолжает слегка трепыхаться для галочки, доказывая самому себе, что пытался и не сдавался до последнего. На самом деле, верить в возможность счастливого избавления не получается. Вот совсем. Впереди все четко: изнасилование, возможно если не рыпаться, то даже не слишком болезненное, и удовлетворение насильника. Все. Никакого побега и внезапно нарисовавшегося в грязной подворотне героя-альфы. Потому что так бывает только в книгах. А здесь не книга. Даже не сопливый журнальчик. Скорее новость мелким почерком в криминальной газете между заметками об убийстве и ограблении: они появляются каждый день, меняются лишь место события и имена жертв. И теперь Леви тоже станет просто очередным безликим использованным омегой. Этот факт удается принять пугающе спокойно, будто он рассуждает не о себе, а о каком-то совершенно постороннем человеке.
Желанное яблоко совсем исчезает из виду. В животе тоскливо ворочаются голодные крысы, прогрызая кишечник насквозь. Рот наполняется вязкой слюной и омега поспешно сглатывает.
Его с силой вжимают в стену, вклинивая колено между узких бедер. Задирают рубашку, ощупывают выпирающие ребра и тонкие ноги. С треском разрезают штаны тупым ножом.
Леви надрывно выдыхает сквозь зубы. Утыкается лбом в кирпичную кладку и отстранённо думает, что вымыть из себя кровь и сперму будет непросто. Они наверняка застынут твердой коркой, склеив внутренности, перекроют своеобразной пробкой вход, так что придется отдирать. То, что его порвут уже не вызывает никаких сомнений.
На спину давит широкая ладонь. И Леви тут же дергается, резко разворачиваясь к насильнику лицом.
Думать о сохранности своей задницы поздно. Лучше побеспокоиться о пока ещё чудом не замеченных крыльях.
Альфа улыбается довольным котом. Валит жертву на старые, прогнившие ящики. Крылья похрустывают от удара. С губ срывается вскрик.
Сверху тут же бесцеремонно наваливаются тупой тяжестью. По безжалостно заломленным рукам растекается боль. Пальцы сводит судорогой. Ещё немного сильнее надавить и кость треснет.
Из-за сильного давления дышать сложно. Даже почти больно. Леви поворачивает голову в бок и приоткрывает рот, стараясь не задохнуться. Прогибается в спине, повинуясь удару и затихает.
Голова кружится. Он вот-вот потеряет сознание. Кажется даже теряет. Во всяком случае омега будто выпадает из реальности и пропускает тот момент, когда в его заднице оказываются сразу два пальца. Даже подумать о том, что стоит расслабиться не успевает. Просто внезапно приходит в себя от прошившей тело боли и скребёт ногтями прогнившие доски. Приподнимается на носочки, пытаясь оттолкнуться от хлипкой поверхности, сильнее влипая в дерево, собирая спиной занозы и пытаясь уйти от проникновения. Вот только все бессмысленно.
Пальцы разводят ножницами, растягивая мышцы. Леви крупно вздрагивает. Напрягается, тужась, пытаясь вытолкнуть из себя инородный предмет и сдавленно шипит.
Он, на самом деле, должен быть благодарен, что его не сразу начали драть, как последнюю суку, а сначала решили подготовить. Вот только никакой радости по этому поводу нет. Только отвращение и боль.
По внутренней стороне бедра скользит что-то холодное. Леви неверяще смотрит вниз и тут же зажмуривается до цветных кругов перед глазами.
Он ненавидит себя. Ненавидит свое тело, которое захлебывается восторгом от ощущения альфы над собой, начинает призывно выделять феромоны и течь, покорно раскрываясь.
Отвратительно. Мерзко. Унизительно.
Сейчас бы не мешкать, ударить ногой по голени, а если повезёт — в пах, запрокинуть голову, податься вверх, расплющив чужой нос о собственный лоб, вывернуться ужом и сбежать. Вот только истощенный, ослабевший организм уже давно не пригоден для подобных подвигов. Тело дрожит, боится и не может даже банально перетерпеть боль. Более того — готово расстелиться перед насильником. Покорно принимает пальцы и даже начинает выделять вязкую жидкость.
Внутрь нетерпеливо втискивается толстый, переплетенный сетью выступающих венок член, сильно распирая изнутри. Даже смазка не смягчает боль от проникновения.
Как же легко его оказалось порвать. А ведь Кенни все вещал, что омеги практически резиновые: способны с радостью принять любой размер и обильно кончить. Видать врал. Либо Леви оказался бракованным товаром.
Грубые руки стискивают бока. Леви дергается. Позволяет закинуть свою правую ногу на мускулистое плечо, а после и надвинуть раскрытые бедра на окровавленный член и даже не вскрикивает. Только царапает ящик ногтями и мелко дрожит. Запирает ломающую навыворот ребра, безжалостно терзающую тело боль в себе и смотрит вверх. В холодное, безучастное небо, такое же пустое и серое, как его существование.
Хочется вырваться из стальной хватки и взлететь, освободиться от земных оков Вот только крылья его не поднимут. Они всего лишь элемент украшения, не предназначенный для использования, не приносящий никакой пользы. И почему только Кенни не повыдергивал мягкие пёрышки, ведь так проще, лучше.
Раскуроченное нутро неприятно чавкает, брызгая кровью. В глазах темнеет. Омега остервенело моргает, пытаясь прогнать черные пятна, и выгибается по-кошачьи. Разорванные внутренности сжимаются, обволакивая чужую горячую плоть. По бедрам ползут красные струйки. Крови слишком много — столько не должно быть даже при разрыве. Похоже травмы куда серьезнее, чем предполагалось изначально.
