Гроза на десерт

Если бы все неполадки, все недосказанности и неловкие ситуации, произошедшие с Кроули и Азирафаэлем, были спроектированы, загнаны и воплощены в одно архитектурное сооружение, то демон бы смел его с земли одним лишь щелчком пальцев — так силен был его гнев на ангельскую наивность, почти что материален. Поэтому сейчас, стоя под мучительным Афинским зноем и рассматривая возведение мраморных колонн Парфенона, демон недовольно клацает зубами, предчувствуя, что эта самая постройка может быть первой в таком списке. Спина Азирафаэля четко виднеется сквозь толпу глазеющих людей и, вздохнув, Кроули всё же двигается к ней, проклиная толкучки, выдуманные по особо блестящей идее снизу. В его хитрых глазах пляшут языки пламени. Всё началось между ними со взгляда. Это они поймут позже, не через век и даже не через четыре. Взгляд у Кроули был звероватый, хищный. Острые зрачки-иголочки утопали в угрожающей желтизне, кричали издалека — осторожно, глаза — это лава! Впрочем, мертвенно-черные линзы очков пугали не меньше, а все из-за своей неизвестности. Он подходит к Азирафаэлю со спины, приспускает солнечный аксессуар на кончик носа, игриво стреляет глазами в светлую макушку ангела. — Прекрасный день для ис-скушения какого-нибудь смертного, — Азирафаэль дергается, почувствовав чужое дыхание около своего уха, впрочем, угадывая в говорящем Кроули, он тут же расслабляется. — Хороший день для небольшого чуда, мой дорогой. На это Кроули недовольно морщит нос — у Азирафаэля нет толкового словаря, чтобы трактовать его фразы, а значит за ними не стоит двойного дна, как любил делать сам демон. И это проблема номер один — ангел все воспринимает буквально. — Никогда не делал чудеса демонам? Это было бы так интерес-сно. Почти также, как если бы демон ис-с-кусил ангела. Азирафаэль ожидаемо вздрагивает, скашивает свои невозможно невинные глаза на вставшего рядом Кроули. Демон удовлетворенно улыбается, довольный тем, что вывел ангела из состояния покоя так быстро. — Это непозволительно, Кроули, — оскорбленно шепчет тот, но падшего мало волнует чужое мнение, ведь его фантазия уже откупорила бутылочку вина и принялась за нее прямо из горла. Кроули говорит о работе своим шипящим тоном, Азирафаэль ожидаемо повествует о своей. Оно и немудрено, что разговор как-то сразу утекает в опасное русло — два разных существа с разными миссиями и мыслями не могут так просто найти точку опоры. Потому что флирт еще не создали, и искушающее шипение Кроули Азирафаэль не мог растолковать иначе, как опасность. — Почему? Мне бы не пришлось добираться лишних два часа сюда в самую жару, как и тебе. Вот, скажем, был бы у меня под рукой один очаровательный ангел, которого можно было бы раз за разом… — Египет! — неожиданно вскрикивает Азирафаэль так громко, что стоящие рядом люди поворачивают на него головы, — Мне нужно в Египет, Кроули! Увидимся… В другой раз! Ангел точно выпархивает из толпы, растворяется для демона среди чужих повседневных платьев, причесок и пыльных верблюдов. И посланник ада лишь разочарованно фыркает. В своем словаре Кроули имел в виду что-то из разряда «эти задания от начальства меня так доконали, ты тоже веселым не выглядишь, так почему бы нам не забить на правила и не поддаться соблазну свалить на время в закат?» Может, ему стоит больше времени уделять не разговорам со смертными, а разговорам с ангелами? Они как будто на разных языках говорят, ей-богу! Когда люди стали чуднее и толковее, всё начало двигаться с мертвой точки. Нежные слова, легкие прикосновения и трепетные чувства плавно расцветали в саду человеческих идей, а Кроули, как истинный обитатель Земли, не мог пройти мимо такого и не спустить очки с носа, запоминая. — Как думаешь, их придумали наши или ваши? — задумчиво тянет демон, рассматривая как пара молодых людей, прислонившихся к