Последний подарок

Звонок. Наконец-то. Учительница, безуспешно пытавшаяся что-то объяснить нашему тупому шумному классу, облегченно смолкла, а, может быть, её просто заглушило всеобщее оживление. Так, дальше физика. Пора набивать пенал новыми шпорами. Где бы найти такое место, чтобы никто не заметил? А то потом ещё приставать начнут, мол, поделись, будь другом. Не-е, мне этого не надо. Это школа, а не волейбольная секция, тут каждый сам за себя. К тому же, говорят, проверка приехала. Надо спрятаться. — Хей, Алин, приветик! — слышу я за спиной знакомый, басистый голос. — Где Саша? — Заболела, — отвечаю я просто. — Видимо, не уследил ты за ней, — подмигиваю голубоглазому, — замерзла, простудилась, тыры-пыры. — Ааа, — протягивает парень, почесывая затылок, — Ну да, сам накормил её мороженым. А говорила: весна, тепло уже. Я лишь пожимаю плечами, машу на прощание, и, не теряя времени, направляюсь к женскому туалету. Саша — моя лучшая подруга. Не сказать, что больше я ни с кем не общаюсь, мои одноклассники не самые ужасные люди, но так прямо хорошо — нет. И вот сейчас она бросила меня, объевшись мороженого, по словам Леши. Вообще, девятый класс, подготовка к экзаменам так достали, что можно пару дней поваляться дома. Ладно, я на неё не в обиде. Захожу в туалет и вижу там трех расфуфыренных девушек. О, местный стервятник красуется. Глаза и уши всей девятой параллели. Любители обсуждений человека за его спиной и тому подобных сплетен. — Вау! Кого я вижу? — подходит ко мне расфуфыренная Маша с ярко-розовой помадой на губах. — Да это же сама Алина Зайцева. И как тебе, отшивать Никиту уже три дня подряд? Он тебе ещё не предлагал ноги алмазами посыпать? — Нет, — язвительно отвечаю я, — как раз жду, когда начнет. Тогда и поговорим с ним. А вам, я смотрю, никто даже и гальки не предлагает? Маша обиженно фыркает и демонстративно отворачивается от меня, начиная смеяться со своими спутницами над чем-то другим. Как же бесят! К ним никто не клеится, вот и ходят, других задевают. Как однажды сказал Тимати, а за ним повторил Олег: «Ведь каждый, кто не любит, просто завидует».* Так-с, что тут у нас? Ага, «Энергия связи. Дефект массы». Сложно. Надо писать. — Минимальная энергия, — шепчу я про себя, — необходимая для расщепления ядра на отдельные нуклоны, называется энергией связи ядра. Я оглядываюсь, хотя зачем? Ведь я в кабинке, и мне нечего бояться. Но в такие моменты кажется, что тысячи глаз, лезущие из ниоткуда, наблюдают за мной. Гребаная паранойя. Звонок. Блин, ещё предложение и формула. Выхожу из туалета. И, конечно же, не без приключений. — Здравствуйте, Надежда Петровна. Извините, задержалась в туалете, очереди там у нас большие, кабинки-то всего две, — оправдываюсь я перед директрисой, которую мне посчастливилось встретить в коридоре. Захожу в класс. Учительницы нет, поэтому кругом балаган. Я вовремя успеваю уклониться от летящей в меня бумажки. — Эй, Зайцева, мест нету, садись к своему любимому парнишке! — кричит мне с задней парты двоечник-задира Антон. Класс дружно смеётся с веселой «шутки» болвана. А что поделать? Стадо. Один Ваня, «мой любимый мальчик», сидит, уткнувшись в учебник, не обращая внимания на едкие подколы. Черт. Мест в классе действительно нет. Кроме одного. Того самого, рядом с которым сидит мой бывший бойчик. Нет, только не сейчас. Мне придется сидеть рядом с ним именно в этот момент, когда я больше всего буду нуждаться в нем. Ведь впереди физика, а он отличник. Я пару секунд растерянно стою у двери, но потом беру себя в руки. Надо, значит, надо. Подумаешь, провести час на расстоянии полуметра с человеком, с которым раньше хотелось уменьшить это расстояние до нуля, хотя бы в области губ. Я спокойно прохожу к парте, кидаю свою сумку на пол и сажусь за стол. Ну привет, Ванюша. Урок проходит тихо, на физике рта не раскроешь. После пятнадцати минут повторения прошлой темы учительница раздает нам листочки со словами: «Всё это вы должны были выучить дома. А теперь проверочная работа». Я сижу незаметно, пытаясь раствориться в напряженной атмосфере, воцарившейся в классе. Аккуратно достаю шпаргалку. Одно неверное движение, и я пролечу. Но вроде бы всё идёт по плану. Я так увлеклась