Аутизм
Знаете каково каждый день возвращаться домой и не видеть ответной реакции, звать по имени и слышать лишь тишину и внутрене расцветать, когда он тихо по слогам произносит «папа»? Не знаете? А Клаус знает, он уже шесть лет борется с аутизмом двух своих сыновей, корректируя его. Каждый божий день начиная с их рождения, он живёт ими, дышит и существует. Каждый день не по одному часу занимается с ними, стараясь увлекать, задержать внимание, научить говорить, делать элементарные вещи, которыми сами обучаются их сверстники. Играет, гуляет, ловя на себе косые взгляды и вместе с ними познаёт мир, радуясь их маленькими достижениями. Будь то лепка куличиков или рисование червячков.
Это самое ужасное искупление былых грехов которое только может быть — очередные слёзы в голубых глазах сына, что старается из-за всех сил донести тебе что-то важное, но это у него не выходит и он начинает плакать лишь сильнее — как удар кнутом по окровавленной спине. Особенно когда ты пытаешься отчаяно угадать что он имеет виду, а всё зря и ты просто не знаешь чем помочь. Осознавать свою бессильность невыносимо, как и по несколько раз объяснять людям, почему твой ребёнок так делает и такой невоспитанный,
не такой как другие
Каково это осознавать что твои дети, твой смысл жизни, переживает столько негатива к себе, продолжая улыбаться и нести лишь добро, вступая в новый день с улыбкой и слезами на глазах, совершенно не знающие другой жизни. Жизни без посещения логопедов и психологов, нейродинамической гимнастики и массажев, без строгой диеты и ежедневных занятий на первый взгляд такими простыми вещами, как умение одеваться и ходить в туалет, оттачивание навыков рисования и развитие жестикуляции. Для них нет другой жизни, для них нет никого ближе и роднее чем папа. Для них его шрамы, ивовыми ветками разползшие по правой щеке, красивое дополнение, а не тяжёлое уродство полученное в бою под Москвой. Они наивные и невинные, словно весенний апрельский ландыш, белый, нежный и такой редкий. Они не знают что такое тупая злоба и безкрайная ненависть, они будут любить всех, и обнимать любого, кто с ними заговорит, им не важно отношение к себе, и им всё равно на чужие оскорбления. Они хрупки и беззащитны в этом суровом и жестоком мире, где не принимают не похожих на себя. Где существует расизм и дискриминации людей просто имеющих другой цвет кожи, волос и глаз. Гендерное неравенство и обожествление всеобщего нарцисизма. Вознесения себе подобных и осуждение за иное мировоззрение.
С появлением в своей жизни сыновей, Клаус переосмыслил для себя всё начиная с идеодогий и заканчивая моралью общества. Он словно прозрел, словно два этих беспомощных существа открыли ему глаза, своими маленькими ладошками и потянули за собой в мир жестокой реали, подальше от призрачных надежд и рушишейся идеалогии, провозглашавшей лишь существование одной рассы и нации «уберлюдей».
Резко пришедшие осознания того, что он никому ничего не должен, не объяснять не делать, осознание неважности чужого и общественного мнения. Всё накатило с головой, заставляя отдатся полностью на воспитания двух этих маленьких существ, которым не повезло родиться индиго. Ангелы сошедшие на землю и несущие за собой лишь счастье и умиротворение.
И даже снова встретив взгляд двух серо-голубых глаз, таких забытых и до боли знакомых, он не отвёл взгляд, а смело смотрел в них, заглядывая в душу.
Последний раз они виделись в чешском городке в котором и произошла их решающая дуэль. Клаус обязан жизнью русскому танкисту и поэтому неотрывно глядя он молча ждёт исхода. Узнает или нет? Развернётся и уйдёт качнув головой или заговорит первым?
— Гутен Таг, Николяус — усмехается танкист, рассматривая знакомые переплетения шрамов на щеке бывшего врага.
— Здравствуй — кивает в ответ Клаус давясь воздухом, от того родного «Николяус». А ведь он был влюблён в него, как какая-то молодая фрау.
