Конфета

Было это аккурат за неделю до начала диканьковского лета. Драка в шинке была для Диканьки почти будничным делом, но только не на этот раз. Тесак даже не заметил, в какой момент Александр Христофорович скривился от боли, хотя видимых ран на нём не было. Только когда казаки и полицмейстер с писарем растащили дерущихся, Степан заметил, что с Бинхом что-то не так. Он постоянно кривил губы, невольно протягивая руку к левой щеке.  — Ну што, Тешак, пошли задершаных оформлять? Тут-то Степан и убедился, что что-то произошло. Оказалось, в пылу драки кто-то ударил Бинха по челюсти, да так, что один зуб раскололся на две половины. Одна из них осталась в челюсти, а другая впилась в щёку. Два дня Бинх уговаривал, а потом и угрожал Бомгарту, Тесак таскал нерадивому доктору литры горилки, но тот не соглашался. Наконец Александр оставил бесплодные попытки уговорить упрямца и засобирался в Полтаву. Бинха не было два дня. Столько же дней на сердце Тесака было пусто и тревожно. Когда Александр вернулся, писарь даже не заметил — уснул над бумагами за столом полицмейстера, а когда с первыми петухами Степан открыл глаза, Бинх уже стоял за его конторкой. Всё в Александре на первый взгляд было привычно. Но Тесак-то помнил, почему его начальник в Полтаву подался.  — ЛексанХристофорыч, да что же это вы… Садитесь… Тесак подскочил со стула, но Бинх только улыбнулся.  — Сиди, Тесак, сиди. Я чай не немощный. Постою. В Полтаве насиделся. Однако Александр сел на предоставленное ему место. Тесак, смущённый произошедшим, отошёл к конторке.  — А… А что там… В Полтаве? Степан ещё больше залился краской и, кажется, даже стал меньше ростом.  — В Полтаве-то… Бинх поднял глаза и устремил взгляд в пространство, словно вспоминая что-то.  — Хорошо в Полтаве. Бинх залез рукой в карман своего сюртука, доставая какой-то свёрток. Тесак удивлённо поднял глаза на начальника, когда тот положил бумажный свёрток на конторку, но Александр лишь улыбнулся и сел обратно за стол. Степан же робко развернул бумагу и восхищённо вздохнул. На плотной бумаге лежали пять сахарных конфет, чуть подтаявших от тепла тела Бинха.  — АалексанХристофорыч… Да что же вы… Вам же нельзя, наверное… Бинх с улыбкой наблюдал за помощником, по лицу которого невольно тоже растягивалась широкая улыбка.  — Это тебе, Стёп. Я их не ем.  — Да за что же это… ЛексанХристофорыч… Тесак ел конфеты всего один раз в жизни — бабка делала из фруктов и сахара. Как бабки не стало, так он и думать о них позабыл, а тут…  — Ну что же мне, и собственного писаря угостить нельзя? Да ты ешь, не отниму. Тесак аккуратно, все ещё не веря в происходящее и боясь, что они растают в воздухе, положил одну конфету в рот. Конфетка и вправду растаяла сладким сиропом на языке Степана. Бинх с улыбкой наблюдал за довольным, аки кот в мае, помощником. А тот тем временем положил сразу две конфеты в рот. Липкая сладость тут же осталась на зубах Степана, мешая ему разомкнуть челюсти. Александр усмехнулся, а Тесак ещё больше смутился. Бинх вышел из-за стола, подходя к конторке писаря, который в этот момент ощутил, как сердце почему-то забилось с бешеной силой. Бинх же с доброй усмешкой провел тёплой, чуть шершавой рукой по колючей щеке писаря, притягивая его лицо к своему. Александр медленно приник своими губами к губам Тесака, а затем аккуратно проник языком в рот писаря. Нащупав слипшиеся зубы, Бинх провёл по ним пару раз языком, пока не почувствовал, что конфетка распалась. Тесак несмело отвечал на поцелуй, но сегодня судьба решила посмеяться над ним — почти сразу он наткнулся на больной зуб Бинха. Александр вздрогнул, отступив на шаг назад, тем самым разрывая поцелуй. Цвет лица Тесака приблизился к пунцовому, а Бинх снова прикоснулся к щеке, опускаясь на своё место. Степан не смел поднять на него глаза. Остаток дня прошел в тишине, нарушаемой лишь скрипом перьев, шорохом бумаг, да редкими страждущими. Под вечер, когда находиться с Бинхом в одном помещении было уже невмоготу, Стёпа быстро протараторил, что он все написал, и, дождавшись разрешения идти домой, буквально вылетел из участка. Тёплый майский ветер ударил в лицо, охлаждая жаркие мысли, так что очнулся Тесак лишь на пороге своей хаты. Тяжко вздохнув и понимая, что он останется со своей слишком живой фантазией один на один в пустой хате, Степан отворил дверь. Домашние хлопоты отвлекли его, и писарь сам не заметил, как с первыми раскатами грома в дверь начали стучаться. Только когда дверь рисковали наконец сорвать с петель, Тесак распахнул её. На пороге появился промокший до нитки Бинх, и Степан запоздало понял, что на улице ливень.  — Пустишь? Тесак, очнувшись, засуетился вокруг Александра: то сюртук мокрый принял, то чай заварил. Бинх с какими-то странно серьёзным вниманием следил за ним.  — Да не надо, Стёп. Не за чаем я. Александр остановил Тесака, поймав его за тонкое запястье. Степан разве что кружку из рук не выронил — сразу все его мышцы странным образом ослабли. А Бинх аккуратно-аккуратно, точно из фарфора его писарь сделан, нежно поцеловал Стёпу. А за окном грохотал гром, скрывая влюбленных, кажется, от всего мира.