Игра с альфой

Взмах плети, хлёсткий удар и недовольное рычание в ответ. Изуку презрительно усмехнулся, глядя на своего некогда «друга». Катсуки истощён, прикован цепями к стене и совершенно беспомощен перед омегой. «Я хочу быть омегой, когда вырасту» «Какой из тебя омега, Деку?! Ты будешь жалким альфой!» «Но Каччан!..» «И кто сейчас возвышается над тобой, жалкий альфа?» – вот, что отчаянно жаждало сорваться с языка. «Жалкий альфа, купленный на аукционе для элиты». Изуку всегда восхищался Катсуки, он всё время смотрел только на него, следовал только за ним тогда, в далёком детстве, когда ещё никто из них не знал результаты тестов на определение пола. Конечно, каждому ребёнку хотелось получить заветное «омега» в бланке, ведь это – пропуск в лучшее будущее, пропуск в элиту. «Дающий жизнь» – самое почётное призвание. А альфы остались на задворках общества. Агрессивные, сильные, жадные собственники, неудержимые и абсолютно неконтролируемые в периоды гона. Настоящие животные, которые, казалось, сохранили только первобытные инстинкты. Выживание, борьба, продолжение рода. На большее они едва ли были способны, поэтому влачили своё жалкое существование в борделях, обколотые какой-то дрянью и, чаще всего, прикованные, чтобы не причинить вреда. Их услугами пользовались все, кто желает трахнуться с огоньком, или желающие забеременеть. Отчего-то иммунитет альф был настолько сильным, что они практически не болели, а половыми инфекциями в принципе не страдали. Но сам факт наличия в шаговой доступности такой агрессивной твари уже был сопряжён с риском для жизни. Изуку был не глуп для того, чтобы вывести свою подпольную компанию на мировой чёрный рынок. Риск был его жизнью, ведь кто не рискует - тот не пьёт шампанское. Однако проклятый «друг детства» никак не желал покидать головы. Изуку жаждал знать о нём всё, начиная с рождения и заканчивая настоящим моментом с точностью до секунды: как и тогда, в глубоком детстве, Катсуки был целым миром, непознанным и захватывающим. Вот только в четыре года тесты показали, что не все рождены одинаковыми. Изуку был на множество ступеней выше, отчего Катсуки, собрав группу таких же альф, просто изводили омегу. Изводили от чувства собственной униженности и бессилия. Они считали себя достойными, считали, что они должны стоять на вершине, а не смешной мальчишка с зелёными кудряшками да россыпью нелепых веснушек. Из задумчивости вывел очередной рык, от которого мурашки пробежали по спине Изуку. Мурашки сладостного предвкушения. Никакой прыжок с парашютом не мог сравниться по уровню адреналина с таким желанным альфой. Катсуки пытался вырваться, натягивал цепи так, что мышцы бугрились под кожей. Он всегда боролся со своей беспомощностью, никогда не сдавался и даже сумел закончить среднюю школу, в то время как Изуку перешёл на домашнее обучение, а затем в элитную школу для омег. Почти никто из альф не получал хотя бы общее среднее образование. Какой в том смысл, если их сразу после созревания отлавливали и продавали, как товар, или сдавали в аренду, как племенных быков. А Катсуки сбежал, бегал из города в город, переезжал, подрабатывал, где придётся, и снова бежал, оставаясь не узнанным и потому неуловимым. Подобное решение спасло его от продажи в притон, и Изуку был благодарен за это. Конечно, профессиональные сыщики быстро сумели выйти на след Катсуки, но обычные ищейки сутенёров никогда и близко бы не подошли к нему. Изуку копил деньги, знал, что придёт день, когда он просто купит этого дикого и редкого зверя, прикуёт его и будет дразнить, будет трахаться с ним и стонать на раздувшемся узле, будет носить сильных детей от этого неимоверно сильного альфы. И больше никому не позволит прикоснуться к нему, желать его, иметь его. Изуку хотел показать своё превосходство, он любил и знал, что никогда не дождётся любви в ответ. Потому что альфы любить не умеют, умеют привязываться, ощущают