Насильник бормочет на ухо нечто невнятное и с ещё большим усердием долбиться в несопротивляющееся тело. Чудом проезжается по простате, заставляя крупно вздрогнуть от электрического разряда, внезапно прошившего опороченное тело. Возбуждение становится подобно злой насмешке, опутывая истерзанного омегу.
Леви медленно поднимает голову вверх, сдерживая предательские слезы. За них почему-то стыдно. Странно. Омегам же можно рыдать по всякой ерунде.
Сквозь пелену вырисовывается образ странного альфы, стоящего у входа в переулок. Ещё совсем ребенок. Он смотрит с ужасом, приоткрыв рот и широко распахнув глаза.
Да, не самое приятное зрелище, но что поделать, Леви не выбирал.
Насильник кончает со сдавленным рычанием, заполняя нутро горячим семенем.
Мерзость.
Затем спокойно застегивает брюки, непринужденно хвалит Леви за отличный секс, словно давно знакомого любовника, а не случайную жертву, и уходит, довольно посмеиваясь. Грязная свинья.
Леви выдыхает сквозь зубы и думает, что, на самом деле, все в порядке вещей. Так и должно быть. Омеги созданные именно для секса и ни для чего больше. Только Кенни лучше об этом инциденте не знать. Он вечно оберегал его, не давая в обиду. Пусть бил, пусть изнурял голодом, но не отдавал на растерзание диким хищникам. Да и обращался, как с человеком, а не безвольной куклой. И, наверное, теперь дядю не стоит волновать, как и во все прошлые подобные разы. Он захочет растерзать насильников и тем самым выдаст свое местоположение, даст повод властям начать охоту. Пусть лучше остаётся в счастливом неведении, если, конечно, не заподозрит неладное, учуяв на омеге чужой запах. Можно только понадеялся на его вечную невнимательность и терпеть, стиснув зубы.
По щеке медленно ползет капля крови, щекоча кожу. Руки, чуть подрагивая, сжимаются в кулаки, впиваясь ногтями в ладони.
По правилам Леви вообще должен быть счастлив, что хоть у кого-то встало на его выпирающие ребра и абсолютно плоскую задницу. К тому же как пик везения — крылья так и остались незамечены. Значит отправка в питомник откладывается. Можно выдохнуть.
Омега, собравшись с духом, неловко подтягивает ноги к груди, привставая на четвереньки. Раздается неприятный хлюп. По бедрам течет липкая сперма и сгустки крови.
Грязь внутри и снаружи. Ее уже не смыть, не соскрести жёсткой мочалкой.
Леви медленно проводит рукой между исполосованных ягодиц. Мокро. Припухшее колечко мышц сильно раскрыто. Попытки же сжаться ни к чему не приводят. Вся гадость по-прежнему продолжает выходить, капая на асфальт.
Омега с трудом поднимается, пошатываясь и опираясь о стену. Смотрит по сторонам в поисках штанов, но не обнаруживает таковых. Ладно и без них можно обойтись, тем более их похоже безнадежно покромсали ножом.
Выдохнув сквозь плотно стиснутые зубы, идет, сильно хромая, к главной улице.
Ноги предательски дрожат. В стопы впиваются острые камешки и осколки битого стекла, оставляя рваные царапины. Между бедер все неприятно пульсирует и болит. Но истерить не хочется. Слез нет. Это омежки из богатых семей могут позволить себе порыдать и побиться головой об пол, их-то тут же прибегут утешать, осыпая банкнотами и дорогими подарками. Леви не может позволить себе такую роскошь. Никто его жалеть не будет. А палить свое состояние перед Кенни в виде красных от трения глаз — не ахти какая хорошая идея.
Омега выходит на оживленную улицу и замирает с тоской глядя под ноги. К его яблоку черной линией тянется шеренга муравьев. Они кишат на спелом фрукте, шевелясь и неприятно мельтеша.
Леви присаживается на корточки, безмолвно прощаясь со своим ужином за последние два дня. Неизвестно когда удастся поесть в следующий раз.
Будто в ответ на эти мысли живот начинает тоскливо урчать, жалуясь на несправедливость бытия и в который раз переваривая воздух.
Та свинья хоть бы заплатила за удовлетворение. Бесплатно позволять разодрать себя в мясо ещё хуже, чем за еду.
— Не расстраивайтесь, это всего лишь яблоко, — звучит над головой звонкий голос, плавно вливаясь в поток мыслей.
Грязных, спутанных волос неуверенно касаются тонкие пальцы, поглаживая, разнося по телу приятную дрожь и восхитительное тепло.
Леви замирает и на мгновение зажмуривается, наслаждаясь моментом, подаётся на ласку, почти мурча и слегка прогибаясь в спине. В груди словно надувается огромный шар, сдавливая лёгкие и мешая нормально дышать. Колени скользят по заплеванному асфальту, слегка разъезжаясь в стороны и позволяя чужой сперме свободно стекать по исцарапанным бедрам.
До дрожи и вспышек перед глазами хочется, чтобы рука плавно перешла ниже, невесомо скользя по спине, между слишком сильно сложенных крыльев и к пояснице, успокаивая.
Это так по-омежьи, если честно: расстилаться перед первым встречным и раскидывать ноги пошире, чтобы трахать было удобнее.
Леви сглатывает вязкую слюну и закусывает губу изнутри почти до крови. Нехотя поднимает взгляд, смотря на мелкого мальчишку с огромными, раскосыми глазами ядовито-зеленого цвета, в которых сейчас плещутся слезы, того и гляди готовые вылиться через край.
