Он тоже хочет - вот так.

Минхек несколько неуверенно терся у дверей одной из многочисленных комнат и аудиторий компании. Он нервничал. Это было ему свойственно: уверенность была его слабейшей чертой. Он не то, чтобы был трусом, просто громкость голоса, который доносился из-за двери, его изрядно напрягала. Вообще-то, тут должен был быть кто-то из старших, Вонхо-хен там, или Шону-хен…но отправили по какой-то глупости к новым дизайнерам именно его. В его обязанность сейчас входило открыть дверь и позвать того или тех (голос был слышен только один, хотя Ли знал, что их должно быть двое), кто там был. У них начинается какая-то первая ступень подготовки к шоу, точнее, уже почти последняя: насколько было известно ему, как трейни(а им обычно известно необычайно мало, особенно о том, в чем они непосредственно участвуют), новые дизайнеры должны нарисовать новый логотип для шоу и заниматься дизайном задников и сцен. Собравшись с духом (для этого пришлось аккумулировать всю свою волю, Минхек был не из тех, кто легко мог ворваться в чужое пространство), парень все же постучал, и, очевидно не получив ответа, все же позволил себе слегка приоткрыть дверь. В комнате, отчаянно фальшивя, кто-то пел песенку на английском, с таким ужасным акцентом, что даже Ли, имевший знаний об этом языке – школьный курс, чувствовал неловкость. -Три очень милых феечки Сидели на скамеечке И, съев по булке с маслицем, Успели так замаслиться, Что мыли этих феечек Из трех садовых леечек. Парень, продолжил мурлыкать себе что-то под нос, а у Минхека наконец-то появился шанс рассмотреть его: это был худой юноша, лет двадцати на вид, с черными ровными волосами, падавшими ему на глаза, одетый в самые термоядерные оттенки всех возможных цветов, которые нисколько не сочетались друг с другом. Сидел этот парень на плечах у другого парня, который, оказывается, тихо посмеивался. - Если ты продолжишь в том же духе, родной, ты убьешь всех местных. Мы все же в компании, которая делает айдолов, - мягко пощекотав чужую голую пятку (и вызвав своими действиями тонкий, больше похожий на девичий, визг), пробормотал тот, что держал куплетиста. - Ничего страшного, - беззаботно отозвался ярко одетый, и подал вниз банку с краской, в которую он до этого макал кисть, чтобы докрасить что-то на стене. – Я хочу натренировать произношение, а без практики никуда! - Мы оба знаем, что ты ничуть не пытаешься улучшить свой английский, а только пытаешься действовать на нервы окружающим, солныш… - О, привет! – пирамида из двоих парней повернулась в сторону немного ошарашенного Минхека, и черноволосый весело помахал Ли рукой. – Чжухон, спусти меня, пожалуйста, - мягко, даже как-то нежно похлопав своего друга по руке, попросил юноша. Тот, которого звали Чжухоном выглядел внушительно (гораздо более внушительно, чем Вонхо, старающийся доказать свою силу всем и каждому), даже немного грозно. Самым ярким пятном на нем был, как ни странно, парень, что сидел на его плечах сычиком. Красная шапка у него была надвинута до самых нахмуренных бровей, а вся поза говорила о некоторой настороженности по отношению к незнакомцу. Впрочем, это не помешало ему тут же откликнуться на просьбу своего друга, и с небывалой легкостью спустить его со своих плеч, при этом даже не присаживаясь. Он просто подал ему руку и придержал, когда тот спрыгивал. Босые ноги тут же пошлепали по разложенному по полу целофану или чему-то такому, что не позволяло краске капать на дорогой паркет (Минхек не особенно хорошо разбирался во всем этом), и парень остановился в шаге от Минхека, не ступая грязными от краски ногами на незастеленную часть комнаты. - Ты пришел за нами? – мягко подсказал парень, и, получив неуверенный кивок, дружелюбно улыбнулся. – О, это хорошо. Приятно познакомится, кстати. Я Гонхи, а