Дети не по далёку играют в песочнице, неуклюже лепя куличики, и по не осторожности ломая старые, немец сидит на скамейке с потрескавшейся краской, и краем глаза непрерывно следит за ними.
— Твои? — вопросительно кивает на двух мальчишек с тёмными волосами и пронзительно голубыми глазами, Николай, про себя замечая схожесть с бывшем штандартенфюрером.
— Мои — как-то глупо и растерянно отзывается Клаус потупившись на странием одного из своих близнецов выковырять, несоизмеримо большой лопаткой из формочки песок.
Коля тоже кивает, почему-то слов не находилось, хотя в голове путалась стая мыслей и гора вопросов по типу: «Как жизнь?» или «Как зовут детей?».
— Женат? — это единственно что он смог выдавить из себя.
— Вдовец — Клаус поёжился, кутаясь в свитер.
— Сочувствую.— Сочувствует? Своему врагу? Докатились, хотя…какие они уже враги, просто два уставших от быта и семейных проблем мужчины. Война позади, а впереди лишь неизвестность. Но после всего, что они пережили их ничего не пугало.
— А ты со своей фрау? Анной? — старательно борясь с непрошеным акцентом, режущим слух, неуверенно спросил немец.
— Да, мы с ней расписались сразу после войны, когда всё более менее улеглось. — вздохнул Коля, сам и не понимая почему так просто всё рассказывает, случайно встречевшемуся Фрицу из своей прошлой, напоминающей о себе шрамами, кровавой жизни. — А ты я гляжу русский выучил и жить сюда переехал… Почему именно СССР, Николяус?
А Клаус и сам не знал… тянуло его сюда, как магнитом, а может он просто тешал себя мыслю, что когда-нибкдь встретит так полюбившегося сердцу ивана. Вот встретил и совершенно не знает что делать дальше.
Но спас от ответа Клауса, подошедший весь в слезах, один из близнецов, Коля.
— Что случилось, родной? — немец тут же смягчился, переключая всё внимание на ребёнка. Николай младший старательно пытался что-то объяснить ему, но все его старания превратились в кашу из непонятных звуков на немецком и лишь с одним чётким словом на русском, пусть и сказано по слогам:
— Па-па!
Клаус умилился, сведя брови домиком и блескнув своими не чуть не поменявшимися с годами, как отметил про себя Ивушкин, глубокими голубыми глазами. И посадил к себе на колени мальчишку, обнимая и качая его тихо что-то шепча на немецком. И так нежно и мягко, как Ивушкин ещё никогда не слышал. Вся эта ситуация загнала его в тупик, заставляя лишь тупо пялится, хлопая глазами.
Штандартенфюрер успокаивал ребёнка, да так, что чуть самого танкиста на слезу не пробило от умиления.
Когда Коля младший успокоился и молчаливо обнимал папу за шею, Клаус вздохнул и неожиданно негромко произнёс, поглаживая сына по голове:
—Я поплатился за всё, Ивущкин, у них аутизм. — голубые глаза прожигающе сверлили собеседника напротив. А такой интимный факт из чужой жизни заставил почувствовать русского себя неуютно, отводя взгляд.
— Можете зайти на чай — неуверенно предложил Николай, стараясь хоть как-то разрядить атмосферу. Былой вражды не чувствовалось, как и присутствия того самого бездушного Клауса Ягера из их прошлой жизни. «Их» — именно их, потому что после всего пережитого только так.
«Всё что нас не убивает, делает сильнее» — так гласила кривоватая надпись на русском, чёрным перманом по белой ткани рубашки фрица. Пожалуй, она отражала всю суть их жизни.
— Да, не откажусь — кивает Клаус, соглашаясь на предложения бывшего врага и неуклюже, неуверенно щербасто улыбается. От чего вызывает бурную реакцию Николая младшего. Тот начитает смеяться, светя своей щёлочкой между зубов, точно такой же как у родителя.
Николай окончательно убеждается в безщядности времени и то как оно меняет людей.
***
Сидеть на чужой кухни и пить из чужой кружки было так непривычно, что Клаус непроизвольно закрылся в себе, замолчав, а на расспросы Ивушкина лишь кивал, как болванчик. Дети сидели так же тихо попивая чай и хрустя кусочками сахара.