Дыхание перехватывает.
Это был миг. Всего лишь миг, изменивший все. Стремительный, неуловимый и мимолётный. Законсервировавшийся на века, будто впавший в летаргический сон или кому. Он вспыхнул яркой искрой, ослепив и прошив разрядами тока.
Время остановило свой бег. Все замерло. Казалось, что некто невидимый, устав смотреть безвкусный фильм под названием жизнь нажал на паузу.
— А сам чего сопли распустил? — омега медленно приподнимается, одергивая рубашку. Хорошо, что она длинная и полностью закрывает расцарапанные бедра и ягодицы с синюшными отпечатками грубых пальцев. А то проводить бесплатный стриптиз прямо сейчас и особенно перед ребенком нет никакого желания.
— И вовсе не распустил, — альфочка возмущённо хлюпает носом. Он пахнет засахаренной клюквой и совсем немного миндалем. Леви зачарованно вдыхает приятный аромат полной грудью, наплевав на все правила приличия и тянется вперед, не отдавая отчёт своим действиям. Тесно прижимается щекой к разрумянившейся детской щеке, — Съешьте, — немного подумав, говорит ребенок и протягивает вафлю. Настоящую, хрустящую, красивую. Такую желанную.
Рот тут же наполняется слюной. Слипшийся желудок тихо, жалобно урчит, умоляя согласиться, принять сладость.
— Мне нельзя, — пересилив себя выдавливает омега, вспоминая жалобы Кенни на больную спину.
Если набрать вес, хоть немного, дядя уже не поднимет треклятый чемодан. Постарел он для таких подвигов, выдохся. Лучше тайком пожалеть его и помучиться сейчас, чем после изводить тяжёлой ношей.
Внутренности разочарованно царапает боль. Леви закусывает щеку изнутри почти до крови и отводит взгляд в сторону.
— Почему? — наивно спрашивает альфочка. Его пушистые ресницы чуть подрагивают, а носик смешно морщится, — Вы, как мама, на ди-е-те? — последнее слово он почему-то произносит по слогам, — Вы и с тем мужчиной как она лежали, это тоже для по-ху-де-ни-я?
Значит не показалось. За бесцельным трахом наблюдал ребенок. Просто прелесть.
— Да, малыш, — выдавливает Леви через силу.
— Я не малыш, — насупливается альфочка недовольно, — Я Эрен.
Это так мило и забавно, что омега невольно улыбается и кивает.
Эрен остается доволен таким ответом и вновь оттаивает, расцвел на глазах.
— А вы очень вкусно пахнете, — внезапно выдает он, краснея. Попадая в самое сердце. Губы невольно расползаются в полуулыбке. Все тело накрывает горячей волной, — Скажите, вы ведь ангел? Можно потрогать? — он, не дожидаясь ответа, восхищённо тянется вперёд, прижимаясь к груди омеги, вытягивает руку, запуская ее под плащ и осторожно касается крыла, бережно гладит, — Здорово, — заворожённый выдох, — А вы умеете летать?
— К сожалению только вниз, — Леви усмехается, не отстраняясь, забывая даже о том, что альфочка возможно слишком сильно оттянул складки плаща и крылья может увидит некто нежелательный, — Эрен, ты здесь один? — Леви все никак не может отстраниться от альфочки. Его тянет как магнитом. Хочется целовать эти пухлые губы, руки, покрытые сетью царапинок. Мысли путаются, — Не хочешь пойти со мной? — в квартире уже наверняка никого нет. Тот альфа получил свое и свалил. Опасности нет.
Малыш с готовностью кивает, протягивая руку. И Леви тут же хватается за нее, переплетая пальцы. В груди становится так тепло-тепло, правильно, спокойно. Будто так и должно быть. И уже не важно, что омега по-сути похищает ребенка на глазах у прохожих.
Леви подхватывает Эрена на руки, зарываясь носом в мягкие волосы.
Внутри растекается непомерное, ничем не объяснимое счастье.
***
Они гуляют по улице. Эрен воодушевленно болтает, размахивая руками и попутно догрызая свою вафлю. Леви улыбается, впервые за много лет, и кивает. Старается не слишком сильно хромать. Его не покидает ощущение, будто они с Эреном знакомы уже бесконечно-много лет. Просто с ним легко. Хорошо. Уютно. И даже не смущает тот факт, что альфа ребенок.
Дома и правда никого не оказывается. Только тишина и неуютная темнота.
И, кое-как добыв на общей кухне две чашки чая и кусок сахара Леви угощает довольного и ни капли не расстроенного скудным угощением альфочку.
Мягкий свет раздобытой свечи прогоняет жуткую тьму. На душе как никогда спокойно и тепло. Не хочется думать ни о чем кроме Эрена и только что созданного хрупкого мира взаимопонимания. Даже боль, позорно поджав хвост, отступает, забираясь в дальний угол сознания и отдаваясь лишь отдаленными электрическими разрядами в позвоночнике и между бедер при неаккуратных движениях.
Все идёт хорошо. Слишком хорошо. Так в реальности просто быть не может.
Эрен смеется. И его смех — перелив хрустальных колокольчиков. Звонкий. Хрупкий. Нереальный.
Леви накрывает волной щемящей нежности. Он притягивает альфочку к себе, гладя по непослушным волосам. С наслаждением вдыхает миндально-клюквенный запах. Чувствует себя странно, будто выпил пару бутылок вина. Эрен подаётся на ласку, с аппетитом догрызая сахар, прикрывает глаза.
Атмосфера приятная и как никогда лёгкая и непринуждённая.
