В душе просыпаются демоны

Сыну совершенно не понимает как это произошло. Просто в какой-то момент что-то явно пошло не так, и для Донпё он стал папулей. Или лучше папочкой? Донпё невинный ангелок, но, как знает Сыну, в тихом омуте обычно водятся черти, только вот он даже и не подозревал, что такие. Сон, конечно, в определенный момент стал для Хана одним из самых близких людей на продюсе, и совместное времяпровождение не было чем-то удивительным. Если сначала Донпё и реагировал крайне странно на приглашения в душ, то сейчас уже со смехом отмахивается, мол «прекрати, хён!!». Сыну уже, кажется, понял, что во френдзоне, хотя всей сути своих «чувств» к Сону до сих пор не осознал. Несомненно, Донпё хочется защищать; хочется заставлять улыбаться, и это все вроде как нормально. В любом случае, у Джинхёка с Джину все почти так же, так почему им нельзя? Все становится нормальным и привычным, когда Донпё крепко обнимает, а Сыну через чур сильно сжимает руки на его талии, так что младший шепчет где-то под ухом: «эй, больно, хён». И они оба смеются, разрывая наконец теплые родные объятия, и продолжают выматывающие тренировки, в надеждах дебютировать вместе, вдвоем, в одной группе. Believer, без сомнений, песня сильная, мощная, и Сыну с нетерпением ждет торгового выступления Донпё с ней, он уверен, что это станет чем-то значимым и важным. И не ошибается, потому что втихаря засматривает фанкам до дыр и вновь отмечает красивый прогиб в спине, ловя за собой совершенно ненормальные по отношению к Донпё мысли. У младшего на видео взгляд такой, какой волк кидает на свою добычу. Или на того, кого пытается соблазнить. И Сыну невольно ревнует, когда пытается понять, кому среди всей толпы людей Сон мог делать такой двумысленный посыл. Национальным продюсерам? Конечно, но в этом есть и что-то большее, кроме обязатальной сценической харизмы. Сыну раз за разом перекручивает видео на этот самый момент, ставля на паузу постоянно, и встматривается в эти глаза. Теперь он просто хочет увидеть этот взгляд в свой адрес. А может, и не только взгляд.

* * *

— Донпё, пойдешь со мной в душ? - по привычке спрашивает Сыну, ожидая услышать постоянный отказ. Он, кажется, задает этот вопрос только потому, что это своеобразная традиция, которую давным-давно пора прекратить, но никто этого сделать не решается. Хан со спокойной душой достает кое-какие принадлежности, собираясь уже уходить, как вдруг: — Хорошо, хён, - просто отвечает Сон, и смотрит на удивленного обернувшегося старшего с усмешкой в глазах, - Подожди минутку, сейчас все соберу. Кажется, Сыну доигрался. Кажется, Донпё не шутит. Кажется, что-то явно пошло не в ту сторону. Кажется, Сыну стал педофилом. Казалось, только Хан чувствует эту неловкость, когда наблюдает за тем, как Донпё аккуратно через голову снимает длинную футболку, открывая вид на острые торчащие позвонки. Сон улыбается самой добрейшей и невинной улыбкой в мире, когда разворачивается, стягивая потихоньку штаны. Сыну отмечает, что младший не настолько невозмутим, как кажется. У него, вообще-то, щеки и кончики ушей предательски покраснели, на что старший невольно усмехается, начиная раздеваться тоже. Все по привычке, будто бы они не впервые принимают душ вместе, но это даже на руку немного играет. И тут Сыну замечает. Лишь на секунду в глазах Донпё мелькает что-то горячее, может быть, даже похотливое, когда его взгляд скользит по открывшемуся прессу Хана. Впрочем, младший тут же как ни в чем не бывало отводит взгляд, и тут же первым заходит под душ, регулируя воду. По его спине очень красиво стекают капли, очерчивая его маленькое тело, выглядит он как ребенок даже со спины, и Сыну совсем не понимает, как он мог найти что-то сексуальное в Донпё. Тем не менее, он взгляда оторвать не может от него, скользит глазами от намокших и прилипших вплотную к шее волос, по тонкой выделяющейся талии, до слегка подтянутых ягодиц. Хан мотает