переписыванием, что даже не заметила, как физичка подошла ко мне сзади. Руки опустились ко мне на плечи, а над ухом прозвучал грозный голос: — Зайцева, бумажку на стол, работу в мусорку, — она вроде бы неплохая учительница, но во время проверочных, контрольных и даже простых самостоятельных превращается в собаку Цербер. — Но я только одно слово посмотрела, — начинаю отмазываться. — Я видела, как ты одно слово смотрела и переписывала десять минут, — физичка бесцеремонно выхватывает у меня записку, мою последнюю надежду. А после, через минут пять, от её стола доносится: — Алина, ты хоть знаешь, что мы уже на две темы вперед ушли? — смеётся она. Вот и всё. Я думала, что тогда наступил конец, но, как оказалось, нет, не окончательный. Теперь точно хуже не будет. Я сижу и оглядываю класс. Кто-то достаёт шпаргалки, пока учительница, отвлечённая моими, не видит их. Кто-то вообще ничего не делает, таких немного, но есть. Так я разглядываю каждого по очереди, пока дело не доходит до моего соседушки. Я не хочу долго задерживать на нем взгляд, но это невольно происходит само собой. Вот гад, сидит и спокойно строчит. Он всё знает. И может мне помочь, но не сделает этого. Точнее, я не попрошу, а он первый никогда не полезет. Я рассматриваю его каштановые локоны, в беспорядке разбросанные по голове. Глаза, зелёные, как малахит, сосредоточены и серьёзны. Маленький вздёрнутый носик, большие приоткрытые губы. А он красивый. Впрочем, это комплимент моему вкусу, в первую очередь. Наши чувства зарождались красиво, почти из ниоткуда. Хотя, это у меня всё было внезапно, а он любил меня с самого шестого класса. Вот дурачок. Он был очень стеснительный. Долго признавался в любви, минут двадцать ходил вокруг да около, не решаясь сказать простые слова. Потом, когда я ответила взаимностью, через недели две предложил встречаться. А сколько мы общались просто, как друзья. Короче, за это время я бы успела с двумя бабниками помутить, пока он тянул. Это были его первые отношения, да и последние на данный момент. Вообще, с ним было весело. Мы ходили гулять, в кино, зимой катались с горки и играли в снежки. А ещё он любил дарить мне подарки. На мой День Рождения он принёс в школу огромный букет астр, моих любимых цветов. На Новый Год фонарик в виде шара с красивейшим оленем внутри, а на восьмое марта замечательную кружечку с интересным рисунком. Я тоже делала ему подарки, но всегда это было сложно. Я не помню, что я вручила ему на Новый Год, но двадцать третьего февраля я выходила из дома с огромным пакетом "растишек" и йогуртов. Он рассказывал мне, что любит молочную продукцию. А ещё он был чуть ниже меня, а я всегда мечтала о высоком парне. Даря ему "растишку", я надеялась, что он хоть немного перерастёт меня. Но нет, не перерос. Вроде бы, всё звучит прекрасно, ванильная сказка. Но у всего есть слабая сторона. Мы были похожи на лучших друзей, и это меня не устраивало. Мне хотелось чего-то больше, чем совместные прогулки и подарки. Суть в том, что он даже не мог поцеловать в щёку. Мы не ходили за ручки, не обнимались, он даже просто коснуться меня боялся. А мы были уже в девятом классе! Он нравился мне и был неплохим другом, но больше мне хотелось нежности и всего этого, что принято называть «отношениями». И я бросила его. Вот так жестоко и почти без объяснений. Мне не было жалко его, я рвалась к чему-то лучшему, потому что в последнее время, мне казалось, он обременял меня. Он обиделся, возможно, как ребёнок. Но я понимаю его, поэтому не обращаюсь к нему сейчас. Знаю, ему будет тяжело. Что-то мне подсказывает, что я до сих пор ему нравлюсь, но меня это не интересует. Очередной звонок. Время пролетает так быстро. Я сгребаю свои книжки в сумку и первая выхожу из класса. Мои одноклассники ещё пытаются дописать хоть что-нибудь, но мне это не надо. Училка, прифигевшая от того, насколько легко я расстаюсь с нормальной оценкой, орет мне сзади: — Зайцева, пересдачи не проси! — и уже про себя, так, чтобы никто не слышал. — Вот же раздолбайка растёт. Не будет пересдачи? Да и не надо. Как будто я собиралась на неё идти. Теперь-то уже всё равно. Готовиться мне не с кем, одна я не смогу. Поэтому невелика потеря, в общем. Переживу как-нибудь.