Эрен долго гладит его крылья, восхищённо выдыхая и шепча какие же они красивые. Потом разглаживает их щёточкой, трётся щекой. Откровенно наслаждается моментом.
Вместе они и засыпают, на той самой кровати в теории предназначенной для Кенни. Но к чему сейчас себя ущемлять, если дяди все равно нет дома. Да и засыпают — сильно сказано. Это Эрен засыпает. Леви же просто лежит рядом, разглядывая спокойное, умиротворённое лицо и чувствуя себя бесконечно счастливым. Начинает дремать лишь под утро и, что странно, видит в сновидении себя самого, спящего, с растрепанными волосами и ровным дыханием.
Следующий день подобен сказке, даже боль, не перестающая терзать тело на время глохнет. Леви понимает, что похоже влюблен. Сильно, неистово. И именно в Эрена, в этого ребенка с большими глазами. Смешно. Хотя, омеге, на самом деле, не до смеха.
Он все пытается коснуться Эрена, урвать кусочек тепла, слушает приятный, звонкий голос. Ему хорошо. Безумно хорошо. Он будто парит на своих крыльях, которые ребенок беспрестанно одаривает комплиментами.
Сосед не беспокоит.
Леви втайне благодарен ему за то, что предоставил возможность встретиться с Эреном. Даже изнасилование прощает. Не так уж и больно ему было.
Они играют, протирают пыль, болтают об откровенной ерунде, из которой все же удается выцепить интересную информацию: у Эрена был хомяк, он живёт с отцом, мать приходит к ним лишь изредка, он любит сладкое и красивые вещи. Леви зачем-то запоминает это.
Они читают с трудом раздобытую на кухне книгу, которую явно случайно забыли, смотрят картинки и Эрен, внезапно нахмурившись спрашивает:
— Почему здесь подробно не описывают во что одет герой?
— Ну, наверное описание одежды не главное, — растерявшись, предполагает Леви. Невесомо гладит шелковистые волосы альфочки и все никак не может налюбоваться им. Может это и есть та самая истинная связь, скрепившая их воедино с первого мгновения встречи?
— Тогда получается на нем только сапоги и шляпа. Все, — серьезно заявляет альфочка.
Омега представляет благородного героя, одетого подобным образом и невольно смеётся. Утягивает Эрена к себе на колени и целует в висок.
— Нет, думаю, у него есть вся одежда. Просто описали только самые важные детали.
— Они все там полуголые ходят, — стоит на своем Эрен, — У принцессы есть только кольцо и туфли, у слуги шлем. Это неправильно.
— Уверен? — омега просто не находит, что возразить.
— Да. Вот если бы тебя описывали, то наверняка сказали бы, что на тебе лишь шарф.
— Ну, это лучше чем сапоги со шляпой. В него хоть можно завернуться получше, ведь он широкий, — улыбка.
Леви вспоминает, как вчера как раз таки и предстал перед Эреном в полуголом состоянии и лицо тут же заливает краска.
— Без одежды было бы лучше. Зачем ты прячешь крылья? Они ведь такие красивые.
К сожалению красивыми их считает не только Эрен. Но и многие миллионеры, гонящиеся за деликатесами и доисторическими реликвиями.
Но ответить что-нибудь внятное Леви не успевает. Дверь скрипит, предостерегая, заставляя вздрогнуть.
Кенни заявляется на порог, когда его ждали меньше всего. Леви только успевает затолкнуть альфочку вместе с книгой под кровать и поднимается хмурому дяде навстречу. Сказать ничего не успевает — ему тут же отвешивают звонкую пощечину, аж в голове начинает звенеть.
— Я что тебе приказал? — сдавленное рычание.
— Не выходить из квартиры, — покорно отзывается Леви, смотря в пол.
— Именно, — он уже не говорит, а озлобленно рявкает, — Тебя засекли! — перед носом взмахивают фотографией, на которой изображен омега с крыльями, заметными через отодвинутый в сторону плащ. Эрен к счастью на снимок не поместился, — Скоро будут прочесывать и нашу хибару. Уехать не успеваем.
Все рушится. Чувство вины захлестывает с головой. Леви сжимается в плечах и закусывает губу.
— Не хотел я этого делать, — Кенни вздыхает, — Прости уж.
После этих слов все смешивается.
Дядя вытаскивает нож.
Леви чувствует сильный удар об пол. В рот втискивается грубый кляп, отдающий тухлятиной.
Боль наваливается со всех сторон.
Он ещё не знал такую. Острая, прошивающая тело насквозь. Выдирающая жилы, разрывающая нервы и безжалостно раскурочивающая плоть. От нее не сбежать, не спрятаться, не перетерпеть, как Леви обычно делает. Остаётся только беспомощно извиваться в агонии, обезумев от непрекращающегося ада, цепляться за Кенни руками в попытке оттолкнуть, кричать, задыхаясь, сдирая глотку. И плевать, что вопль застревает в горле, прорываясь через грубый кляп лишь сдавленными, полузадушенными стонами, а дядя даже не замечает сопротивления. Леви и не надеется на спасение. Вырывается чисто на автомате и с ужасом понимает, что Эрен все видит.
Кенни недовольно впечатывает коленом Леви между лопаток, с силой придавливая к полу, от чего спина жертвы жалобно похрустывает, а в живот впиваются неровности пола, царапая. Поудобнее перехватывает израненное крыло у основания. Вцепляется грубыми, мозолистыми пальцами в мягкие перья и делает рывок.
Омегу выгибает. По телу пробегают судороги. Белый пух, оскверненный яркими пятнами крови, кружась, оседает на пол. Ногти отчаянно скребут по доскам, оставляя глубокие борозды. Глаза обжигает и приходится чуть запрокинуть голову назад, сдерживая слезы.