головой, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей, и тоже шагает под теплые струи воды. Надо отдать должное Сону — с регулировкой воды он справился на отлично. Донпё неторопливо уходит куда-то за его спину, но Сыну вроде и не обращает на это внимания, лишь изредка прислушиваясь к шорохам чужой мочалки и бульканья полупустой баночки геля для душа. Как вдруг, совершенно внезапно, он слышит легкие скользкие шаги в его сторону, и Донпё утыкается носом в крепкую шею. — Мне нравится твоя шея, хён, - голос у младшего ниже в несколько тонов, он почти шепчет эти слова, и Сыну вздрагивает, прекращая отчаянно пытаться выдавить остатки шампуня в ладони, замирает. Носом он плавно ведет по шее к плечу, слегка останавливаясь, и обратно, так дразняще и игриво, - Она такая, мм, крепкая. А потом — вдруг — едва заметно прикасается губами к чувствительной коже, но лишь на мгновение. В следующую секунду — отстраняется, и Сыну готов поспорить, что он доволен полученной реакцией. — Нравится, - спрашивает Сон хриплым шепотом, скорее утверждает, а потом поспешно добавляет, — Хён? А у Хана остатки самообладания держится на тоненьких ниточках еще с того момента, когда Донпё согласился принять с ним душ. Но сейчас — последняя нить звонко обрывается, и Сыну разворачивается резко, возможно даже отпугнув от себя младшего. Он ничего не отвечает на заданный вопрос, да и какие тут слова — прижимает Сона к стеклянной стенке душевой, захватив одну его руку у него над головой, свою на бёдрах удобно устроив. Донпё победно склоняет голову в бок, смотря Хану в глаза с гордой усмешкой. Даже не дергается, лишь взглядом дыру прожигает в старшем. Сыну рассматривает его, хитро сощурившись, словно не понимая, в чем подвох. Он хитрым взглядом обводит все его тело, и, не найдя ничего странного, ведет жестко рукой по талии, слегка сжимая. — Хён, - хрипяще повторяет зачем-то Сон, и наконец добивается желанного. Сыну прижимается своими губами к чужим — аккуратным — и целует настолько нежно, насколько это возможно в такой ситуации. Донпё отвечает умело, слегка кусаясь, на что Хан в ответ его нижнюю губу оттягивает. Сон призывно приоткрывает рот, и Сыну тут же шансом пользуется — проникает, исследуя языком, сплетаясь с чужим. Неосознанно, но старший сильнее сжимает свои пальцы на запястье младшего, на его талии, и от такого контраста чувств, Донпё негромко стонет в поцелуй. Когда, наконец, Сыну отрывается, протягивая за собой тоненькую ниточку слюны, щеки Сона кажутся краснее клубники, и он с неловкость отводит взгляд, концентрируясь на брошенный когда-то в сторону мочалке. Хан с этих пор никогда не перестанет удивляться тому, как быстро меняется Донпё. Сначала он всегда для него был маленьким, требующий защиты, тем, кому нужен добродушный отец; сейчас он был провокатором, так нагло смотрящим на своего «папочку»; а вот уже теперь — вновь беззащитной, и смущающийся до неприличия. Впрочем, Сыну хоть и задумался над тем, что самое время все прекратить, сделать этого он не смог. Губами — по тонкой (не то, что у него) шее, едва заметным укусами, ведь они — почти айдолы, и любая провинность может стоить тебе всей карьеры. В голову невовремя лезут мысли о Собине, о том, что он будет делать сейчас, когда потерял буквально все. Но Донпё перед ним, такой чувствительный и нежный, дышащий через раз, намного важнее всего остального. Цепляет зубами кожу так чтобы следы почти сразу сошли на нет, в мягкие поцелуи, кажется, вкладывая всю свою душу и любовь. Любовь такую, которая является смесью чего-то отцовского и в то же время чего-то настоящего. Ему еще предстоит в себе разобраться, а пока что он отрывается от сладкой манящей шеи, так удобно поставленной ему, и поднимается вновь к теплым губам. У него взгляд — как у хищника, изголодавшегося, но это не мешает ему быть нежным и предельно чувственным. Сыну обе свои руки перемещает на талию, вниз скользит, по тонким ногам, и вновь вверх, устраивая их за