потребность в потомстве и какой-никакой заботе о нём, думают только членом и узлом. Вот и сейчас Катсуки рычал, пытался вырваться, сверкал красными светящимися глазами, но между его ног очень внушительно топорщилась ткань традиционной набедренной повязки. Он злился, но уже был полностью готов к размножению. Изуку никогда не сможет понять животного начала альф. Омеги тоже текли, это было абсолютно нормально с точки зрения физиологии, но их жизнь не сводилась к раздвиганию ног перед каждым встречным, они не теряли голову и могли ясно мыслить в любой ситуации. Именно эта черта и привела их на вершину общества. Прекрасные работники, прекрасные лидеры, прекрасные родители, просто прекрасные внешне, утончённые и изысканные. Катсуки тоже был по-своему прекрасен с точки зрения Изуку. Да и не только с его точки зрения, если вспомнить торги. Пришлось прилично раскошелиться, чтобы официально приобрести личную игрушку. Конечно, Катсуки попал в руки ловцам с аукциона не просто так, и Изуку отдал за него практически всю отведённую на эти торги сумму. И едва не проиграл столь же влиятельной и богатой семье Тодороки. – Ты обошёлся мне очень дорого, Каччан. Понимаешь ведь, что теперь принадлежишь мне? – это был даже не вопрос – утверждение. По горящим неприятием глазам Изуку видел понимание этого нюанса. Катсуки не ненавидел его, он понимал, что купить его мог кто угодно, а жить у садиста пришлось бы очень и очень недолго. Изуку садистом не выглядел, но лишь поначалу. Он любил боль, любил получать её и причинять в равной степени, и Катсуки совершенно этого не понимал. Не понимал и того, как его вообще смогли вычислить и поймать, почему он оказался в собственности именно у того, кого в детстве так презирал и унижал. Плеть ещё пару раз свистнула в воздухе, оставляя на плечах и спине Катсуки тонкие красные следы. В воздухе повис едва ощутимый металлический запах, и раздалось тихое шипение. – Это – твоя судьба, Каччан. Судьба каждого жалкого альфы – быть рядом с омегой и зачинать ему чудесных детей, понимаешь? Тебе же хочется трахнуть меня, даже не отрицай, – Изуку придвинул к Катсуки низкий стул, и несколько раз мягко, почти ласково провёл плетью по напряженному члену, скрытому лишь потёртой тканью. – Знаешь, я до этого был только с бетами… Но удовлетворение получал, думая о тебе, понимаешь? – в голосе струилась приторная патока. Катсуки ничего не ответил, он в принципе не мог говорить – на его лице была специальная маска, из-за которой вырывалось только нечленораздельное рычание. И Изуку засмеялся, не торопясь снимать, впрочем, эту маску. – Нет-нет, ты мне нравишься пока что именно таким, рычащим, как животное, Каччан. Пришлось выражать эмоции другим, доступным способом, и Катсуки закатил глаза. Изуку это не сильно смутило, он концом плети отодвинул грубую ткань и с толикой восхищения поглядел на подрагивающий член. – Смотри-ка, не врали про размеры вашей братии… А узел-то в меня влезет? – Изуку говорил сам с собой не ожидая ответа, он с исследовательским интересом гладил член Катсуки сначала плетью, а затем, осмелев, и рукой: надрачивал и щекотал подушечкой большого пальца щёлочку уретры и уздечку. Его глаза буквально светились изнутри травяной зеленью, завораживая и пробуждая в Катсуки нечто совершенно первобытное, именно то, за что так презирали альф. Похоть и желание вставить этому наглому омеге по самые яйца, засадить так, чтобы в заднице его хлюпало от смеси смазки и спермы, чтобы по коже его струились капельки пота, отчего каждый шлепок бёдер был громче и звонче предыдущего. Катсуки зарычал, а его член дёрнулся, пульсируя уже более требовательно. Изуку хмыкнул, встал и отошёл от своего пленника, взял изящный маленький колокольчик и позвонил в него три раза, подзывая дворецкого. – Пускай охрана помоет этого, перетащит в мои покои да получше пристегнёт. Не хочу закончить, как… Впрочем, неважно. Изуку нравилось