Кровь течет уже и по спине, скатываясь по бокам. Кенни действует все увереннее. Трещат ломаемые кости, а сознание парализует.
— Перестаньте!
Этот громкий выкрик буквально выдергивает из тьмы, заставляет открыть глаза, с трудом разлепив склеенные ресницы, и приподняться.
Эрен вырывается вперёд разъяренным комочком, кидается на Кенни, который лишь с презрением отпихивает ребенка, заставляя его кубарем покатиться по полу.
Хладнокровно доламывает остатки крыльев, вырывая их практически с корнем.
Все.
Конец.
Вместе с крыльями Леви будто вырвали душу, разжевали и швырнули под ноги.
Все вокруг на время теряет смысл. И не понявший что за ребенок оказался в квартире орущий и брызжущий слюной Кенни и тихо пыхтящий альфочка, и даже собственная кровь стекающая на пол.
Становится нестерпимо холодно и бесконечно одиноко. Леви медленно прикрывает глаза. Лучше бы Кенни его изнасиловал, чем обрывал самое сокровенное и красивое. Но зато теперь нет надобности скрываться. Наверное.
В уголках глаз скапливаются предательские слезы, которым так и не позволяют продлится.
Эрен подползает ближе, цепляя разбитыми коленями занозы. Обхватывает ладонями омегу за лицо, заставляя приподняться, с волнением заглядывает в глаза. Шепчет срывающимся голосом:
— Тебе больно?
— Все в порядке. Кенни не сделал ничего такого… — голос срывается. Ложь горчит на языке.
Альфочка не верит. Принимается судорожно собирать разметавшиеся по всему полу перышки, подгребает их ближе и осторожно пытается прикрепить к кровоточащим ранам на лопатках. Приставляет их кончиками к коже, но стоит отпустить — перья тут же скатываются по спине и опускаются вниз, пропитываясь кровью и становясь ярко-красными.
Леви покорно терпит непреднамеренные издевательства кусая губы и стараясь не вскрикивать. Боль медленно застилает глаза белесой пеленой.
Кенни наконец надоедает наблюдать внезапно организовавшуюся смертную казнь и он оттаскивает ребенка в сторону, бросая холодное:
— Хватит уже.
Эрен не слушает. Пытается вывернуться из захвата и бросится обратно к Леви, но ему не позволяют.
Дядя сам подходит к омеге. Покопавшись в шкафчике, извлекает йод и, ответив крышку, переворачивает бутылек прямо над кровоточащей раной.
Спину простреливает боль. Кожу немилосердно жжет. По бокам стекает лекарство. На мгновение Леви даже дышать перестает, открыв рот в немом, жалобно крике. Дергается, пытаясь отползти, дрожит. В глазах взрываются фейерверки.
К вечеру ситуация не сильно меняется. Разве что становится немного хуже. Раны пульсируют. Нестерпимо болят больше несуществующие крылья.
Альфочка все так же пытается утешить Леви, который сидит в углу, уткнувшись в колени и не желает взаимодействовать с реальностью.
— У всех людей раньше были крылья, — альфочка тихо шепчет, дабы не разбудить завалившегося спать Кенни, Вот, смотри, — он берет руку омеги и заставляет коснуться маленьких лопаток. Кожа ребенка мягкая и приятная, как шелк, — Это корни крыльев, которые обломали моим пра-пра-пра-прадедам. И я не плачу. Вот и ты не грусти.
Леви выдыхает. Отпущенная рука безвольно падает, замирая.
— Ты и без крыльев очень красивый. Правда, — альфочка потихоньку впадает в отчаяние, не зная, как оживить омегу. Обвивает руками вокруг шеи, тепло дышит место перехода шеи в плечо.
— Я собрал все перышки, — наконец, после затянувшегося молчания, хлюпнув носом, говорит Эрен, — Мы сможем их приклеить обратно, будет ещё лучше, чем раньше.
Леви вздыхает. Понимает, что метаться уже поздно, но не может прекратить проваливаться в темную, липкую бездну отчаяния.
Лучше бы Кенни, как тот альфа, изнасиловал его. И то милосердней бы было.
Эрен касается бледной щеки. Придвигается близко-близко, хотя казалось что быть ещё ближе, чем есть, невозможно. Зажмуривается и решительно касается губ омеги своими. Это не поцелуй. Просто невинное касание, но сердце все равно начинает биться чаще.
— Лучше? — наивно интересуется альфочка, — В той книжке так же снимали проклятие, так что обязано помочь.
Леви вспоминает строчки о поцелуе истинной любви. В груди разливается приятное тепло, почти незаметное, но тем не менее бесконечно важное.
— Да, мне лучше. Спасибо, — омега давит из себя полуулыбку.
Альфочка расцветает на глазах и улыбается в ответ широко и открыто. Неправильно-счастливо. Искренне.
***
По телевизору диктор равнодушным голосом сообщает о пропавшем ребенке. Ярким пятном светится фотография Эрена, весело улыбающегося и счастливого.
Кенни все-таки позволил его оставить. Сообщил об этом злым, прокуренным голосом, перетягивая Леви истерзанные лопатки бинтами. Правда перед этим знатно наорал, и кстати говоря правильно сделал. Надо было ещё и затрещин надавать, чтоб непутёвый племянник в будущем сначала думал, а потом делал, а не наоборот.
А крылья жаль. Омега и сам не понимает почему. Ведь они бесполезные. Только мешающие. И все же…
Леви поправляет полюбившийся шарф.