этот хмурый тигр – Чжухон. Мы дизайнеры. - А то он не понял, почему ты тут испачканный в краске стоишь,- язвительно, но каким-то образом мягко-язвительно отозвался Чжухон, оттягивая шапку наверх, и показывая виски с белоснежными волосами. Он подошел, и кивнул мальчишке-трейни в этот раз заметно мягче, после чего подсадил Гонхи на так же покрытый защитой стол и подал большую пачку влажных салфеток. После чего, легонько толкнув Гонхи пальцем в лоб, назидательно добавил: - Вытирай ноги, великий дизайнер, и пойдем знакомится с остальными детьми. Гонхи пробурчал что-то непонятное, но в итоге занялся очищением своих ног от еще не подсохшей краски, при это не обращая внимания на то, что пачкается и одежда, а некоторые места на руках и ногах не отмываются вовсе. - Тебя и провожатым назначили? Нам показывали, как у вас тут все устроено, но я ничего не запомнил, - довольно дружелюбно (несмотря на весь свой хмурый вид) проговорил Чжухон, а потом усмехнулся, слегка наклоняя голову: - Ты так и не представился. - Ли Минхек, - сильно постаравшись, чтобы голос не дрогнул, отозвался парень, заставляя Чжухона улыбнуться ему чуть мягче и благосклонно кивнуть. - Теперь точно приятно познакомиться, Минхек…Ну вот что ты делаешь, солнце ты мое сумасшедшее?! - Рисую китенка, - как ни в чем не бывало отзывается Гонхи, продолжая пальцем развозить голубую краску по своей голени. Ему тут же был выдан легкий подзатыльник, и, в ответ на обиженный и капризный взгляд – легкий поцелуй в лоб. - Мы немного опаздываем, Гонхи-я. Давай, надо перестать заставлять нервничать людей и приходить на встречи вовремя. Тем более, если что, виноватым будет наш новый знакомый. Обувайся и пошли. - Ты вредина, - капризно бурча, Гонхи вставил свои длинные стопы в тапочки, и неловко потер одну голую голень о другую, такую же тощую и покрытую татуировкой на манер рукава на руке Чжухона. - Я знаю, Гонхи, знаю. Но если бы не я – до сих пор бы бомжевали и бегали бы разрисовывать метро. Минхек испугался, представив себе такое: он знал, что «вандалы» если где и раскрашивают метро, так это сами стены путей, по которым под землей ходят поезда. Нервно передернув плечами, Ли неуверенно посмотрел на своих новых знакомых, которые как ни в чем не бывало благостно улыбались, разговаривая между собой о каких-то мелочах. Минхек был знаком с ними от силы минут десять, но он уже тогда понимал, что это одно из самых странных и ярких знакомств в его жизни. Чжухон и Гонхи не были мировыми или корейскими звездами, не были суперпопулярными(разве что в своей среде, о которой Минхек знал чуть меньше, чем ничего), но было в них что-то, что каким-то образом роднило его, безымянного трейни, с этими людьми. Живыми, веселыми, будто бы не знающими усталости. Это было общее на всех чувство Вдохновения. Капелька безумия. Малюсенькая, как Тихий океан. И спокойствие, нежнее летнего бриза. *** Чжухон и Гонхи были явно особенными людьми. Они не могли оставить равнодушным никого, кто был с ними знаком, хотя бы мельком. Сою умиленно улыбалась, и называла их милыми мальчишками, мужчины соглашались с ней с явной иронией – только женщина могла бы считать выходки двоих неформальных демонов милыми. Они обладали странной привычкой втягивать всех окружающих в очередной полубезумный розыгрыш, который они безмятежно называли «проектом». За ночь перекрасить пол так, чтобы на нем появился объемный эффект провалившейся плитки? Никаких проблем, они еще и выберут этаж со звукозаписывающими комнатами, где днюют и ночуют главные трудоголики агентства, вынужденные после их выходки ползать по коридорам. Раскрасить стены, но не просто так, а отзеркалив все двери в здании, путая людей, где настоящий вход в кабинет вокала, а где – лишь умелый рисунок? Но они же пометили двери маленькими глупыми