спиной над ягодицами. Донпё, совершенно не зная куда деть руки, закидывает их ему на шею, ту самую, которую он считает крепкой, мужественной. Хан языком, шершавым и мокрым ведет по линии челюсти, сразу до уха, оставляя поблескивающую от слюны полоску. Он за мочку уха кусает сильнее, а его руки наконец съезжают на ягодицы, сжимая их до боли, прижимая к себе теснее. Так, чтобы Донпё его вожбуждение чувствовал, а сам Хан — его, когда чужой твердый член утыкается в бедро. Донпё стонет чуть громче, испуганно глуша звуки в своей ладони — так нельзя; его ноги от такой близости подрагивают, грозясь разъехаться в сторону, и единственное, что держит его на весу — сам Сыну. У Сона прогиб в спине изысканный, как отмечает старший, и в такие моменты, когда он замечает эти детали, Донпё кажется ему куклой, которую слишком легко сломать. У младшего взгляд подернут пеленой валящего с ног возбуждения, а губы покрасневшие и распухшие от поцелуев, и, конечно, из-за того, что сам он из кусает от волнения. — Хён, - шепот томный, проникающий в подсознание, заставляющий Сыну сильнее потеряться в эмоциях, - Хён, - он повторяет, сам не знает зачем, и его голос становится все тише, он плывёт по волнам наслаждения. И Сыну слышит эти непроизнесенные просьбы, как он считает, и вновь примыкает к шее, резко перемещая одну руку на чужой налившийся кровью член. Донпё разрывает от чувств, так много прикосновений: горячие губы перемещаются по коже, рука ласкает плоть, и это до одури приятно. Хан двигает рукой медленно, тягуче, мучительно, наблюдая за тем, как Сон, прикрыв глаза, откидывает голову назад, стукаясь о стеклянную поверхность. Младший все еще не убирает руку ото рта — нельзя так наивно потерять бдительность. И как бы сильно Сыну не хотелось во всю громкость услышать сладкие стоны, он сам все понимает, и глушит их поцелуями. Они становятся грубее и развязнее, и Донпё даже рад тому, что старший так разошелся. Хан рукой мокрые волосы на его затылке оттягивает, посасывает нижнюю губу, языком по-хозяйски рот исследует, так глубоко. Он проскальзывает пальцами к уздечке, недавливает слегка, с ухмылкой замечая, как Донпё дёргается, выгибается сильнее. Слегка очерчивает тонкими пальцами каждую венку, изредка царапая. Размазывает выступившие капли предэякулята по всей длине, прислушиваясь к ласкающим уши едва слышно поскуливаниям младшего. Но так долго нельзя, и Сыну слегка отступает, призывно говоря: — Повернись, - и в его голосе даже звучит приказная нота, так что Донпё мгновенно поворачивается, упираясь ладонями во вспотевшее стекло, оставляя прозрачные следы. Сон краем глаза подсматривает за действиями Сыну, пока тот осматривал полки в душе, пытаясь найти что-то. Донпё готов поклясться, что глаза старшего практически пылают водбуждением, дышит он прерывисто и глубоко, так же, как и сильно вздымается его грудь. Хан резко хватает бутылек, и возвращается обратно, хитро улыбается, замечая ожидающий взгляд Сона. Старший наконец проводит кончиками пальцев по желанным торчащим позвонкам, от самой шеи, легкими касаниями до копчика, и останавливается. Донпё неаккуратно слегка поддается назад, и он уверен, что именно этого и ожидал Хан, потому что движения продолжаются. Дразняще он проводит двумя пальцами между ягодиц, слегка останавливаясь у сжимающейся дырочки. Сон хнычет негромко, не получая желаемого, и тогда слышит за спиной щелчок, эхом раздавшийся по всей душевой. Теплая жидкость — масло, как понял младший — скатывается маленькими капельками вниз по ягодицам, и становится почему-то до безумия приятно. Рука Сыну внезапно пропадает, и словно шумом в голове, он замечает, как немного масла громко разбивается о кафель. А потом, внезапно, Хан почти ложиться на Донпё, дыша ему на ухо и прикасаясь грудью к спине. — Расслабься, - шепчет он тихо-тихо, и бережно проталкивает первый палец. Как бы сильно Сон этого не хотел, все равно неловко. Не сказать, что один палец