Что-то поменялось в жизни, в отношении к ней. Все будто разделилось на до и после. Но где именно прошла черта — непонятно. Известно лишь то, что не с момента появления Эрена. Да, он важен, с этим невозможно поспорить. Но поменять кардинально поток мыслей и убеждений не смог бы. Омеге хорошо с ним, но почему-то после рокового дня лишения крыльев постоянно преследует ощущение ущербности и разрастающейся пропости. Нет, Леви ни в коем случае не устал от альфочки, да и находится он здесь только вторую неделю. Просто… Он и сам не может объяснить. С Эреном ему хорошо, но когда они не видят друг друга реальность летит под откос.
— Леви, что-то случилось? — любопытная мордашка суется под руку, большущие глаза вопросительно устремляются на омегу, безмолвно требуя ответа. От этого непривычно серьёзного взгляда по телу пробегают мурашки, а внутри все начинает трепетать.
— Нет, все хорошо, — рука тянется к пульту. Когда же экран гаснет Леви аккуратно стекает на пол, вставая на колени, и бережно обнимает ребенка, будто боясь сломать.
— Правда? — недоверчивое сопение.
— Правда, — Леви гладит Эрена по голове, слегка улыбаясь, целует в лоб.
Альфочка выглядит не совсем убежденным, но все-таки обвивает шею руками в ответ, утыкается носом в плечо.
— Если тебя обижает злой плащ, только скажи и я с ним разберусь!
Леви горько усмехается про себя, вспоминая, как легко Кенни в прошлый раз оттолкнул от себя мелкого альфочку, даже не прилагая особых усилий. Разобраться с дядей сейчас просто нереально. Не тот уровень. Но все равно приятно, что Эрен так решительно хочет помочь.
— Спасибо, Эрен. Но он ничего такого не сделал.
— В прошлый раз ты говорил то же самое, — альфочка хлюпает носом, — А на самом деле… на самом деле он… — голос затихает. Маленькая ручка скользит к лопаткам, гладя, задевая так и не зажившие и время от времени вскрывающиеся раны, случайно сдирая кровавые корки, — Они были такими красивыми, — шепот на грани слышимости.
Леви чувствует, как рубашка медленно начинает промокать и холодеет, вслушиваясь в тихие всхлипы. Нет, Эрен не должен плакать по такой ерунде. Крылья и так только мешали: не на спине полежать, не надеть нормальную рубашку, не показаться без страха на улице. Красивые, конечно, но не более того. Зачем только нужны эти бесполезные комки перьев.
— Ты же теперь не сможешь летать? — альфочка все никак не может успокоиться.
Омега не может больше этого выдерживать. Он чуть отстраняется, заглядывая в подернутые водяной плёночной глаза.
— Знаешь, летать не так уж и здорово. Особенно если… — Леви запинается, судорожно придумывая, что сказать дальше.
— Ты тоже боишься высоты? — удивлённо подсказывает альфочка.
После этих слов перед глазами тут же встает старый балкон с широко стоящими друг от друга проржавевшими прутьями перил и бездна за ними. Леви почти ощущает спиной неровность кирпичной кладки, бьющий со всех сторон, пытающийся опрокинуть ветер и не его, чужой первобытный страх, сжирающий изнутри. Теперь все встает на свои места. Это был не просто повторяющийся раз за разом сон, не игра подсознания.
— Тот балкон, — мысль формируется смутно, меняет форму, — Почему ты был на нем?
— Отец сказал, что альфа не должен ничего боятся, поэтому запер там. Перебарывать страх, — тут же поняв, поясняет Эрен. Зябко поводит плечами, обхватывая себя руками. Брови изгибаются, сходясь на переносице. Пухлые губы подрагивают.
У Леви в венах вскипает холодная ярость. Перед глазами плывет красная завеса. Он готов прямо сейчас вцепиться в глотку обидчика, мстя за своего альфу, заставляя задыхаться и харкать кровью. Как он только посмел издеваться над Эреном, таким маленьким, хрупким и милым. Непростительно.
Он подается всем телом вперёд, вновь прильнув к альфочке, целует в висок, пытаясь успокоить. Эрен начинает сопеть громче.
Подобрать правильные слова не получается. Приходится просто утянуть Эрена к себе на колени, слегка покачивая в объятиях и шептать какой-то откровенный бред. Стянуть со стола кусок сахара и пытаться всучить ему, как совсем маленькому. Альфа отталкивает руку со сладостью, отворачивается, но тем не менее жмется поближе, пока вовсе не затихает, пригревшись.
— Люблю тебя, — невнятно бормочет он.
Леви в лицо бросается кровь. По щекам расползаются яркие пятна, а дыхание сбивается. Он зачарованно повторяет про себя только что произнесенные слова и никак не может поверить, что они предназначались именно ему. Ущербному, уродливому и никому ненужному. В груди расползается щемящая нежность. Губы трогает лёгкая улыбка. Он уже хочет ответить, но тут внезапно сзади раздаются тяжёлые, шаркающие шаги.
— Нашли где обжиматься, — недовольное ворчание подобно ногтям, ведущим по стеклу. Оно разрушает все волшебство момента, уничтожает сотворенный мир спокойствия и понимания, — Подвиньтесь, всю дорогу перегородили.
Руки расцепляются. Леви нехотя отлипает от такого родного и близкого существа, поднимается, с досадой глянув на так не вовремя выползшего из своей берлоги соседа, которого стоит убить или посадить хотя бы за недавнее изнасиловсние. И пусть все более-менее подзажило, но неприятный осадок остался. Грязь прилипла к внутренностям и ее уже не выскрести, не смыть.
