loosing game

Вам знакомо чувство алкогольного опьянения? Когда по венам течёт сплошное спокойствие и умиротворение, когда голова забита пустотой, когда нет сил, чтобы встать, потому что слишком хорошо внутри, когда любое адекватное слово даётся с трудом, зато словесный поток может быть неостановимым, когда хочется, чтобы мир остановился? И он действительно остановился. Прямо сейчас. Прямо в этой старой ванне, стены и пол которой полностью покрыт белой плиткой. Местами она разрисована разными рисунками и неприличными записями или всякими плакатами из старых журналов для взрослых. Прямо в холодной воде, которая разлита по всему помещению и даже в карманах. Прямо рядом с невероятно красивым Мин Юнги, который медленно, с завораживающей грацией втягивает в своё тощее, бледное, но нереально сексуальное тело никотин. Эстетичными пальцами сжимает толстую сигарету. А во второй руке держит красный пластиковый стаканчик, наполовину заполненный теплым пивом. У него мятные волосы, на нём полосатая водолазка, сверху надет потрясающий бомбер с золотыми вставками, на ногах порванные на коленках темно-синие джинсы и кеды с развязанными шнурками. Он тоже пьян, но точно не как Чимин. Вот он в говно. В ванне они одни, все остальные развлекаются в гостиной, из которой то и дело доносятся крики и заразительный смех Хосока вперемешку с клубной музыкой. Встать из холодной воды сил нет, да и не хочется. Юнги – потому что лень, а Чимину – потому что Юнги рядом с ним. Редко, когда получается вот так побыть наедине, ибо ребята всё время трутся рядом, и сам Мин избегает таких встреч. Но сейчас в нём литры пива и парочку бутылок соджу. Юнги делает глубокую тяжку и, немного привстав, касается губами губ Чимина. Тот открывает рот, давая дыму возможность проникнуть внутрь. Мин облизывает его губы и отдаляется, делая новые тяжки, будто ничего и не было. Пак закрывает глаза и выдыхает. Он уже пробовал губы Юнги на вкус. Они такие же сладкие, как он и предполагал, мягкие, манящие. Чимин не любит и не курит, но когда этот парень делает так – отказать просто невозможно. От него всегда пахнет сигаретами или его гелем для душа. Пак даже зачем-то купил такой же, чтобы нюхать, когда тот моется и не только… Юнги часто перехватывает Чимина из-за углов, когда у самого нет терпения ждать, когда все разойдутся, чтобы насладиться персиковыми на вкус пухлыми губами. А когда это делает сам младший, просто отнекивается и убегает. Чимина это не огорчает, не расстраивает, его это дико бесит. Бесит, что Юнги пользуется им, когда тому вздумается или того хуже скучно. Он вечно избегает разговоров, а когда всё же удаётся поговорить – заявляет, что это неправильно. Неправильно любить парню парня. Неправильно зажиматься за стенками и вгрызаться в такие желанные губы. Неправильно запускать руку под резинку боксёров. Неправильно выстанывать его имя, когда сам на пике. Неправильно, но хорошо. Чимину больно, потому что он не раз признавался Юнги в своих чувствах, не раз доказывал это. А он так и продолжает бодаться, бесконечно переводит темы и сторонится Пака. Он устал плакать в подушку перед сном, крича на всю съёмную однокомнатную квартиру. Потому что внутри что-то сидит. Оно пожирает, воет как раненый зверь, молит о том, чтобы это закончилось. Царапается, рвёт, кусает. А Чимин лишь до скрежета сжимает челюсть и зажмуривает глаза до фиолетовых кругов. Он хочет убиться, когда видит, как Мин гуляет с очередной пассией, а потом бежит сломя голову к нему в постель, сжимая простыню костлявыми пальцами и закатывая глаза от удовольствия. А Пак не может отказать, не умеет говорить «нет», когда потом орёт «да». Он нашёл свою любовь, но где-то потерял свою гордость. Посеял её вместе с остатками разума. И сейчас, когда парни сидят в одной ванне, дрожащие от холода, делят сигаретный дым на двоих, никто и не думает, что у каждого внутри происходит. Оба понимают, что это ненадолго, оба понимают, что скоро этот момент закончится и надо крепко хвататься и не отпускать. – Почему? – как-то само вырывается из уст Чимина. Юнги сводит с ума этот хрипловатый от алкоголя и сигарет нежный голос. Он не смотрит на Пака, но уверен, что тот не отрывает глаз от бескровного лица Мина. Старший понимает, что значит это «почему». Знает, почему спрашивает сейчас. Осознаёт, из-за чего у рыжеволосого текут слёзы, смотрит стеклянным взглядом прямо в душу, в сердце. Юнги молчит. И, наверное, именно это и убивает душу внутри Чимина. Сжигает все его чувства, а потом заново возрождает с новой, более убийственной силой. Уничтожает желание жить, а потом оно само увеличивается. Только вот Пак устал бороться за них один. У него нет сил, чтобы снова и снова вытаскивать из Мина хоть какие-то взаимные, исключительно искренние чувства. – Хватит молчать, я хочу, чтобы ты ответил, – полушёпотом произносит младший. Он осторожно пытается привстать, для того чтобы заглянуть в те бездонные глаза, с кошачьим разрезом глаза. Но Юнги их прячет, отворачивает голову в другую сторону, лишь бы не пересекаться с теми карими глазками с серебристыми бликами. Ему больно смотреть на них, когда они полны отчаяния и