стене бежевого двухэтажного домика, медленно соприкасаются друг с другом губами. Азирафаэль ожидаемо вздрагивает — он никак еще не поздоровался с Кроули, да и вообще не выдал своего присутствия по простой причине — он только что подошел. Демон же слегка поворачивает голову, скашивая колючий взгляд в сторону ангела. — Ты всегда узнаваемо пахнешь, — поясняет Кроули в ответ на округленные от удивления ангельские глаза. Азирафаэль подходит ближе, откашливается. Ему вдруг становится интересно, какой именно аромат он источает по мнению демона. Ведь ничем особым для своего запаха он не пользовался — век духов и одеколонов был впереди. — Не ваши и не наши, я полагаю. Их, верно, придумали сами люди. Ангел и сам с любопытством всматривается в расслабленные лица юноши и девушки, в плавные движения чужих гибких рук, зарывающихся в волосы, скользящих по одеяниям. Смотрит для изучения, неосознанно вырисовывает эти образы где-то на задворках своего сознания. — Хочешь сказать, что Бог дал им губы и сердца, а дальше все пошло на их усмотрение? — слегка приподнимает черные брови Кроули, и Азирафаэль неуверенно кивает. Демон смотрел же без какого-либо участия. Чужие эмоции так сильно пропитали воздух, что их сладкий запах больно ранил его. Постороннее блаженство ожидаемо его дразнило, но испытать подобного он никак не мог. К счастью. Или сожалению. Порой эти два чувства так тонко переплетались внутри, что Кроули не мог при всем желании отделить одно от другого, не повредив при этом пробку какого-либо алкогольного сосуда. — Это выглядит завораживающе, — тепло выдыхает ангел куда-то в шею демона и тот на мгновение забывает, как дышать. В сердце, в несуществующем, а оттого вечно ноющем демоническом сердце что-то загорается, но тут же затухает, попадая в невозможную для горения реальность. Кроули заставляет себя не обращать на такой жест Азирафаэля внимания — этот ангел просто все еще стоит у него за спиной, а дыхание… Ну ему же надо куда-то дышать! И, кроме того, у служителя небес никогда не было своего двусмысленного словаря. А значит, и подтекста для него не существует. — Как думаешь, ангелы или демоны могли бы такое провернуть между собой? — как-то подозрительно тихо спрашивает Азирафаэль, бросая эту фразу вскользь, будто бы случайно обронив. — Демоны те еще засранцы, — фыркает Кроули без капельки совестливости, он хочет что-то добавить о гадливости, ползучести и отвратности некоторых (всех) качеств демонов, но вопрос Азирафаэля неожиданно резко ударяет в голову. Он. Спросил. Что?! Кроули резко поворачивается назад и чуть-чуть не врезается в ангела. Очки как-то сами съезжают на кончик носа, от чего ярко-желтые с рыжими вкраплениями глаза оказываются непозволительно близко к небесно-голубым ангельским. Змеиные зрачки сужаются до толщины маленькой иголочки, сестра которой, судя по ощущениям, так сильно колется где-то у демона в груди. Азирафаэль учащенно моргает еще каких-то несколько секунд, но по их истечению отходит на добрый шаг назад, возвращая им обоим личное пространство. — Увы, я думаю, это только человеческий удел. Вы внизу друг друга ненавидите, мы — лишь выполняем приказы. И только люди остаются на своей особой стороне. Кроули смеряет Азирафаэля совершенно нечитаемым взглядом. Сам задал вопрос, сам на него ответил. Ангел, что творится в твоей пернатой голове? Или ты намеренно говоришь это вслух, пытаясь что-то донести? — Поцелуи — только человеческий удел? — Любовь, Кроули, любовь, — как-то особенно тоскливо тянет ангел, — Мне нужно в Каир. Куда держишь путь ты? В другой раз они пересекаются южнее безразличия, но севернее открытой симпатии. А это, между прочим, уже продвижение. Очки, служащие фильтром от всего и всегда, сарказм в голосе и особое растягивание шипящих звуков защищали Кроули ото всех. Или всех от Кроули. По крайней мере, за