***

В классе шумно. Я пытаюсь сосредоточиться на теме, по которой нас ждёт проверочная. Тут в аудиторию забегает светловолосая с розовыми кончиками девушка. Алина. А единственное свободное место рядом со мной. Ну, сейчас начнётся. Заезженные, глупые шуточки, подколы. И вот не надоело им это? Она кладет свою сумку рядом. Я стараюсь не обращать внимания, вести себя по-обычному. Но то, что мы не поздоровались и не перекинулись парой-тройкой слов, уже показывает, что мы не просто одноклассники. У неё с собой записка. Это я понял сразу. Пока все повторяли тему, она бесцельно пялилась в нераскрытый учебник. Если бы её подняли и спросили, какой закон мы повторяем, она бы не сказала даже названия. Ей повезло, что учительнице всё равно, слушаем мы её или нет. Алина совершенно беспечный человек. Что из неё будет? Кем она вырастет? Как можно думать, что учеба в жизни совершенно не важна? Глупая. Хотя она, возможно, вообще не думает. Абсолютно ни о чем. Учительница раскрыла её обман так быстро, но эпично. Бедняжка, она даже вздрогнула от слов Татьяны Сергеевны. Мне бы следовало предупредить её, но я не могу. Слишком большая пропасть лежит между нами. Я не знаю, как с ней общаться и обращаться. Она была слишком жестока по отношению ко мне, я до сих пор не верю, что это была она. Может Алина не хотела, может её заставили, но мне она ничего не расскажет. Так и останемся никем. А ведь она мне так нравилась. С самого шестого класса. Как только она впервые зашла к нам, я сразу понял, что пропал. Она была новенькой, но быстро завоевала авторитет у моих одноклассников, друзей. Со всеми она общалась, и всем было с ней весело. Я же остался в стороне. Но потом, в конце осени, она обратила на меня внимание. Как-то обернулась и улыбнулась мне. И понеслось дальше. То подсаживалась ко мне, то шутила со мной. Я давал ей списывать, она делала мне бутерброды. Мы были хорошими друзьями, и меня вроде всё устраивало, но ей хотелось большего, я видел. Зря, зря, всё тогда закрутилось так быстро. Сейчас понимаю, что лучше всего бы этого и не было вовсе. Или нет. Не знаю. Всё-таки я был счастлив. И вот сейчас она сидит и смотрит на меня. И я не предложу помочь ей, и она не попросит. Так и живём. Интересно, она жалеет обо всём? Урок пролетает быстро. Дописав, я выхожу из-за стола и прокрадываюсь к моему другу Мише. Ещё один оболтус. Потихоньку помогаю ему, и мы довольные выходим из класса. — Ну как там твой др? Праздновать будем? — он спрашивает о том, о чём я не хочу говорить. Я сразу мрачнею, настроение портится ещё больше. Мало мне ведь птички-соседки, случайно попавшей ко мне за парту. Именно птичка, потому что такая же легкая и непринужденная. Её не заставить постоянно находится на одном месте. Может быть, моя клетка для неё была слишком тесна? А может быть ей вообще не нравятся клетки? — Никак. Я не буду отмечать, и говорил об этом неоднократно, — сухо отрезаю я. — Но нельзя же так, Ваня, на тебе совсем лица нет. Ты так загонишь себя. Не надо думать об этом постоянно. Ну бросила и бросила. И хрен с ней, с этой Алинкой. Я понимаю, ты хотел отпраздновать свои шестнадцать с ней, но не получилось. Мы же на силу её не затащим. Забей ты на неё, что, щдевчонок что ли нет? Так ты скажи, мы сразу тебе подыщем, — он бы продолжал тараторить, если бы я не остановил его. — Отстань, Миш, я не хочу сейчас ни о ней думать, ни о своем дне рождения. Проехали. Миша лишь возмущенно фыркнул. Ему не понять, я ведь всё время планировал. Думал, что подарю ей в этот день свой первый поцелуй и проведу весь свой праздник только рядом с ней. Конечно, небольшая вечеринка тоже намечалась, но она меня не интересовала. А теперь… теперь всё пропало. И пропади всё пропадом.