— Хватит дёргаться. Я с одним омегой больше одного раза не бываю, — хмыкает мужчина непонятно к чему.
Развратный насильник, перетрахавший и сломавший жизни уже множеству омег.
Леви собирается было высказать все, что он думает о жизни в целом и этом конкретном альфе в частности, но Эрен тепло сжимает его ладонь тонкими пальчиками и вся злость на мужчину испаряется, как небывало. И правда, зачем тратить нервы и силы на этого человека. Собирать же вокруг толпу, желающую поглядеть на разгоревшуюся ссору — вообще кошмарная идея. Ещё донесут занимательную новость до Кенни, а тот, не разбираясь, сразу шкуру спустит и продаст ее на женские сумки. Он и так готов это сделать в любую секунду, дай только малейший повод.
Рука тянется к щеке Эрена, проводя по нежной коже. В голове рождается странная, нездоровая мысль. Впервые в жизни он задумывается об убийстве.
***
— Выглядишь ужасно, — заявляет Кенни, смотря в окно. Его глаза — запотевшее стекло. В них нет ничего, кроме безразличия и бесконечной усталости.
— Ты тоже не красавец, — огрызаться получается уже чисто на автомате. На самом деле плевать и на дядю и на его загоны. Хватит. Не до него.
Леви упирается руками в кухонный стол и устало опускает голову, надеясь, что никому из соседей не придет в голову заявиться сюда прямо сейчас.
Как никогда он отчётливо осознает: все было ложью. Все его чувства — надуманная ерунда, в них нет жизни, смысла, цели. Они изначально умирали и загибались, тлели в груди. Убивали. Но никак не излечивали. Создав хрупкий мир счастья из дешёвого стекла, он забыл о главном: при первом же шаге во все стороны побегут трещины. Его личная вселенная уже разваливалась на куски.
Любовь должна окрылять, а не создавать проблемы. Воскрешать, а не убивать.
Он не любил Эрена. Наверное. Даже при первой встрече нихрена это была не симпатия.
Рефлекс соулмейта наконец отыскавшего свою вторую половинку.
Холодный интерес. С таким гепард смотрит на лань перед решающим броском. А потом сжирает ее. Заживо. Без капли жалости. И Леви пытался сожрать душу Эрена, все его чувства, эмоции. Поглотить их подобно ненасытному вампиру, присвоить себе. Но вместо этого лишь отдал то, что у него было, все минимальное тепло ещё не отобранное Кенни, заботу, ласку. И после этого робкий огонек потух, залитый сокрушительным потопом.
Ему не интересно было возиться с альфой. Сидеть у его кровати, мучиться бессонницей, посвящать все время ему. И да, разумеется, он сейчас врет.
Леви устал. Но устал не от Эрена, а от дяди, своей сущности и постоянной необходимости прятаться. Он больше не хочет нести ответственность, брать на себя непосильный груз.
Удерживает от решительных действий лишь одно: если его отыщут и сдадут в питомник будет ещё хуже. Тогда он окончательно потеряет себя. То, что ещё осталось от его некогда практически полноценной личности.
Он поднимает взгляд, смотря в треснутое дно блестящей сковороды, висящей на стене. Отражение уродливо перечеркнуть черными полосами. Он не видит в нем человека. Призрака. Тень живого существа, не более. Ему давно пора на тот свет. Изначально. Сразу после рождения. Потому что его жизнь — квинтэссенция боли и сплошная потеря смысла. Кенни не спас, лишь продлил агонию на долгие годы.
Тошнит от самого себя. От ситуации. От запаха сигарет.
Леви не любил Эрена.
А если и любил, то неправильно.
Просто врал.
Постоянно. И себе и ему.
Пытался спасти догнивающую душу, не понимая, что у него изначально ее не было. Лишь зияющая пустота.
Но вины омеги здесь нет. В него не вложили ничего. Никаких усилий, чувств, тепла. Он холодный, как лёд.
— Когда у тебя в последний раз кто-то был? Выглядишь недотраханным, — Кенни выпускает изо рта струю дыма.
Леви даже не оборачивается. Незачем. Дядя сейчас договорит и уйдет. Навсегда. Ведь возится с психически неуравновешенными омегами — такое себе развлечение. Лучше сразу добить. А если рука не поднимается — бросить на растерзание хищникам.
И от этого уже даже не больно. Слишком много раз от него отзывались. Отталкивали, выбрасывали, как ненужную вещь.
— Тебе нужен сильный альфа, а не этот глупый мальчишка. Чтобы управлял и указывал путь, а не прятался за твоей спиной, — вздох.
Кенни опять пробило на недофилосовствования. Вот только зачем? Леви хватило прошлого раза: «у тебя такие ужасно-тонкие бедра, как ты с ними рожать собрался?» Он не собирается рожать и полагаться на какого-то неведомого альфу тоже. Никому он такой одинокий, озлобленный и несчастный не сдался. Разве что пожалеют, как бездомную псину, погладят по голове жирными, грязными руками, трахнут в подворотне, как последнюю шалаву, подарив в награду пару мелких монет, на которые и кусок хлеба не купишь, а после ещё и пнут под зад, чтоб проваливал долой с глаз. И даже возразить будет нечего. Все законно, все привычно.
Омега сдвигает ноги сильнее, прижимая их друг к другу.
А Кенни прав. Он и правда хочет банального, тупого траха. Чтоб больно. Чтоб до сорванного голоса и брызгов крови. Чтобы забыть обо всем.
— Я убил человека.