всем этим не чувствовались подлинные эмоции демона, и оттого он так любил эти средства. — Приятно вс-стретиться в Риме с-с-среди ночи со с-старым другом, — игриво растягивает шипящие согласные Кроули, приветливо кивая уже завидевшему его издалека Азирафаэлю. Вальяжной походкой проходит сквозь площадь, умудряясь обойти все препятствия в виде выступающих камней. Или сами камни обходят его, тут уж как посмотреть на возможности демонических чудес. Ангел сидит на краю обложенной отшлифованными камнями купальни и задумчиво водит пальцами по зеркальной глади. — Мне всегда приятно тебя встретить, дорогой, — тепло улыбается он, и демон готов поклясться, что буквально видит свет, исходящий от его улыбки в полумраке вечера, — По делам здесь? — Прекрасный город для искуш-ш-шения, сам знаешь. Везде жены, матери… Любовники, — как-то по-особенному выделяет последнее слово Кроули и плюхается рядом с Азирафаэлем на бортик. Тот стреляет глазами в сторону демона, предпочитает тактично промолчать, но Кроули никогда не был из молчаливых или смущающихся. — Давно ты здесь был? Признаться, я немного удивлен, что половые связи между мужчинами сейчас так приветствуются. Азирафаэль напрягается всем телом, но мгновенно стряхивает это наваждение с себя. Не хватало еще, чтобы Кроули уличил его в неуважении к человеческому выбору. — О… Это меня удивило тоже, но, знаешь… Время не стоит на месте. Ох уж эти люди, все время выдумывают какие-то интересные… М-м-м-м… Затеи! И ангел сильно жалеет, что демон не снимает точно приросшие к нему солнечные очки, потому что прочесть что-то за стеклами не удается. Мало того, что стремительно опускается занавес ночи, так еще и сам Кроули точно дразнит своими темными завесами. — Сам-то ты пробовал? — Пробовал что? — Сливаться с местностью? — Кроули игриво дергает бровями, чуть-чуть склоняет голову набок, от чего его тонкая чувственная шея дерзко выделяется на фоне темноты. Азирафаэль забавно распахивает рот, когда смысл сказанных слов вторгается в его голову. Намек демона вводит его в полнейший ступор, и все свое возмущение ангел может показать только гортанными звуками, показывающими крайнюю степень его недовольства. Удовлетворенный такой реакцией, Кроули хитро улыбается. На секунду из его рта выскакивает маленький раздвоенный язычок и вызывающе облизывает нижнюю губу, оставляя на ее поверхности влажный блестящий след. Надо признаться, что за века своего несуществующего присутствия, толковый двусмысленный и саркастичный словарь Кроули очень продвинулся в своих переводах. Это особенно ярко вдруг почудилось ему с Рима, когда Азирафаэль впервые понял метафоричный намек на связь ангела с мужчиной. — Н-нет! Я же ангел! Мне не положено, да и вообще… Но Кроули прерывает его небрежным взмахом руки, тщательно скрывая за стеклами очков свое разочарование. — У вас наверху это карается как-то? Почему ты так импульсивен из-за подобных разговоров? — Потому что они неприличны! Задавать такие вопросы порядочному ангелу не может порядочный демон! Кроули на секунду замирает, но вдруг разражается таким хохотом, что сидящие в ветвях ближнего виноградника птицы стрелами вылетают прочь. — Но, ангел… Демоны по своему определению не могут быть порядочными, — глухо мурлычет Кроули, слегка спускает свои очки с глаз. Ровно настолько, что половина мира кажется черной, а вторая как есть — темно-синей. Азирафаэль вспыхивает от такого заявления и, чтобы спрятать свое раскрасневшееся невовремя лицо, склоняется к краю купальни, зачерпывая правой рукой воду. Кроули насмешливо щурит нос — неловкость ангела чувствуется почти физически, и никакая прохладная вода эти эмоции не заглушит. — Брось, ангел. Я ничего такого тебе не предлагал, а ты краснеешь как юная дева перед ночью с мужчиной. Или как мужчина с мужчиной? — Кроули по-дружески пихает Азирафаэля в