печали. – Юнги, умоляю. – Голос сорвался, слёзный поток увеличился. Не просто больно, внутри все органы сжимаются, а потом от напряжения лопаются. – Скажи мне, почему? – Потому что неправильно, Чимин. – Лаконично и так предсказуемо. Пак тяжело сглатывает и обратно плюхается в воду. Сильно прикусывает губу и откидывает голову, всматриваясь в невзрачный потолок. – Что именно неправильно, Юнги? Неправильно, когда ты делаешь мне минет после работы? Или неправильно трахать свою очередную девушку, представляя меня? – Пак говорит спокойно, хотя у самого внутри зарождается очередной собственный ад под названием «невзаимная любовь к Мин Юнги». Самому виновнику торжества каждое слово отдается выстрелом в сердце. Он понимает, он, блять, понимает. – Может быть, неправильно скрывать засосы тональным кремом? Неправильно приезжать ко мне ночью бухим в говно и умолять обнять во сне? Мне больно, Юнги. Меня рвёт на части от твоего отношения ко мне. Я ломаюсь, когда вижу тебя с кем-то другим, и ты меня лечишь целуя. Ты – мой личный ад, Юнги. Я ненавижу тебя настолько сильно, что люблю. Люблю до безумия, до бабочек в животе. Ты знаешь, они ведь кусаются? Они вгрызаются в плоть, поедая меня. А потом кричат вместе со мной по ночам. Тебе знакомо это чувство? Знакомо, а?! Ответь, Мин Юнги, если ты не ебаный трус, который боится признаться в собственных чувствах! – Чимин кричит, но его никто не услышит из-за громкой музыки. Но его слышит Юнги. – Успокойся… – Мин поворачивается к нему и ужасается. Красные, опухшие глаза, мокрые линии от слёз. Тушит в воде сигарету и закрывает глаза. Лишь бы не видеть его глаза. – Успокоиться?! Скажи, что ты шутишь! – Пак начинает дрожать сильнее. Но вовсе не из-за холода, а из-за ненависти к этому человеку напротив. Или любви? По сути оба этих чувств – одно и тоже. Ты чувствуешь тоже самое, когда любишь и когда ненавидишь. Это ощущение изнутри стирает абсолютно всё. – Да когда ты, блять, опомнишься?! Мин Юнги – это американские горки. Ты боишься в первый раз, но во время катание получаешь килограммы адреналина. Мин Юнги – автомат с конфетами. Ты бросаешь туда монетку, и оттуда выпадет лишь одна конфетка. Даже если ты закинешь внутрь все монеты, всё равно конфетки будут выкатываться исключительно по одной. Юнги – проигрышная игра. Игра без шансов на победу. Игра, которая обречена на проигрыш. – Всё, Чимин, абсолютно всё, сказанное тобой я понимаю. Но я никак не могу внушить себе перестать. Я даже не знаю, что именно мне стоит перестать делать. Сопротивляться? Ломать тебе жизнь и сердце? Давать ложную надежду на светлую жизнь? Я не знаю, Чимин, я правда не знаю. – Мин берёт руку младшего в свою, она такая ледяная, хотя у самого не лучше. Но тот её моментально вырывает. – Я не знаю, что у меня внутри, я не знаю, что чувствую к тебе. Не понимаю, как объяснить своё отношение к тебе. Ты мне друг не более. Только вот иногда тебя просто хочется. А ещё хочется оберегать от всех опасностей в этом страшном мире. Хочется обнять и никогда не отпускать. Хочется вечно целовать и никогда не видеть слёзы на твоём лице. – Юн тянется к лицу,пытаясь стереть подступающие солёные капли, но Пак выбивает его руку. Мин только горько усмехается. – Но я понимаю, что это неправильно, когда парень любит парня… Чимин вздыхает и встаёт из ванны. Голова кругом. Эта ноющая боль, достигнула пика, хочется прости уйти отсюда. Забыться, специально возненавидеть его. Ноги немного затекли, а за счёт нетрезвого состояния, немного пошатнулся. Но это ему так показалось. Его понесло. Воды на полу много. Ступни колет странное ощущение. Равновесие полностью пропадает. Появилась такая неописуемая лёгкость. Правда она давит куда-то в затылок, подавая бессмысленные сигналы всему телу. И он падает. Падает на пол, покрытый белой плиткой. Задевает виском острый угол ванны. Рассекает тонкую медовую кожу, в которую Мин так влюблён. Ему так нравилось целовать её по ночам, когда Пак сопит во сне. И валится неподвижной куклой вниз. Вам знакомо чувство безысходности? Когда ты просто не успел? Когда у тебя был шанс, когда была эта чёртова возможность быть счастливым и делать другого человека счастливым? Когда жизнь давала попытку на желанное будущее рядом с тем, ради которого ты просыпаешь по утрам; с мыслями, о котором ты ложишься спать, ходишь в душ, ешь, читаешь дешёвый роман, выпиваешь? Но ты её упустил, потому что в голове пустота, а душе боль. Человеку даётся миллиард шансов с самого его рождения и до конца жизни. Но он почему-то их не замечает. Считает, что именно на этом моменте та самая жизнь-то и остановилась. Потеряла смысл. Но он просто слеп и глуп, раз не может найти в себе силы подняться и продолжить бороться за то, что имеет. Человек цепляется ногтями за стенку, пытаясь выбраться из этой ямы отчаяния, хотя сам не замечает, как тянет себя вниз. Счастье нигде и везде. Счастье – это осознание того, что это еще не конец. Ты никто, пока не умрёшь. Мин Юнги – не проигрышная игра. Мин Юнги – само олицетворение боли. А вот Пак Чимин есть тот самый игрок, знающий, но не придерживающийся правилам. Игра держится на правилах, и когда ты их нарушаешь, игра рушится.