Давай, Вергилия, скажи!

Всё начинается довольно просто: с почти прокушенной руки. Данте не нравится: он так заразительно смеялся, говоря, что у него слишком крепкие кости и что при случае руку он прирастит заново, вон, только поймай, а теперь... Приходится поднимать свободную руку, чтобы остановить схватившегося за меч Неро, а Вергилия всё сильнее сжимает зубы, почему-то даже не рыча, какой он «наивный глупец» или что-то в подобном роде ― тут уж зависит от её настроения. А тот факт, что она обвилась хвостом уже вокруг второй ноги и даже не специально хлебнула порядком хлюпнувшей из пасти крови, Данте вовсе не волнует. Неро предстоит успокаивать гораздо дольше. ― Так ты хочешь ещё и крови? ― смеётся Данте, ― Что, в любимой форме облетит вся чешуя, если попросить? Вергилия отпускает хватку лишь на миг, чтобы резко ответить: ― Да. Чешуёй её требовательно взмахнувшие крылья назвать никак нельзя ― скорее, у них обоих она похожа на гладкие вулканические камни, распираемые алой или синей лавой или разрушаемую кристаллами чёрную сталь. Но Вергилия постепенно выходит из триггера и вот уже на руке Данте видно, как заново прокусили кожу лишь заострённые зубы, а хвост возвращается к излюбленному положению ― обвиваться вокруг Данте целиком. Неро явно пугает эта привязанность и вот уже возле стола слышится возня (наверное, это немые просьбы помочь к фото родной бабушки), а затем привычный бубнёж в трубку, состоящий из «Пожалуйста», «Кирие» и «Приеду!..». И через минуту для Данте всё уже становится гораздо проще: не потому, что Неро убежал, а потому, что можно не переживать, как себя вести при остальных. Триш вот на такое не особо удивлена, а вот Моррисон, Неро, Мэри... С хлопком двери всё вокруг приносит облегчение: и скрипучие ступеньки наверх, и тепло ладоней оторвавшейся от его запястья Вергилии, и хвост, которым она всё ближе притягивает его к себе. И в конце концов Данте хочется смеяться: сейчас у них явно будет (ха, какой удобный каламбур!) чертовски хороший день! Но на всякий случай он спрашивает: ― Тебе правда не странно что я смеюсь здесь один? Твой сын просто непривычный... И Вергилия отвечает почти умиротворённо, но всё также уверенно: ― Нет.

***

Кажется, с этого дня у них начинают находиться ответы даже на самые приземлённые вопросы. Как ни крути, но Данте сразу удаётся запомнить, что же Вергилия так сильно хочет. Поддевать хвостом молнию у него на штанах, гладить по плечу, помогать найти общий язык с тостером и выключателями, впускать к себе под одеяло, смеяться над неудачной подсечкой ― это «Да». Ломиться в ванную без стука, разбрасывать притащенные же для Вергилии стопки книг, смотреть дольше трёх секунд в глаза, задевать без разрешения хвост, не стучаться в ванную или комнату ― это категоричное, грозящее парочкой рядовых ударов в живот «Нет». Что удивительно, не всегда с участием «Ямато», но с той же категоричностью. Подставлять шею не только под укусы, пытаться хлебнуть такой нужной хотя бы в капле крови в ответ, просить выйти наружу, чтобы где-нибудь подальше посчитать удачные (хорошее соревнование) удары, прижиматься поближе и говорить, что у него свои приёмы захвата, слишком приятные, чтобы сразу же впечатать в стену, это зовётся объятьями, помнишь, Джил? ― это нерегулярное, но всё-таки «Да». Тогда от Вергилии веет чем-то спокойным, словно от сытой гадюки, свернувшейся под тёплым камнем. Особенно приятно, что в такой роли часто выступает его рука или нога ― хвост колет слишком дразняще. Рвать без разрешения на себе путы из алой верёвки, выкручивающие суставы и обе руки за спиной (Вергилия вяжет крепко, но что они им, ха, забавно!), клыками задевать под кожей синие вены (у неё они всё равно кажутся текущим в крови льдом), царапать плечи, но молчать, не прося прекратить, когда Вергилия оставляет мелкие, порой сравнимые с засосами, укусы у него на бёдрах ― это уже нетерпеливое, но в итоге привычно обуздывающее бурю эмоций «Нет». Удар-блок-удар, взмах крыльями, уворот от когтей или подсечки хвостом, тренировка словно запланированная стычка, раны от которой уже не болят к полудню, но после которой легко можно Вергилию обнять, зная, что теперь вот легче ― это тяжело признаваемое «Да». Обнимать без предупреждения со спины, совать под самый нос горячий кофе и кусок пиццы прямо с тарелки, ерошить уже немного отросшие (почти закрывают уши) волосы, толкать под бок и тыкать пальцем в прохожих на прогулке, брать за руку и тянуть вперёд, показывая закоулки начавшего отстройку улиц Редгрейвп, брать без разрешения фотоаппарат, одолженный у Нико и потом разбрасывать на всех видных местах свои и её тайком сделанные фото ― это презрительное фырканье и попахивающее обвинениями в бесполезности из-за бытовых неурядиц «Нет». Показывать, как теперь легко перемещаться по городу, слушать все откровения, даже когда их прерывает гроза за окном, выходить под дождь и махать из окна, показывая, что да, к этому небу можно снова привыкнуть, отдавать байк напрокат и смеяться со слишком быстрого старта, слушать все воспоминания о боли и опасности, класть голову на колени и говорить, что она точно также может поспать рядом ― это быстрое, сопровождающееся кивком, чтобы скрывать своё смятение от мира вокруг, но вполне понятное «Да». Приглашать покататься на байке и никак не бросить шутить, что все видят, как Вергилия наконец-то его обнимает, первым рзвязывать шнуровку на жилете или ботинках, не давая этого сделать Вергилии, громко хлопать дверьми в спальню, часто переспрашивать про мать и воспоминания в теле Ви ― это холодное, но совсем не грозяще обидой или ссорой «Нет». Сестра просто злится и что радует ― не закрывается в себе, пряча даже эту злость. Это просто её привычная холодность, но от такого легче понимать, как всё было просто пока была жива мама и для неё они были лишь слегка сварливой малышнёй. Оставлять засосы на лопатках и даже у самой шеи, говорить, что при случае у неё сейчас есть прекрасный хвост в роли хлыста, чтобы его шлёпнуть, вобрать в рот каждую из крепких грудей, зная, что при старании он почувствует, как Вергилия, прокусив хрящ дотянется и вонзит зубы ему прямо в ухо и пропорет когтями кожу ― это слишком редкое, жутко сдержанное, но такое радующее «Да!». И пускай оно и не самое важное из её «Да», но по нему можно и соскучиться. Особенно когда сестра, если её попытаться расспросить, насчёт того, что ей этого тоже не хватало, никогда не возражает.