плечо, и тот не находит, что ответить, — Хотя, если бы предложили мне, то я бы попробовал, — как бы невзначай кидает демон, и ангел чуть ли не плюхается в воду от такого заявления. — Вот как? — с некоторым удивлением обводит он фигуру демона. — Это занимательнее, чем может показаться на первый взгляд, знаешь? Так чувс-с-ственно… Так неж-ж-жно, — Кроули перевешивается вместе с Азирафаэлем через бортик, без стеснения рассматривает жалкие попытки ангела освежиться. — Не знаю, мой дорогой, и знать не хочу. Весь сарказм Кроули вдруг испаряется и единственное, что звучит в его голосе — неприкрытая ничем защитным тоска. — Может узнал бы, если бы тебе кто-нибудь нравился. Впрочем, демон мгновенно осознает свою ошибку и, не давая Азирафаэлю уловить всю суть своего страдания, пихает его в спину, от чего ангел не удерживается и с оглушительным всплеском падает в купальню. Впрочем, Кроули делает это без какого-либо злого умысла — доказательством тому служит его незамедлительный прыжок следом. — Ты знал, что все к этому шло, — нарочито весело фыркает демон, брызгая воду в сторону ангела. Азирафаэль, одежда которого забавным пузырем всплыла на поверхность, улыбнулся тоже. — Приятно искупаться после жаркого дня в хорошей компании, — кивает он демону, но в мыслях продолжает летать загадочная горестная фраза Кроули, от звука которой у случайного слушателя точно разбилось бы сердце. Их общение меняет свое наполнение с каждой новой встречей, подобно горшку, который искусно вылепляет гончар — начиная с куска глины и заканчивая утонченным и расписанным произведением. Так колючие взгляды перерастают в медовые, а вместе с тем демон переходит от наблюдения к поступкам. Город, в который вернулись почтовые голуби, начал нешуточно так палить. Горящие пакли, привязанные к маленьким когтистым лапкам птиц, незамедлительно вступили в реакцию с их гнездами, и сухая трава мгновенно задымилась одновременно в сотни местах. Тушить было бесполезно — все дома Искоростеня загорелись одновременно, превращая главный город древлян в одно большое горящее марево. В то время, как все в ужасе бросались вон со дворов, зачерпывали воду и носились буквально угорелыми, в город на бешеной скорости ворвалась телега, запряженная парой отменных рысистых лошадей. На козлах, не переставая работать длинным хлыстом, вовсю матерился Кроули, испытывая полную прелесть трехэтажного русского мата на своем раздвоенном языке. — Ты невыносим, Азирафаэль! — ни самим небесам, ни силам ада не понятно, каким образом демон останавливает свою пару взмыленных лошадей так быстро — разгоряченные кони тянут узду, нетерпеливо перетаптываются на месте, высказывая желание броситься галопом вон из вездесущего пожара. Непонятно как демон отыскивает в темноте, подсвеченной одними лишь языками пламени, фигуру ангела. Азирафаэль, услышав до боли знакомый голос, оборачивается и смеряет Кроули таким восхищенным взглядом, что тот в любой другой момент не упустил бы шанса уличить в этом ангела. Но сейчас демон нетерпеливо хватает его за запястье и буквально втягивает к себе на козлы одной рукой, пока второй резко взмахивает хлыстом. Кони срываются с места, и дьявол их знает, как Кроули управляется с этими рыжими бестиями, сметающими все на своем пути. Флирт все еще никто не изобрел, не внес это слово в словарь, не начал выпускать книги с указаниями, как заполучить внимание человека, как заставить его сердце трепетать. Но, кажется, Кроули неосознанно делает то, чему еще не дали названия. Потому что ангел смотрит на демона с таким неприкрытым обожанием, с таким восторгом, что эмоции тяжело виснут в воздухе, отрывая Кроули от задымленной горящей дороги. — Ты пришел… — Прискакал, — в тон ему шипит демон и стремительно взвивает хлыст в небе, но на спины лошадей удары не наносит — животинам вполне хватает звука и