наблюдать, он стоял в стороне и смотрел, как амбалы-беты пытаются отцепить цепи от креплений, как Катсуки практически вырывается, рычит так яростно, что руки Изуку начинают дрожать от предвкушения, разливающегося по телу. Но попытка бегства провалилась ещё в самом начале. Ещё тогда, когда Катсуки получил альфа-гены. Ему не сбежать, не скрыться от самого себя. Даже сейчас он попался просто потому, что не смог проигнорировать омегу на своём пути. Изуку не было страшно, когда Катсуки с сопением ходил вокруг, как хищник вокруг жертвы, не было страшно, когда он жадно обнюхивал тонкую шею, силясь дотянуться до неё, когда пытался прижать его к стене, освободиться и воплотить в жизнь недавние фантазии. Охрана быстро скрутила Катсуки и увела в покои Изуку. Он загодя купил специальную кровать, которая бы выдержала силу и натиск такого альфы. На ней даже есть чертовски удобные крепления для цепей. Перед соитием было бы неплохо освежиться, что Изуку и сделал. Он наскоро помылся, чувствуя, что руки до сих пор дрожат от нетерпения, внутренности крутит от возбуждения, а задница начинает противно намокать. Всё же мысли о том, что буквально через несколько минут будет секс, абсолютно никого не оставят равнодушным. Изуку решил не одеваться, он просто вытер волосы и повязал на бёдра влажное полотенце, сразу же направляясь в покои. Зрелище было поистине захватывающим, и по бедру потекла первая капля пахучей смазки – всё же природе хотя бы иногда приходилось уступать. Катсуки был прекрасен, распятый на кровати, прикованный, обнажённый и совершенно точно не потерявший и малой части своего возбуждения. Взгляд Изуку был прикован к покачивающемуся члену, кончик которого блестел от обилия выделявшейся смазки и предэякулята. На коже Катсуки блестели капельки пота, литые мышцы перекатывались под ней, поражая своей животной грацией. Альфы были бы прекрасными хищниками, вот только омеги не желали становиться жертвами. Изуку сбросил влажное полотенце и подошёл к постели практически бесшумно, ловко забрался на неё и оседлал бёдра Катсуки, обхватывая руками его пульсирующий член и начиная неспешно водить по нему пальцами, гладить и щупать, изучая каждую реакцию на это, затем осмелился лизнуть капельку смазки на вершине головки и поморщился от терпкого горьковатого привкуса. Катсуки застонал как-то жалко и отчаянно, но тут же зарычал, выгибаясь и стараясь толкнуться навстречу сжимающим член рукам. Теперь маска на его лице начинала раздражать, и Изуку расстегнул тугие ремешки и снял её, а следом протянулись прозрачные нити слюны. Зрелище это могло вызвать брезгливость, но этого не произошло. Изуку стёр слюну с подбородка Катсуки, вытер руку о простыню и удивился даже, что крепкие зубы не сомкнулись на тонких пальцах. Может, он был не таким уж и зверем, коих описывали в книгах? – Чёрт… Деку… – эти слова были первыми, затем поток незамысловатой ругани и хриплое рычание, сопряженное с содроганием сильных бёдер. Глаза Катсуки отсвечивали алым, он был полон нетерпения, не мог ждать, желал действий, подчинялся инстинктам. Изуку это заводило, он словно заряжался этим настроем, дикой, необузданной энергией, и просто тёк от этого, потираясь мокрой задницей о каменно-твёрдый горячий член, смазывая его перед проникновением. Никакого смущения, только опаляющее желание, растекавшееся по венам и искрящееся под тонкой кожей. Катсуки вывернул руки под совершенно неестественным углом только для того, чтобы ткнуться искусанными губами в губы Изуку и захватить их, жадно вылизывать и прикусывать, вынуждая приоткрыть рот. Язык был горячим и влажным, Катсуки не умел целоваться, но, казалось, сама природа подсказывает ему, что и как нужно делать. Изуку усмехнулся и ответил на поцелуй, начиная понимать, что книги врали, и альфы – не просто бездушные животные, нужные лишь для продолжения рода. Конкретно этот альфа сейчас целовал его страстно, но кусал не