Кенни не отвечает. Тушит сигарету прямо о стол, оставляя на нем уродливое пятно. Леви прямо как этот ожог на дереве: лишняя, выбирающая клякса на идеальной поверхности, портящая весь вид.
Дядя встаёт, разминая плечи, и впервые нет никакого желания предотвращать его уход. Хочет свалить? Скатертью дорога. И скучать уже не получится. Омега разучился.
— Незачем загонять себя из-за какого-то урода. Он ведь заслужил смерти? Заслужил. Значит и сомневаться нечего. Главное следов не оставил? Все чисто? Отлично, — Кенни достает из кармана два билета на поезд, — Держи, тебе с пацаном. Я подкачу позже. И никакой самодеятельности.
Леви на автомате берет протянутые бумажки. Прячет их в карман и разворачивается спиной к дяде.
Как доходит до нужной комнаты уже не помнит. Отворяет дверь бесшумно.
Темнота моментально проглатывает его, стирая все линии и краски. Будто шагнул в никуда. Провалился в пропасть, из которой не выбраться.
Рука медленно скользит по стене со старыми, наполовину облезшими обоями в поисках выключателя.
Тихий щелчок.
Ничего не происходит. Свет так и не вспыхивает. Видимо, лампочка опять перегорела. Либо с проводами что-то не так. Жаль. Ведь у Кенни только недавно все работало.
Леви стаскивает ботинки и проходит в маленькую комнату, стараясь не шуметь. Хорошо, что он не имеет привычки раскидывать вещи, иначе наверняка уже навернулся бы и перебудил большую часть дома.
Старый, практически насквозь прогнивший пол неприятно скрипит под ногами, жалуясь на свое никчемное существование.
Омега морщится от неприятного звука и опускается перед узкой кроватью на колени. Всматривается во мрак, но так ничего и не может разглядеть. Лишь слышит тихое дыхание и ощущает лёгкий запах миндаля.
Внутри опять все встаёт с ног на голову. Холод, надуманная нелюбовь к Эрену и вина отступают, исчезая без следа в запахе засахаренной клюквы и миндаля. Рождая бесконечную нежность и привязанность.
Рука сама собой тянется вперед, скользит по перекрученному, сбитому одеялу, путаясь в складках, и наконец касается теплой щеки, легко проводит по мягкой коже.
— Леви, это ты? — голос сонный. И такой теплый, родной, близкий.
Леви невольно улыбается и кивает, не сразу понимая, что его движение никто не увидит.
— Да, Эрен. Прости, что так поздно, — он мягко целует альфочку в висок, притягивая Эрена ближе к себе.
— Я боялся вдруг ты не вернёшься, — тихий всхлип, — Но голос из-за стены сказал не плакать и обещал, что ты скоро придешь, — маленькие ручки неловко обнимают за шею. Леви теряется в ощущениях. Тыкается носом в тонкую шею и с наслаждением вдыхает приятный запах. Какой же Эрен милый, ласковый и трогательный. Самый лучший, — Мне приснился кошмар, — всхлип.
— И что же тебе снилось? — Леви слегка покачивает альфочку в объятиях, успокаивая.
— Мне снилось, что я… Что я иду по темной улице. Потом подхожу к своему дому. Поднимаюсь по лестнице и звоню в квартиру. Дверь открывает отец, он выглядит очень удивлённым, — Эрен хлюпает носом. Леви медленно холодеет, закусывая губу, — Я говорю что-то о том, что знаю, где находится его сын. Он пропускает меня внутрь, а дальше… А дальше, — Эрен запинается и ненадолго замолкает, громко сопя, — Мы сражаемся и я… убиваю… его. Ножом, — из изумрудных глаз брызгает неконтролируемый поток слез и приходится всячески утешать испуганного альфочку, целовать и уверять, что это был всего лишь сон и с его отцом, на самом деле, все в порядке, — Затягиваю на горле шарф и перекидываю конец через люстру, подвешивая его над полом.
— Эрен, успокойся, это же было не по правде, — Леви давит из себя слова, запинаясь не хуже Эрена.
— Нет! — альфочка остервенело мотает головой, — Шарф! Твой шарф. При борьбе он отлетел в сторону и я, то есть ты, перепутал его с шарфом отца, в темноте их не различить. Но при свете они разных цветов. Светло-голубой и светло-сиреневый.
Леви кажется, что его тело будто и вовсе не его. Всего лишь тесный сосуд, клетка, из которой не вырваться.
Он касается кончиками пальцев шарфа. Срывает его с шеи, вглядываясь внимательнее. Он и правда не его. Нет стежков с краю — его неумелой работы пятилетней давности. Как так можно было просчитаться?!
Паника накатывает волнами.
Когда могут обнаружить тело? Наверное, только утром. У них ещё есть время.
— Эрен, ты меня не боишься? — вдруг спрашивает о его, запоздало осознав, что Эрен понял, что это был не просто сон.
— Нет, — уверенно.
— Тогда, ты поедешь со мной? — с надеждой.
Эрен протягивает сжатую в кулак руку с оттопыренным мизинцем и серьезно заявляет:
— Обещаю всегда быть с тобой. Но и ты никогда меня не бросай, — улыбка.
Омега зачарованно делает тоже движение.
— Обещаю.
Мизинцы соединяются, прочно скрепляя их клятву.
За окном ночь сходит на нет.
Леви чувствует себя самым счастливым человеком на свете, потому что рядом с Эреном не может думать ни о чем другом, кроме него.
В душе рождается уверенность, что все будет хорошо. И даже крылья им не нужны, дабы парить над землёй. Они и без них способны подняться за облака.
И эта неправильная любовь, на самом деле, самая правильная из всех существующих.