окружающего жара, чтобы нестись так быстро, как только им позволяют ноги. — Я говорил тебе не соваться на Русь?! Говорил, что здесь никакими чудесами обстановку не исправить? Не-е-е-е-ет! Ты отправился в самое пекло, наивно полагая, что княгиня Ольга не испепелит тут все из-за смерти обожаемого мужа! — тут демон прерывает свою гневную тираду, резко натягивая повод влево, от чего лошади вовремя обходят горящий стог сена. — Дорогой, я и подумать не мог, что беда придет с неба. — Обидно, что за тысячелетия жизни на земле ты это так и не усвоил! — телега резко подскакивает — вероятно лошади наскочили на какое-нибудь бревно или прочее препятствие, и Азирафаэль со всего маху влетает в Кроули, практически утыкаясь носом в его шею. Демон раздраженно клацает зубами из-за ухабов, но на неловкое прикосновение ангела никак не реагирует — дорога из безвыходного города, который уже окружили воины, интересует его куда больше. Азирафаэль же неосознанно вцепляется в Кроули, боясь выпасть с телеги на любом повороте, на любой кочке, и испуганно прижимается к нему, разглядывая горящие избы и черный дым, клоками валивший со всех сторон. Наконец телега, объятая удушающим черным смогом, вырывается из кутерьмы гари, ужаса, криков и боли. Рыжие лошади делают несколько темпов галопа и уставшие, останавливаются по молчаливому указанию их дьявольски хорошего кучера. Ангел какое-то время сидит, плотно прижавшись к демону на козлах, совершенно не собираясь выпускать того из объятий. Странное чувство охватывает Азирафаэля, похожее на те, когда Кроули уже вытаскивал его из нескольких передряг, но это было ярче чем те, сильнее. То были горящие свечки на скудном деревенском столе, это — целый костер на королевской площади. — Ангел, — мягко шепчет демон на ухо спутнику и тот отмирает, слегка ошарашенным взглядом обводя взъерошенного и потемневшего от копоти Кроули, — Порядок? Азирафаэль смотрит в потемневшее от сажи лицо демона и прежде, чем осознает собственные действия, тянется к очкам Кроули и слегка подрагивающими кончиками пальцев снимает их с лица. Мягко складывает дужки, всмотревшись в совершенно суженные от пережитой скачки зрачки, резко сжимает демона в объятьях. — О, дорогой… Рядом с тобой всегда порядок. — Не суйся больше на Русь, — говорит падший особенно громко, скрывая за голосом внутреннюю дрожь. И ангел неосознанно переводит как «не лезь в передряги, не предупредив меня». — Ты же знаешь, я везде нахожу Русь, — от этих слов глаза демона невольно распахиваются шире — неужели ангел стал плавать в его словаре глупых саркастичных афоризмов, которые пока не смог расшифровать ни один житель мира? — Спасибо, Кроули. А Кроули только глазами хлопает. За их спинами пылает история, когда Азирафаэль впервые чувствует, как внутри него что-то расцветает. Определения он этому не дает, но и отпускать демона из объятий не собирается. Никто для него еще не бросался в пылающий город, с лошадьми, которых, между прочим, не все способны заставить идти в огонь. А Кроули смог. Кто бы ради него вообще на такое пошел? Азирафаэль выдыхает — никто. Некогда предостерегающая желтизна в змеиных глазах становится рядом с ангелом тягучим расплавленным золотом. Демон все чаще снимает очки в присутствии книголюба, все чаще сталкивается с ним на карте намеренно. — Зачем ты притащил меня сюда, Азирафаэль? Я, по-твоему, художников не видел? Но ангел пропускает замечание друга мимо ушей. Уж кто-кто, а он его не притаскивал, просто предложил выехать за пределы багетной столицы и навестить восходящую знаменитость. И Кроули, между прочим, согласился. — Дорогой, это не просто художник. По моей информации, он станет величайшим, невероятнейшим художником всех времен и народов. Его будет знать каждый образованный человек! Кроули скептически приспускает очки, рассматривая одинокую фигуру рыжего