сильно, не до крови, будто заботился о сохранности его мягких губ и языка. Может, он просто смирился со своим положением? Примирился с инстинктами? Нет, это точно бред. Изуку выпрямился, завёл руку за спину и, придерживая член Катсуки двумя пальцами, насадился на него, ощущая каждый сантиметр горячей плоти, плавно погружавшейся внутрь. Мышцы с трудом расступались, но Изуку даже наслаждался тем, что не потратил лишнюю минуту на растяжку – несильная ноющая боль приносила с собой чувство правильности. Катсуки под ним забился, выгнулся и громко застонал, запрокидывая голову и подаваясь бёдрами вверх, навстречу тесной влажной заднице, и член с хлюпающим звуком вошёл до конца, до шлепка мошонки о ягодицы. Изуку на секунду замер, переводя дыхание, упираясь ладонями в грудь Катсуки и чувствуя его рваное дыхание и колотящееся сердце. Первое движение бёдер, и новый стон, на этот раз синхронный, искры перед глазами и плотный туман в голове, шум крови в ушах и совершенное отсутствие мыслей. Только желание насаживаться снова и снова, что Изуку и проделывал, сжимался вокруг члена и крутил задницей, наслаждаясь рычанием Катсуки, дрожью его тела и яростным взглядом, к шуму крови добавились звонкие шлепки кожи о кожу, бёдра уже тряслись с непривычки, края дырки пекло и саднило от начинавшего набухать узла, но Изуку был не в силах остановиться. Он кусал свои губы, скакал на пульсирующем члене, скулил и выгибался, демонстрируя жадному взгляду красных глаз грудь с розовыми напрягшимися сосками, а Катсуки просто выл, подмахивая и пытаясь освободиться. Ему было чертовски мало, он хотел больше, хотел сам вбиваться в мокрую дырку, хотел кусать эту покрытую красными пятнами белокожую шею, оставляя на ней метки, хотел иметь власть над Изуку, хотел вбивать его в постель так, чтобы тот жалобно скулил, хотел покрыть его и оставить следы зубов на загривке, чтобы этот возомнивший себя невесть кем омега знал своё место, носил детей под сердцем и радовался своей доле. Но отчего-то всё совершенно не так: Изуку был сверху, сам властвовал, и наслаждался этой властью, а Катсуки просто бесился, но понимал, что рано или поздно ни одна цепь его не удержит, и тогда Изуку придётся узнать, что на самом деле значит быть омегой. Кровать натужно скрипела, в заднице хлюпало, из горла вырывались громкие стоны и всхлипы, а узел успел раздуться, и теперь болезненно распирал колечко мышц, с каждым толчком Изуку всё сложнее становилось пропихивать его в себя, и, наконец, Катсуки, едва не сорвав цепи, толкнулся быстро и резко, выбивая дыхание обоим и загоняя узел как можно глубже, запирая внутри выплёскивающуюся сперму. Изуку чувствовал её всю, каждую струйку горячего семени, стекающую по пульсирующим стенкам, и кончил сам, пачкая живот Катсуки беловатыми потёками. Перед глазами расплывались круги, руки и ноги дрожали от перенапряжения, но в такой неудобной позе они застыли на добрые полчаса, как написано в книге. Твёрдый узел давил на простату и просто сводил Изуку с ума, он стонал, скулил, извивался на члене, то стараясь слезть с него и вскрикивая от резкой боли, то стараясь насадиться посильнее, и от этих телодвижений Катсуки кончил ещё пару раз, прежде чем кровь начала медленно отливать от паха. К своей гордости Изуку мог сказать, что практически сразу взял себя в руки, слез с члена и практически не смутился, когда по бёдрам потекли редкие капли спермы. Он просто развлёкся со своей собственностью, со своей игрушкой, и никто не сможет его в этом упрекнуть. Не посмеет. Снова звон колокольчика, серьёзный дворецкий в очках, и короткий приказ: – Вымыть и запереть эту игрушку. Катсуки же просто лежал, незаметно проверяя надёжность замков и цепей, которыми был пристёгнут. Конечно же, он сможет выломать крепления, да, не с первого раза, может, даже не со второго, но обязательно расшатает их к очередной течке Изуку, и тогда покажет, чем чревата игра с альфой.