деталями, вроде смайла на нарисованной двери аудитории под номером 69. Орать на японском всякую дребедень, пугая работников, и кататься на картонках по ступенькам, разбрасывая за собой кисти? Гонхи мог бы похвастаться тем, что люди уже даже не шарахаются в стороны, когда он, устроившись на очередной разворошенной коробке начинает спуск к Чжухону, горланя опеннинги Ван Писа в рандомной последовательности. Они были все равно, что погодное бедствие, но, на удивление, умудрялись не мешать работе других людей, не раздражать своей некоторой экстравагантностью, а только наоборот, вносили в серую жизнь агентства яркие краски, как те, что несмываемыми пятнами остались на тонких руках Сона, или прятались под шапкой на голове Ли. Их нельзя было не любить, и все это знали, в том числе и они сами. Сою поила их чаем, а мужчины соглашались разделить ланч с ними – только женщина могла бы так ненавязчиво устроить для всех приятный перерыв, который бы действительно поднимал настроение и давал заряд на оставшиеся рабочие часы. Работали Гонхи с Чжухоном ничуть не меньше, чем трудоголики с этажа с «проектом» объемного пола. Выделенная им комната-кабинет стала едва ли не жилой: кто бы не приходил, он заставал их там, в какое бы время дня и ночи он не решал заглянуть в их безумную обитель. Они с блеском справились с проектировкой логотипа к шоу, с таким же успехом спроектировали сцену и следили за тем, как ее монтируют рабочие, и были в курсе всех деталей того, что в кабинетах компании называлось «No mercy» (почему-то Чжухон и Ган звали это не иначе, как мясорубка, но это была одна из многих их странностей). Минхек, без шуток, обожал проводить с ними время и нашел в их лице действительно близких друзей, которых у него в этих стенах не было. Случались дни, когда, разочарованный своей работой, он заваливался к ним в комнату, где они в очередной раз что-то красили, и тут же получал на руки деревянную беленую дощечку, набор акриловых красок и мастихин. Они никогда не лезли к нему с душеспасительными разговорами, делились чаем из термоса (или чем покрепче, если у них было), и оставляли его на некоторое время наедине с своеобразным набором для рисования. Порой он от злости писал на бедной доске всякие гадости, выплескивая всю ненависть к своим неудачам и самому себе – такие дощечки всегда пропадали из комнаты, и найти их было, скорее всего, невозможно. Иногда Ли наоборот, в попытке успокоится, начинал разводить акварель по своему полотну, бездумно водя мастихином, смешивая и разделяя краски, пачкая руки и волосы. После таких вечеров он был заметно спокойнее, а все его «шедевры» были сохранены, и стояли рядком у одной из стен. Несмотря на всю свою энергичность, именно эти двое, кого в компании не называли иначе, как «хаотичные демоны», давали ему ощущение спокойствия и безопасности. Минхек видел и знал, что эти двое не просто друзья, и при всем своем традиционном воспитании….Да кого могла бы волновать «правильность» отношений людей, которые смотрят друг на друга, как Чжухон и Гонхи? Друг в друге они находили целый мир. Буквально – для комфортного существования им были нужны только они двое, немного еды, воды и даже самый тонкий плед, который только нашелся в подсобках на этаже. Разговоры, которые могли не заканчиваться часами – будто они еще не знали партнера так хорошо, как знали бы себя. Улыбки, полные нежности, открытой, доброй и совершенно не робкой. Минхек мог бы только позавидовать таким отношениям – у него в компании не находилось даже приятелей. Были еще трейни, которые готовились вступить в шоу вместе с ним, но он знал их слишком мало, и подсознательно ощущал каждого из них своим «врагом», препятствием на пути к призрачной надежде дебютиовать. Он не хотел делать больно ни себе, ни тому, кто был бы ему ближе – рвать