Ребятня семейства Ивушкиных была полностью противоположна, носилась по всей квартире изображая самолёты и обстреливая друг друга мячиками. Живые и яркие, какими и должны быть дети их возраста. Такие же неугомонные как и их отец, общительные и весёлые, они тут же познакомились с Ягером страшим, без стяснения пожимая ему своими маленькими ручонками ладонь. А потом они перетащили на кухню чуть ли не все свои игрушки, стараясь завладеть внимание Ягеров младших и подружиться, но поняв провальности всей идеи отступились, унесясь восвояси.
— Так что же тебя привело обратно в СССР, Клаус? — всё же задал давно мучаший его вопрос Коля.
— Приехал по работе, встретил женщину и остался тут жить. — история Клауса была до неприличия проста и он потупился, помешивая чай и понимая, что от него ожидали большего.
— И кто «она»? — с блеском в глазах поинтересовалась Аня, перекинув ногу на ногу.
Сначала бывшая Ярцева к появлению в своём доме фрица отнеслась очень отрицательно, намереваясь его прогнать, но увидев двух ангелочков с голубыми глазами, оттаила и пустила.
Её густые русые волосы были забраны в пучок, а стройное тело облегало шёлковое, лёгонькое платьеце голубого цвета. С того времени она не чуть не постарела, разве что её взгляд перестал быть запуганным и невинно молодым. Такой она невольно напоминала Клаусу свою бывшую жену, скончавшуюся во время родов. Такая же уверенная женщина с крепкой хваткой, вот только с россыпью веснушек на курносом носу и с рыжими кудряшками сподающими на её открытые плечи. С лёгкой походкой, непристойно громким смехом и лукавым огоньком в зелёных глазах. Вот она — женщина всей его жизни. Рыжая хохотушка, что заставила дрогнуть сердце Клауса во второй раз. Первый был Ивушкин, вот только он исчез, после такого бессмысленного спасения Клауса от собственной судьбы, на мосту.
И его место заняла Маша, вскоре тоже покинув Ягера, только уже навсегда.
Клаус вздрогнул очнувшись от своих горьких воспоминаниях и негромко поведал:
— Обычная русская женщина, Мария Токарева, познакомились на работе…
У Клауса до рождения детей всё сводилось к работе, абсолютно всё и он уже был готов на ней жениться.
— Мм — протянула Аня с интересом рассматривая фрица.
Они сидели на небольшой куханке в таком же небольшой квартире в панельке, в спальном районе города. Всё было таким нормальным и правильным, что даже удивляло. После всего что произошло, Клаус отказался верить, что хоть что-то будет нормальным и правильным.
***
Но вскоре после этой встречи его жизнь поменялась, немного, но заметно. Теперь он каждые выходные с близнецами, Колей и Алёшей, ходили на чай в гости к чете Ивушкиных, принося им печенья и прочие угощения к столу. Клаус стал чаще улыбаться и думать о Коле, а их дети похоже даже подружились. Всё было иллюзионно прекрасно.
Ведь на самом деле Клаус не забыл, не переболел, и всё ещё был не равнодушен к Николаю, к его озорному взгляду и неугомонному характеру. Он всё ещё болел им, как самой тяжёлой стадией рака, неизлечимой и прогрессивной. Русский убивал его одним своим взглядом и каждый раз воскрешал своим баритоном, ласкающим слух. И если бы не дети, он бы давно свихнулся и погряз, утонув в собственных переживаниях. Дети отвлекали, забирая всё свободное время и переключая всё внимание на себя. Вот так он и жил, ночами старадая бессоницой и по выходным пожирая взглядом Ивушкина старшего. При всём желании, они бы не были вместе. У Коли была своя семья, любимая жена и два абсолютно нормальных, жизнерадостных ребёнка. Да и закон был бы не на их стороне…
Вот тебе и искупление грехов. Безответная любовь, как в дешовом романе и два бесконечно любимых и не таких, как другие дети, сына.
Это не история о безпризрачной жизни необременнёной проблемами и отголосками войны, это история о суровой реальности, без шаблонных семей и любви.
