Приключения иггрианцев в России

— Ста-ро-за-бор-ский-парк-куль-ту-ры-и-от-ды-ха-и-ме-ни-Гы-Пы-Сер-ги-ен-ко-Но-во… — старательно выговаривал Илланд, водя пальцем по табличке на ржавой решётке парковых ворот. — Заткнись сейчас же, — пробормотал Архайн, прижимаясь виском к бортику не работающего по случаю зимы питьевого фонтанчика. Впрочем, Архайн побрезговал бы из него пить и летом — даже сейчас под неубедительным слоем наметённой ветром снежной крупы в щербатой чаше просматривались вмёрзшие в лёд окурки, обрывки упаковки от чипсов и ещё какая-то дрянь. — Сер-ги-ен-ко-Но-во-пре-став… — предпринял вторую попытку Илланд. Архайн сдавленно застонал и начал подниматься с грязной и промёрзшей, но такой уютной сейчас крошечной клумбы. Будь его воля — так в ней бы и остался. Но Илланд по пьяни начинал читать все подряд вывески и надписи на заборах, а название парка было слишком заковыристым даже на трезвую Илландову голову. Да и в целом для всего «культурно-отдыхального» комплекса, состоящего из трёх рядов чахлых деревьев, аж двух фонтанов и ржавой горки в дальнем конце. Хотя чего ещё можно ожидать от городишки с названием «Старозаборск»? А ещё по пьяни Илланд читал громко и с выражением, а то и с выражениями. И этот пронзительный голос вывинчивал мозг и вынимал душу, в существовании которой в моменты Илландовых декламаций не сомневались даже оставшиеся на далёкой, недосягаемой сейчас родине крагги, у которых души не было по определению. В такие моменты Илланда хотелось убить или хотя бы вырубить дня на два-три, а в лучшем случае — на семерик. Всё равно толку от него было чуть больше, чем от дохлого моруна, в Старозаборске, впрочем, тоже не водившегося. Вот забросил же Двуединый… — Хватит, — Архайн рванул зашедшего на третий круг Илланда за плечо. В голове взорвался праздничный фейерверк. Судя по тому, как Илланд охнул и схватился за голову, — у него тоже. И — хвала Иггру! — оставил табличку в покое. — Что. Мы. Вчера. Пили, — Илланд доковылял до ближайшей — на удивление целой — скамейки и рухнул на неё, откидывая голову на меченную голубями спинку. Архайн опустился рядом, поморщился, напрягая память: — Калиновку. Можжевеловку. Рябиновку. Вишнёвку. И ещё половину будущей энциклопедии отца Михаила. — Не, от половины мы бы сдохли, — убеждённо возразил Илланд. Архайн немного подумал и молча согласился. Брат Марахан, вытуренный из Царствия за свои научные изыскания, в Старозаборске неожиданно нашёл и понимание, и паству. Имя, конечно, пришлось сменить, зато добродушного отца Михаила, снисходительно прощавшего прихожанам грех чревоугодия, возлюбили так, что в скором времени он возглавил местный храм. А уж когда пастве стало понятно, что и сам святой отец грешен… В общем, брат Марахан получил полную свободу для своих исследований, и трактат, поименованный здесь энциклопедией, стремительно продвигался, подкрепляемый собственноручно изготовленными материалами, а в Орите сменили гнев на милость и начали ежегодно присылать на полевые испытания Внимающих последних лет обучения. В непростых условиях мира, почти не обладающего силой, все бесталанные и ленивые отсеивались, как труха над веялкой, оставляя при храме только самых достойных. Но какой же всё-таки бестолковый мир! Архайн зябко поёжился, наконец начиная трезветь, а заодно замерзать, ткнул захрапевшего было Илланда кулаком в бок: — Илюха, не спать! Местные имена присланным Внимающим подбирал сам отец Михаил, сумевший убедить стоящих над ним храмовников, что родные, оритские, слишком вычурны и непривычны для местных жителей. Того и гляди привлекут ненужное внимание. Взывающие, доставлявшие учеников, сначала старательно слушали, но на середине пламенной речи о местном быте и местных же обычаях начинали потеть, бледнеть и дёргать глазом. Потом быстро соглашались, что «да-да, конечно, имена, вы, безусловно, правы, ой, всё, отчёты не забывайте», и стремительно ретировались обратно в Иггрову дверь. А Внимающие оставались при отце Михаиле, растерянные и оглушённые, не имея сил сопротивляться смене поименования. Брат же Марахан сильно не мудрствовал: как когда-то местный мужичок «догадался» об имени толстячка в рясе, выудив из полупьяного мычания знакомые звуки — так традиция и закрепилась. «Ты будешь Илюхой, а ты — Алёхой», — припечатал отец Михаил, познакомившись с новыми подопечными. Прочёл привезённую ими разнарядку, покачал головой и определил в храмовые служки. Двух здоровых парней! «Некуда больше», — развёл руками в ответ на возражения и предложил в утешение выпить «рюмочку церковного за знакомство». Кто ж знал, что знакомиться придётся не только с самим братом Мараханом, но ещё и с его энциклопедией! А ирн наутро не оказалось. Ни на это утро, ни на все последующие — они попросту были невозможными в этом мире. Пришлось спасаться аспирином и рассолом. Второе оказалось действенней, но таскать с собой (на случай внеплановой попойки с ровесниками из местных) трёхлитровый жбан с огурцами оказалось сложновато. — Отвяжись, — отмахнулся Илланд в ответ на второй тычок. — Разбудишь летом, как за этим… папоротником пойдём. Папоротов цвет и был их заданием. Архайн вспомнил, как обрадовался, узнав, что нужно всего-то найти цветочек, и захотел продолжить изучать «энциклопедию», после вишнёвки он как раз ничего не помнил. Потому что этот Иггров папоротник мало того, что искать надо летом, так он ещё и не цветёт, как оказалось! — Идём, замёрзнешь, — он с усилием вздёрнул Илланда на ноги и, перекинув его руку через плечо, потащил его к выходу из парка. Не бросать же дурака! В воротах Илланд остановился и, вывернув голову к табличке, с душой прочёл: — Старозаборский парк культуры и отдыха имени Гы-Пы Сергиенко-Новопреставленского! Архайн молча приложил к своему лбу ладонь, а ко лбу Илланда — фонарный столб. До лета он точно не доживёт.