связи было бы тяжело, а еще Ли был такого склада характера, что если бы назвал что-то своим, возненавидеть и бросить никогда бы не смог. Дружить же с Гонхи и Чжухоном было приятно и не больно – они были лишь помощниками в создании шоу, а не его участниками. Вне зависимости от того, проиграет Минхек, или все же победит, они останутся его друзьями, которых ему не нужно предавать ни мыслью, ни делом. *** - Любишь детей? – ни с того ни с сего мог спросить Гонхи, подсаживаясь к его боку, продолжая тереть свои руки салфетками в надежде оттереть краску со своих лилово-алых с синими и желтыми крапинками пальцев. Он вообще был соткан весь из такого: краски на пальцах и коже, неоновой и кислотной одежды, всклоченных волос, при этом неведомым образом падающих на глаза, дурацких вопросов и больших ореховых глаз, смотрящих на мир ясно и с долей почти детской наивности. - Люблю, - спокойно ответил бы ему Минхек, привычно убирая в сторону свои бумаги, с которыми мог коротать вечер в их компании, и полностью сосредотачивая свое внимание на Гонхи, который от полученного ответа всегда загорался, начинал улыбаться, и говорить со скоростью пулеметной очереди. - Правда? Круто! Я тоже люблю детей…наверное. Чжухон говорит, что из меня вышел бы отвратительный родитель, но я нянчил свою племянницу, и с ней все было в порядке, знаешь, она даже улыбалась. Ты мечтаешь о семье? Минхек мог улыбнуться, понимая, почему Чжухон обычно немного язвителен – наверное, только так можно приостановить Гонхи и его речь, - и после, немного подумав, мягко сказать: - Все мечтают о семье, так или иначе. Я хотел бы большую семью, троих или четверых детей… - И девушку рядом? – понимающе кивая, спрашивал в такой момент Гонхи, поджав щеку рукой, и задумчиво смотря в окно, которое находилось чуть слева от них. Раньше Минхек бы вскинулся и спросил бы, может ли быть иначе. Теперь, имея возможность наблюдать за отношениями двух искренне любящих друг друга людей, он не мог стать таким же категоричным, как и прежде, потому, слегка иронично улыбнувшись, отвечал, слегка скашивая взгляд на Гонхи: - Человека, который любил бы меня. Чжухон улыбался так, будто Минхек сделал что-то, что его необычайно порадовало, и тянул на себя Гонхи, привычно ворча: - Оставь ребенка в покое, родной. У нас еще много работы, - и, смеясь, утаскивал Гонхи за собой, что-то ласково втолковывая снова закапризничавшему старшему. Минхек мог бы в такой момент остаться наедине со своими мыслями и просто разобраться для себя с тем, что он сказал. И с влиянием двух определенных людей на его жизнь, которые громко ругались(совсем не зло, а скорее игриво, почти флиртуя) за столом в нескольких шагах от него. В этом было особое ощущение уюта, которое Минхеку было необычайно нужно в самые тяжелые для него времена. *** Возможно, Чжухон и Ган общались и с другими ребятами, возможно, тоже давали им, как и Ли, дощечки и акриловые краски, чтобы они отпустили свои эмоции – он не знал. Для него это и не было важно, ведь он не был жадным. Наверное оттого, что Чжухон и Гонхи никогда не лишали его своего общества, чтобы пообщаться с кем-то еще. Он спешил к ним после тяжелого рабочего дня, потому что чувствовал себя выжатым, словно лимон, и до холодных иголок в животе нуждался в атмосфере, которая окружала пару дизайнеров, буквально живущих в своей комнате. Он хотел выдохнуть, расслабиться и получить очередную порцию вопросов от Гонхи, что-то немногословное и мягкое от Чжухона, и просто отпустить этот день, наконец. Дверь не была закрыта – как и всегда, - но заходить было определенно неправильно. Минхек неловко зажмурился, но в ту же секунду открыл глаза, думая, что ему бы хотелось хотя бы краем глаза, хотя бы когда-нибудь, увидеть проявление любви, выходящее за рамки приличного поведения