бородатого мужчины, сидящего посреди макового поля с огромным холстом и палитрой, наполненной масляными красками. — Он хоть одну картину продал? — Кроули, дело не в деньгах, а в таланте, — слегка покачивает головой ангел, продолжая рассматривать профиль художника, начавшего наносить первые мазки. — Что, ни единой? — Азирафаэль тяжело вздыхает и поднимает умоляющий взгляд на демона. Тот хитро прищуривается, чувствуя, чего именно хочет от него ангел. — Знаешь, я таа-а-к занят… Мне нужно обратно в Париж, искушать одного служителя церкви воровать деньги из пожертвований прихожа-а-ан. У меня есть минутка прорекламировать Ван Гога, но только если, — тут демон задумчиво прерывается, вальяжно закидывая ноги на столик и пронзая хитрым взглядом чертовски взбудораженного Азирафаэля. — Если что? — Искушение за искушение, — ехидно облизывается демон, и раздвоенный язык на секунду показывается из его рта, — Я тебе рекламу, ты мне… Ну скажем, поощрение. — Поощрение? — хлопает глазами Азирафаэль. — Да. Что-нибудь быстренькое, дарящее заряд бодрости и желания скакать по парижским салонам ради Ван Гога. Понимаешь, ангел? Конечно, ангел не понимал. Но Кроули это непонимание дарило какое-то особое наслаждение. А как иначе? Ведь тогда он мог продолжать говорить, а затем наблюдать, как сведенные у переносицы брови ангела мягко взмывают вверх. — Например? — демон ехидно улыбается. Знать заранее, что ничего не обломится, но продолжать намекать непонятливому ангелу на поцелуй — это первое в списке самых мазохистских развлечений Кроули. — У меня есть тело. У тебя есть тело. Грех не воспользоваться привилегиями, которые нам дарит наличие рук, губ… Языка. Работница гостиницы, проходившая в этот момент рядом с их столиком, в ужасе ускоряет шаг — на такие откровения ее трепетная душенька никак не готова. Впрочем, Кроули такое поведение девушки лишь забавит, но совершенно серьезный Азирафаэль, казалось, никак не замечает чужого смущения. — Хочешь поцелуй? — неожиданно даже для себя самого выдает ангел, и вино, которое Кроули лениво потягивал из бокала, неожиданно оказывается на скатерти. Азирафаэль, вопреки ожиданию демона, не вскакивает с места, чтобы на всю улицу заявить, какой Кроули озабоченный. Посланник небес только слегка опускает взгляд с янтарных глаз на губы, с которых розовыми каплями стекает разбрызганный алкоголь, засматривается. У Кроули даже саркастичность застревает в горле от такого жеста, а сам он в немом шоке вскидывает брови. Вся его вальяжность теряется, словно ее и не было, когда Азирафаэль сам неосознанно ведет языком по губам, прикрывает невозможно невинные глаза, раздумывая. Длинные тени его ресниц ползут по щекам, когда Кроули вдруг сипящим голосом произносит: — В щеку. Это… Такая добрая традиция у французов, да… Приветствие, прощание… Ангел кивает скорее себе, нежели демону, идущему на такую огромную попятную, что из космоса видно его белый флаг. Как существо эфирное, Азирафаэль ясно и четко чувствовал все происходящее вокруг: ненависть, отчужденность, симпатию… Любовь. Кроули он не оценивал из-за их дружбы, может (ангелу стыдно это признать) из-за демона, который априори не способен на что-то светлое. Но проблема в том, что Кроули не был темным, как все приспешники ада. Кроули был Кроули — саркастичным, харизматичным и утонченным демоном, любящим хорошую выпивку и не менее хорошую компанию, а именно его — Азирафаэля. И может, самого Азирафаэля особенно — в противном случае, не был бы он вытащен из десятков неприятностей и заварушек демоном. А Азирафаэль… С каждым столетием все больше разбирался в словах и поступках своего друга, даже если все его выводы противоречили здравому смыслу. — Спасибо, дорогой, — ангел светло улыбается и привстав со стульчика, наклоняется к Кроули, который в восхищенном ужасе распахивает и без того