***

Вот и день закончился. Быстро. Пора собираться и проваливать домой. Но тут меня кто-то окликает: — Алин, подожди! — голос знакомый. Я оборачиваюсь. О, да это же Миша. Надеюсь, с новостями от математички. Недавно мы переписывали одну работу вместе. Нет, не подумайте, что мне начхать на всё, кроме математики. Мне начхать абсолютно на всё. Просто грозились вызвать мать к директору, а мать грозилась, что, ещё один вызов, и она подстрижет меня под каре. А я только недавно покрасилась. — Привет, Алин, — запыхавшийся, низенький мальчик с языком на плече (его даже парнем не назвать) пытается отдышаться. Мило, согласна. — Что, ты ходил за результатами? — интересуюсь я. — Да нет, разговор есть, — тааак, а вот это мне уже не нравится. — Пойдем, пройдемся. Я согласно киваю, и мы выходим из школы. — Знаю, что тебе по барабану, но у Вани завтра день рождение, — ещё больше не нравится. — И он не хочет его праздновать. Говорит, что хотел провести этот день с тобой… — Слушай, я понимаю, вы дружите и всё такое. Но, думаю, ему не понравится то, что ты сейчас подходишь ко мне и пытаешься что-то попросить у меня, — я бесцеремонно перебиваю одноклассника. — Людям не нравится, когда к ним испытывают жалость, а ты сейчас делаешь именно это, жалеешь его. Поверь, ему не по душе придется всё это, что бы ты там ни задумал. Миша кажется подавленным и расстроенным. И мне становится на мгновение жалко его самого. Ведь он друг, и ему тяжело смотреть, как убивается по мне Ваня. Во всей этой ситуации, кажется, больше всех страдает Миша. Он видит, но ничего не может сделать. Чувствует, но не может помочь. Тяжела участь настоящего друга. — Я понимаю, это тяжело и грустно. Но он справится, он должен, хотя бы ради тебя. Знаю, я полная мразь, но больше мне не надо вмешиваться в его жизнь. Я не вернусь, правду надо принимать такой, какая он есть. Прости, пока. Он провожает меня долгим, грустным взглядом. Что поделать, жизнь.

***

Новый день встречает меня радостно и солнечно, но я мрачен. Сегодня тот самый день, который лучше бы не наступал. Я встаю, умываюсь и хочу быстро уйти из дома незамеченным, но, лишь зайдя на кухню, понимаю, что не получится. Мама жарит гренки. Мои любимые. Увидев меня, она подбегает ко мне, целует и обнимает меня и поздравляет: — С Днем Рождения, Ванечка! Вот тебе и шестнадцать, вот ты и вырос! Я вижу её воодушевление и радость, и улыбаюсь ей как можно веселее, но выходит не очень. — Что-то случилось? Ваня, расскажи мне, что тебя тревожит, — заметив мою грусть, спрашивает мать. — Ах, это всё Алина, да? Она решила тебе праздник испортить? — она быстро догадывается, в чем дело. — Нет, нет, мам, я не из-за этого, — пытаюсь переубедить её. — Просто слишком быстро время летит. Вот ещё недавно я был ребёнком, игрался в машинки. А теперь мне сдавать экзамены скоро и всё такое. Я вру неубедительно, и мама понимает всё прекрасно. Но делает вид, что поверила мне, и нежно обнимает, прижимая к себе. Быстро завтракаю и убегаю из дома как можно скорее. Ведь сегодня дома ко мне будет особое внимание. Много особого внимания. А мне это не нравится. В школе, конечно, будет Миша, но он понимает лучше, когда надо воздержаться от высказывания своих мыслей. Я иду по тротуару вдоль дороги. Последний снег тает под яркими, почти горячими, солнечными лучами. На деревьях уже появилась первая зелень. Больше они не похожи на безрадостные статуи зимы и осени. Теперь на них красуются свежие, молоденькие листочки. Мимо меня проносится парочка подростков на скейтах. Лет по четырнадцать, может. На них легкие, расстегнутые курточки, они без шапок. Смеются и перегоняют друг друга. Хотел бы и я быть таким же беззаботным. Также радоваться жизни и улыбаться всем подряд. Но это все мечты, в реальности, на их фоне я кажусь серым, грустным и мрачным пятном, на котором не хочется задерживать взгляд. Всегда приятней смотреть на то, что веселит и радует, умиротворяет. А не навевает тревогу и тоску. Поэтому я и стараюсь не смотреть на себя. Уроки пролетают быстро, без каких-либо