перед людьми. Это было как-то неправильно и очень стыдно, но Ли не смог бы просто развернуться и уйти. Чжухон определенно знал значение глагола «нежить», потому что то, как он касался Гонхи, губами и руками, определенно делало ему хорошо. Поцелуи, которые он оставлял на чужой шее, были почти невинными, легкими и необычайно нежными, будто Ли целовал не человека, а нечто более хрупкое и эфемерное, что могло бы просто треснуть в его руках или в одну секунду исчезнуть. Он убирал непослушные волосы Гонхи назад, открывал себе его лоб и целовал легкую улыбку на чужих губах, снова и снова, будто делал это миллионы раз и был готов повторить еще миллиарды. Гонхи смотрел на Чжухона…как-то. Минхек не знал, ведь видел лишь его спину, голую и так же забитую татуировками удивительного мастерства. Он не видел взгляда, но в полной мере осознавал, как этот взгляд влияет на Ли, его единственного партнера. Будто свечку плавит, превращает нахмуренные в вечной задумчивости и хмурости брови в мягкие изгибы, придающие лицу хозяина лишь выражение бесконечной надсадной нежности, в которой он купается. Возможно, Чжухон посадил Гонхи именно так неспроста, не хотел дать хоть кому-нибудь, даже случайному зрителю их ласки, увидеть то, что принадлежало лишь ему. Блаженство его пары. Стол под ними слегка шатался, от мягких, плавных покачиваний Чжухона, который придерживал Гонхи за спину, так, чтобы ему не приходилось касаться спиной холодной поверхности стола. Минхек не опускал взгляд, все же слишком смущенный, чтобы видеть что-то настолько интимное. Ему хватало чужих взглядов, тихих, на грани слышимости, стонов и прикосновений, легких и безудержно ласковых. Мягко прикрыв за собой дверь, он оставил их наедине со своими чувствами, впервые чувствуя смутную зависть от того, что они были друг у друга. Он был их товарищем, возможно даже близким другом и они любили его, как любят близкого человека, возможно, почти родственника. Но большее место в их сердцах было занято, и в такой момент, как этот, во время разговора их настоящих чувств и ощущений, не скованных его присутствием или принуждением к определенному типу поведения, он ощущал свою неполноценность и даже ничтожность. В его сердце была сквозящая одиночеством и печалью пустота. И к этому ощущению ему нужно будет привыкнуть – ведь у айдола не бывает никаких отношений, кроме отношений со своей работой. В такие моменты он хотел найти какой-то другой путь для того, чтобы выражать себя. Ему нужна была любовь, как и любому человеку, а возможно даже немного больше – ведь он знал, как бывает, когда действительно хорошо. Пример, который давил на сердце и восхищал, был ненадежно спрятан за незамкнутой дверью. Тихий вскрик, звук, подобный рычанию – все это заставляет передернуть плечами и усиленно потрясти головой, потому что умом он понимает, что произошло, и в эту секунду сердце, неуемное, заходится еще большей тоской. Он тоже хочет – вот так, чтобы за незакрытой тонкой дверью делиться с кем-то вздохами. Чтобы без слов передавать свои мысли, чтобы из выражения лица кому-то было понятно каждое движение его мятежной, неорганизованной души. Чтобы кто-то так же сидел с ним рядом, ворча о том, что он переводит бумагу зря, но ворча это с не скрытой лаской и заботой, что даже в язвительности чувствуется поддержка. Чтобы…просто существовать не только для себя, но еще и для кого-то. Чтобы кто-то существовал не только для себя самого, но и для него, Минхека. - Ты часто так надолго задерживаешься в студии? Стоит поспешить в общежитие, иначе Кихен обидится и не впустит тебя, - мягкое прикосновение к плечу, слегка насмешливая улыбка на пухлых, выразительных губах и вопросительно изогнутая бровь. Он опускает руку и делает несколько шагов вперед, оборачивается. – Ты идешь, Минхек? - Иду, Хенвон.