огромные глаза. Такое чувство случается, когда ты долго о чем-то мечтаешь, но это что-то кажется настолько несбыточным, и когда оно, наконец, случается, ты не можешь шелохнуться от переизбытка эмоций. Азирафаэль с неприкрытой нежностью обхватывает его лицо руками. Прикосновения обжигают их обоих, и Кроули судорожно втягивает ноздрями воздух, когда губы ангела легко соприкасаются с его кожей. Азирафаэль оставляет на обеих щеках демона трепетные поцелуи и отдаляется к художнику, намереваясь о чем-то с ним поговорить. Кроули не обязательно сипеть, что он бы и без поцелуев исполнил бы просьбу ангела. Азирафаэлю не нужно шептать, что он бы и без причины хотел подарить такой неловкий кусочек нежности этому невозможному демону. Кроули встает, пошатываясь, двигается к станции. Кроули не будет Кроули, если этого Ван Гога после такого не узнают все. Так от взглядов и действий они переходят к касаниям. Их флирт слишком тонок для понимания. Взгляды не раздевают, руки не лапают, слова не пестрят пошлостями. — Ангел! — вскрикивает Кроули на всю улицу и почти каждый из доброй сотни людей, столпившихся у входа в здание, поворачивают головы на него. Впрочем, самого демона мало волнует человеческое внимание, прикованное к его персоне, ведь спустя секунду из гущи дамских юбок и мужских камзолов выскакивает Азирафаэль и с улыбкой подходит к нему. — Кроули! Ты все-таки нашел время посетить этот чудный город! Какая здесь архитектура, а Неву видел? — Я видел твое письмо и как только дошел до строчки про Россию, мгновенно сорвался с места, — как-то особенно презрительно фыркает Кроули, обводя черными стеклами очков затянутое тучами северное небо, — Что ты здесь забыл? — Пушкин, — выдыхает Азирафаэль и со счастливой улыбкой всматривается в непроницаемое лицо демона. Тот только плечами передергивает, — Это поэт, и сегодня он будет читать! — Обязательно для этого тащиться в такую даль? В Россию! Ты забыл уже о всех их войнах и кровавых расправах? — Все государства так или иначе имеют в своей истории и войны, и расправы. Кроули тихонечко шипит, раздражаясь от такой наивности Азирафаэля. Конечно, он имел в виду не войны и не казни, не крепостные бунты, каких здесь была тьма. Он имел в виду то, что в такой неустойчивой стране ангел попадет в ловушку прежде, чем она будет придумана. И Азирафаэль понимает его слова, растолковывает, что за этой внешней раздражительностью скрывается некогда мастерски скрытое волнение за него самого. Но уже не скрытое — ангел ведь теперь его чувствует. Потому он легко опускает правую руку, держащую край цилиндра, и одними лишь кончиками пальцев касается ладони Кроули. Тот в замешательстве застывает, позволяя кисти Азирафаэля, облаченной в тонкую лайковую перчатку, переплести их руки вместе. Кроули стоит не шелохнувшись, даже вспыхнувшее внутри пламя чувствуется сейчас не таким важным, как мягкое, совсем ненастойчивое касание ангела к его руке. Азирафаэль не шевелится тоже. Внутри него распускается целый сад из нежностей и теплых эмоций. Такой незначительный жест кажется ему интимнее всяких постельных сцен или открытых признаний, каких он начитался достаточно в самых разных источниках. Кроули думает, что начавшаяся морось и громкое цоканье копыт по мостовой прекрасны. Думает, что мрачная туча, зависшая на горизонте, самая величественная из всех туч на свете. Думает, что рядом с ангелом, трепетно сжимающим его руку, все становится так превосходно, что хоть в Россию, хоть в Англию — суть не поменяется. Кроули очень плохой демон, потому что чувствует, как симпатия внутри него разгорается во что-то большее. Азирафаэль совсем никудышный ангел, потому что не понимает, что внутри него распускаются первые побеги любви. Они так стоят, пока вокруг них дышит и корчится улица — прохожие в удивлении косятся на них, рядом грохочут экипажи и