приносит боль, скорее мешающийся и наривычный дискомфорт. Но все в этом мире требует жертв. У Сыну палец теплый от масла, он приятно оглаживает стенки. Мягкие поцелуи бабочками ложаться на плечи — расслабляюще и по-домашнему. Бабочки, правда, сразу загораются алыми искрами, и невыносимо приятно жгут кожу. Прибавляется второй палец, Донпё тихо всхлипывает от боли, не смертельной, но не самой приятной. Он понимает, что впереди еще третий, а потом что-то и побольше, но лучше от этого не становится. — Потерпи, - тепло просит Сыну, с невыраженной жалостью второй рукой оглаживая живот, проводит рукой до сосков. Хан мысленно благодарит кого-то, кто оставил масло на полке, потому что иначе он бы просто не выдержал «мучений» этого малыша. Он разводит пальцы, словно ножницы, пока ласкает неторопливо член Донпё, желая сделать приятно и отвлечь от боли. Сон привыкает — не хнычет, и в какой-то момент даже сам насаживается. Третий палец проходит тяжелее, но Донпё усердно терпит, понимая, что до заветного — совсем немного. А потом — вдруг — прошибает волной удоволиствия по всему телу, младший выгибается дугой, кажется, до хруста в спине, и отчаянно пытается схватиться за что-то, но лишь скребет ногтями по гладкой поверхности стекла. Поддается назад, желая ощутить тоже самое, стонет, не успев перекрыть звук рукой. — Хё-ён, - слышит Сыну, восторгаясь, ведь стоны у Донпё действительно красивые как он и представлял (почему он вообще это представлял?), и с оглушительно громким для них двоих хлюпаньем вытаскивает пальцы. Сначала дразняще ведет головкой меж двух половинок, но когда Сон призывно двигает своей задницей не выдерживает, толкается, входя только наполовину. Не смотря на все старания растянуть Донпё, внутри у него узко, стенки давят на член, и Сыну кажется, что это одновременно и неприятно и приятно. Младший скулит, в его голосе мешаются боль и удовольствие, но он все равно поддается ближе к Хану, самостоятельно насаживаясь сильнее. Руки старшего крепко держат за бедра, возможно, даже следы остануться. Он не дает отстранится, позволяет Сону привыкнуть к ощущениям, а потом резко выходит и входит сразу же до основания. В это раз Донпё успевает, глушит чересчур громкий стон в ладонь, но получается не особо. Сыну одной рукой ведет по спине вверх, к шее, незначительно сжимая ее, и толкаясь в это же время, скребет ногтями по нежной коже затылка, оттягивает темные волосы. Донпё не может врать, что ему не нравится. Он самостоятельно поддается назад, прижимая руку к губам, боясь, что любой рваный вдох будет услышан не тем, кем нужно. Холодные струи душа все еще бьют по спине, но как ни странно, замечает он это только сейчас. На Сона капель не попадпет, лишь брызги, но они непередаваемо смотрятся на его выгнутой спине. —Сыну-хё-ён, - шепотом, периодически срываясь на громкие гласные, будто в бреду, повторяет Донпё, а потом из его рта вырывается стыдная для него просьба, - Сыну-хён, мм, быстрее. Без сомненй, Хан все еще в шоке от такого поведения младшего, он несильно бьет его по ягодице, наблюдая, как расплывается прокраснение, и слыша, как с губ Донпё срывается неприлично громкий звук. А потом — выполняет просьбу. Распрямляет спину, поскрепче перехватывает чужие бедра и так, как хотел с самого начала: жестко, быстро, до одури приятно. Сон рад тому раскладу событий, в котором один приглушенный стон прерывает другой, глаза закрываются от наслаждения, а внутри двигается член нужного человека, доставляя приятную заполненность. Донпё чувствует себя безвольно, полностью отдашись Сыну, разрешая делать с собой все что угодно одной лишь фразой. И ему, конечно, нравится. Он расслабляется, его свободная рука стекает по туманному стеклу, и ему периодически приходится поднимать ее на старое место. Хан позади него дышит так, что слышно, кажется и за пределами душевой, и будь воля младшего, он заткнул бы и эти звуки. Старший иногда рычит, теряясь, нагибаясь ближе к