1:23:45

когда легасов первый раз, ещё издали, видит пожар на чернобыльской аэс, на него вмиг накатывает нестерпимый ужас. сразу после звонка щербины он понял, что дело плохо. представлял, насколько всё плохо, но лишь в теории – теперь легасов видит клубы дыма и светящийся столб, и осознание масштаба катастрофы обрушивается на него. разум пытается защищаться, убеждая, что это лишь дурной сон, что вот сейчас он проснется в своей московской квартире, где нет ни пожара, ни гула вертолета, ни орущего щербины. чем ближе они подлетают, тем яснее становится, что это хуже, чем самый изощрённый кошмар – потому что явь. самоуверенное, упрямое, тупое спокойствие, с которым брюханов и фомин насмехаются над его словами, выводит легасова из себя. у него никогда не было привычки кричать, но привычка добиваться своего никуда не делась. щербина вдруг встает на его защиту – неужели и впрямь меня понял, думает легасов. разговор про бор и песок словно перекидывает мостик между ними – деревянный и шаткий, но ходить можно. легасова услышали. с тех пор борис слышит его всегда. из «товарища щербины» он превратился в «бориса» с занятной быстротой – хотя занятной была бы она в другое время, когда у них на глазах не умирали люди. поначалу легасов думает, что, называя бориса по имени, он экономит время и энергию. не более. о чём думает сам борис, он не знает. борис ругается с ним, называет его сначала «валерием» и на вы, потом «валерой» и на ты, тащит его «пройтись», ставит перед ним стопки с водкой, задает вопросы про работу аэс и про то, сколько им осталось жить. у бориса напряженное выражение лица и тяжелый взгляд. у него наглухо застегнутое черное пальто. причин улыбаться здесь ни у кого нет, но он всё равно умудряется. когда легасова захлестывает паника, борис протягивает руку через стол и коротко – но неожиданно ласково – сжимает его пальцы. руку убирает без заминки, но и без спешки. легасов молчит следующие секунд двадцать. потом опять начинает говорить. дни, что они проводят в припяти и в палатке возле аэс, решая одну проблему за другой – и конца им нет – складываются в недели, затем в месяцы. время смазывается; солнце восходит и заходит, восходит и заходит, отмечая какие-то точки на линии времени, ничего больше не значащие. есть только дыра вместо реактора, измученные люди со смертельно уставшим взглядом, страдания и смерть. потом, в какой-то момент, время вновь начинает идти по старой схеме. просто новый день, за который нужно решить новую проблему. или старую. или ту, которую решать надо было десять лет назад. когда они прилетают в москву, легасов поражается, насколько эти проблемы кажутся нереальными, словно из другой жизни. люди тут смеются, гуляют, сидят на лавочках, едят мороженое. тут щебечут птицы. когда они возвращаются в припять, контраст бьет под дых. тут светит такое же ласковое летнее солнце; и под мягким вечерним светом легасову тоскливо и горько в гробовой тишине. он свыкся с мыслью о том, что долго не протянет. сколько точно, знать он, конечно, не может. полная окурков пепельница теперь не вызывает мук совести, как раньше: что значит никотин теперь? никакие легкие курильщика в анатомическом театре больше не способны его напугать. что будет с его легкими – или уже происходит – после того, как радиация в каждой клетке оставила незримый след? легасов даже представлять не хочет. они с борисом курят, пьют водку и думают – так много, что почти больно. сосредотачиваются на практическом решении проблем, потому что иначе зачем они здесь? – потому что думать о другом невыносимо. как-то вечером они с борисом сидят на полу в номере легасова, прижавшись спинами к узкой жесткой кровати. и валерий, развернувшись к борису, вдруг вжимается лбом в его плечо и говорит жалобным, бессильным голосом: «как же так, борис? зачем же это случилось?» борис молчит. борис кладет ладонь – широкую и теплую – ему на шею, и гладит большим пальцем. так они сидят до тех пор, пока борис не уходит. в тот же вечер легасов говорит с ульяной. иногда они говорят не только об аварии. однажды легасов после не-знаю-какой-по-счёту стопки азартно спорит с ульяной насчёт ионной сверхпроводимости. борис, глядя на них, лишь по-доброму усмехается. валерию весело впервые за долгие месяцы. он улыбается борису, и тот улыбается ему в ответ – враз смягчаясь; и валерию кажется, что не всё потеряно, что они ещё поживут – разве можно погибнуть, когда на тебя смотрят вот так? оказывается, можно. отдав свою жизнь, валерий жертвует и именем, делая это просто, бесхитростно – говоря правду. он защищает бориса и ульяну – и ради этого лжёт. мир перевернулся после взрыва, и всё никак не может перестать бесконтрольно вращаться. от его мельтешения валерий сходит с ума. черный автомобиль забирает легасова от бориса и ульяны, чтобы больше не вернуть никогда. и теперь день за днём мир замедляется, пока не перестает вращаться и не заваливается набок – молчаливый, но непокоренный; недвижный, но заставивший встрепенуться всех.