инцидентов. Точнее, для меня без прецедентов. А Мишу вызывали к доске на трех уроках. И на двух из них он провалил. На третьем же его спас звонок. Меня серьезно тревожат его успехи в учебе, которых нет. Кажется, пришло время позаниматься с ним. Иначе, он завалит экзамены и дальше будет все плохо, как по мне. Его не возьмут в десятый класс и поступить никуда он не сможет. Действовать надо срочно. В раздевалке я уже направляюсь к нему, чтобы предложить устроить завтра посиделки за учебниками. Но тут мне дорогу преграждает знакомая фигура. Эти черные туфельки, стройные ножки, короткая юбка, заправленная блузка с расстегнутой верхней пуговицей, светлые волосы с розовыми кончиками. Эта никого не щадящая ухмылка и ярко-зеленые глаза, такие же сочные, как и та листва на деревьях. И они направлены на меня. Смотрят, не мигая, заставляя мурашки пробежать по телу. Секунд тридцать мы смотрим друг на друга на расстоянии метров четырех. Она аккуратно, почти не шевелясь, наклоняет голову в сторону выхода, как бы приглашая пройтись. Этот намек незаметен для мимо проходящих людей, но не для меня. Не для того человека, который смотрит на неё столь пристально, следя за малейшим её движением. Мы одновременно разворачиваемся в сторону двери и выходим. Она смотрит под ноги, я же вдаль, будто разглядывая что-то. Пытаюсь не думать о том, что иду сейчас рядом с ней, рядом с Алиной. С трудом в это верится, я не понимаю ничего. Но она хочет что-то сказать, я вижу это. Собирается с силами и мыслями. Мы заходим за поворот. Ещё пару десятков метров, и нам придется разойтись. Наверное, поэтому Алина останавливается. Поворачивается ко мне лицом и поднимает на меня глаза. В них читается странная грусть. Она затягивает внутрь себя и пожирает целиком, не давая даже вздохнуть. — Знаешь, Ваня, глупо получилось, да? — она наконец-то говорит. Её голос просевший и хриплый до боли. Она что, курит? — Что именно? — стараюсь как можно холоднее отвечать ей и смотреть сквозь, но её глаза так и притягивают к себе, не давая отвлечься. — Вся наша история, — поясняет она и так очевидные вещи. — И расставание. Молчит. Смотрит на меня. Немного наклоняется вперед ко мне. — Ты уж прости, что я такая мразь, — шепчет тихо, почти неслышно. Но я слышу. Она приближается ещё. Её рука аккуратно проскальзывает ко мне на голову, запутываясь в волосах. Дыхание учащается. Её глаза уже закрыты, но я не могу оторваться. Запах Алины опутывает меня с ног до головы, не давая отстраниться. Я должен уйти, но вдруг понимаю, что не хочу. Да, это только один раз. Да, этим она мне ничего не обещает. Да, она это делает только из жалости. Но я хочу. Сейчас. Этого. И я сделаю это. Я тянусь к ней. Она нежно касается губами моих губ. Чуть прикусывает мою губу, но тут же зализывает её, будто рану. Ноги подкашиваются, но я стою прямо. По телу бежит дрожь, пальцы не слушаются меня. Я обнимаю за талию. Аккуратно. Она заводит дальше, её рука скользит по моей щеке, немного сминая её. Я понимаю, что всё. Всё кончено. Алина легонечко отрывается от меня. Тяжело дышит, смотрит в глаза. — Поздравляю, — шепчет она, — с Днем Рождения, — улыбается, — и с первым поцелуем. Я отстраняюсь. Киваю ей немного растерянно и ухожу. Я принял её подарок. Её прощальный подарок, с которым я не знаю, как обращаться. Поставить на полку и хранить до конца лет своих, любуясь им с восторгом и трепетом, или же в гневе разбить об пол, не вспоминая больше об этом. Она подарила мне то, что я сумел принять, но не умею держать. В себе или напоказ. Если скажу, что поцеловался с Алиной, то знатно подпорчу ей репутацию. Засмеют друзья и подруги. Ведь она из другого мира, и ей незачем возиться со мной, что она и так слишком долго делала. Этот подарок был приподнесен мне явно по глупости. Может, что-то мелькнуло в памяти? Может, давно перегоревшая лампочка неожиданно блеснула светом? Что у нее в голове? Я не узнаю. От нашей «любви» у меня остался всего один подарок. И тот сохранится лишь больным отпечатком в памяти и небольшим укусом на губах.