Донпё, буквально ему на ухо, не забыв коснуться язвком его мочки. А Сон в это время закусывает ребро ладони, пугаясь издать очередной вздох. От всего этого кружится голова, это так восхитительно и захватывающе, эмоции будоражать все части тела, а в глазах мелькают разноцветные огни. Сыну двигается быстро, постоянно задевая простату, и Донпё вновь и вновь изгибается по-разному, сильнее — хотя, куда еще, полустонет себе в ладонь и уже собирается опустить одну руку, чтобы провести вновь по члену, пытаясь взять еще больше удовольствия. Сыну его перехватывает, шепчет горячо и сквозь томные вздохи: — Без рук. И Донпё слушается, понимая что он и так на пределе, ровно как и сам Хан. Движения становятся чуть более резкими, прерывистыми и рваными, старший дышит глубоко ему прямо на ухо, скользя игривыми пальцами по талии. Шлепки — до невозможности громкие — раздаются по всей душевой, и Сон уверен, что кто-то снаружи, но задумался о том, что происходит у них. Сыну вдруг выходит, а потом входит так же неожиданно, и Донпё стонет протяжно и даже слегка срываясь на хрип. Хан уверен, что этот звук — лучшее, что он когда-либо слышал. — Сыну-хён... - бормочет младший, прикрывая глаза, - Я сейчас— Договорить не успевает, старший толкается на всю длину, и замирает в таком положении, наблюдая за тем, как ресницы Донпё подрагивают, кулаки сжимаются до побеления костяшек, рот — приоткрыт в невырвавшемся глухом стоне. У Сона капли воды стекают по лбу, он глаза распахивает неторопливо, и на какой-то момент они даже закатываются. Младший весь в целом дрожит после накрывшего с головой оргазма, не падая вниз только благодаря Сыну. Белесые капли стекают по прозрачной стенке душевой наравне с брызгами обычной воды, Донпё дрожит все еще, почти не дышит, и Хан выходит из поддатливого тела, разворачивая младшего лицом к себе и взволнованно всматривается в закрытые глаза. Сон вдруг выдыхает шумно и распахивает их, оглядываясь в ответ, и тихо говорит: — Хён, ты, - выразительно смотрит вниз, и замолкает, полностью не зная, что сказать. А потом — сам своей маленькой ладонью меж их телами проскальзывает, аккуратно кладу ладонь на чужой член. Непривычно, и Сон совсем не знает что делать, неуверенно обхватывает кольцом и двигает медленно. Он засматривается невольно на расслабленно-напряженного Сыну, что не говорит даже ничего, только дышит тяжело и громко, изредка глаза закрывая. По его плечам стекают полосочки воды, и выглядит это действительно красиво. Сон сам не замечает, как начинает двигать рукой быстрее, а Сыну так запредельно хорошо, пока он наблюдает за слегка растерянным и смущенным младшим. Хан стонет тихо-тихо, для Донпё это положительный знак, он ускоряется, и старшему даже приходится одной рукой упереться в стекло позади Сона, чтобы удержать равновесие. Сыну выглядит тихим, от него аура молчаливости исходит, но у него под кожей тысяча маленьких демонов,и главный из них — сам Донпё. Хан голову запрокидывает, шипит сквозь зубы, слегка пошатываясь,и кончает, пачкая их животы и злосчастную плитку под ногами. Впрочем, вскоре вода все уносит, а Сыну открывает глаза. Дыхание медленно восстанавливается, а младший перед ним совсем не знает куда себя деть — смотрит в сторону, еще пуще красная, когда осознает что Хан смотрит на него. — Иди сюда, - зовёт негромко старший, и притягивает его за талию к себе, крепко прижимая и затягивая под прохладную воду. У Сыну ладонь путается в тёмных волосах, и он слышит, как Донпё тихо выдыхает, и, наконец расслабляется в чужих объятиях. Прекрасную – как считал Хан — идиллию, прерывает нетерпеливый стук в дверь. Кажется, они забыли о том, после них собиралась идти в душ еще целая толпа. За дверью раздается шумный кашель и совсем не методичное: — Ну сколько можно, выходите, - Сынён недовольно кричит, чтобы его услышали сквозь шум воды, и, кажется, уходит. Раз так, то у них есть еще несколько минут просто понежиться под струями воды.