носятся всадники, долгим задумчивым взглядом смотрят на пару джентльменов, держащихся за руки. Оставшийся вечер демон не сводит глаз с восторженного ангела, слушавшего стихи Александра Сергеевича. Он раздумывает над собой, над Азирафаэлем, над ними вместе… И досадливо кусает губу — ангел чувствует, но не понимает. А если поймет, то станет отрицать. Он хочет задвинуть этот разговор в долгий ящик: лет на сто, на пятьдесят пять минимум, но Азирафаэль сам затевает этот диалог, будто бы не понимая, что входит в реку не зная броду. — Ты когда-нибудь любил, дорогой? — задумчиво тянет ангел, рассматривая улицу и тянущиеся бесконечные богато украшенные столики. Там натертые до блеска бокалы, подле них дорогой алкоголь и бесчисленное количество приборов — вилка для рыбы, вилка для мяса, вилка для вилки и прочие причуды. Впрочем, они сами сидят за таким столиком, раскинувшимся под одним из солнцезащитных зонтов, хотя особого смысла в нем нет — на западе образовывается огромная черная туча, в брюхо которой упираются кружащие птицы. Демон обводит лицо ангела мягким смеющимся взглядом, тем самым, от которого топорщатся на крыльях перья, позволяет нарочито скорченной маске неведения лечь на лицо. Но Азирафаэль так глубоко уходит в думы, что не замечает этой маленькой разыгранной сценки. — Мне не положено, — слегка передергивает плечами демон и ангел прячет свой взгляд в роскошном пузырящемся бокале шампанского. С особо наблюдательной стороны может показаться, что он чем-то озадачен. — Да, мне тоже. Но все-таки, — ангел впивается глазами в расслабленное лицо Кроули, скользит по знакомым чертам, словно пытаясь отметить малейшее изменение, крохотную эмоцию, затерявшуюся где-то в уголке дернувшихся губ или в слишком резко моргнувших ресницах. Но напрасно! — Хоть малейшее влечение? — Влече-е-е-ние? — нарочито удивленно протягивает демон и с интересом подпирает руками подбородок. Давай, душка Азирафаэль, выкручивайся из этого сам. — Духовное! — поспешно одергивает себя ангел, — К родственной душе, к сердцу… Чувствовал бабочек? Наверное, Кроули совсем не понимает, чего бы ему хотелось больше — чтобы этот неожиданный диалог объяснялся градусом бутылки шампанского или все же отнюдь не алкоголем. Они ведь почти и не пили. Так, промочили горло. — Что, как твой галстук? — Не совсем, — ангел наклоняет голову, пытаясь ухватить взглядом свою бежевую бабочку на шее, будто бы желая удостовериться в ее сохранности, — Трепет в груди, — Кроули растягивает губы в улыбке. — Когда ты успел нахвататься романтических метафор от смертных? — О, дорогой… Я делал это веками. Они придумали поцелуи, признания, поэзию, свадебные церемонии, клятвы… — Алкоголь, — Азирафаэль вынужденно прерывается и непонимающе вскидывает бровь. Кроули салютует ему бокалом шампанского. — Это, конечно, тоже… Но я говорю о способах выражения человеческой любви, о самопожертвовании для пары, о теплом отношении друг к другу, о заботе, граничащей с нежностью… Кроули с каждым словом Азирафаэля все больше распахивает рот. Это сейчас он перечисляет все летоисчисление от их знакомства до сегодня или просто дразнит своей наивностью? Демон вдруг думает, что сегодня неожиданно может вспыхнуть какая-нибудь достопримечательность. Если, конечно, ангел не замолчит или не попытается посмотреть на всю их дружбу под этим любовным фильтром. — Что думаешь? Кроули, пропустивший половину восторженной тирады Азирафаэля мимо ушей, вскидывает голову. — Занимательно, — серьезно кивает демон, хочет что-то добавить о крепкой дружбе двух разных существ, ведь если сыпать соль на рану, то горстью. Но ангел вдруг накрывает его ладонь своей, отчего Кроули вздрагивает. Тело простреливает током и рука, вечно норовившая схватить бокал с алкоголем, впервые за всю трапезу не двигается дольше семи секунд. — Потанцуем? — тихо, боясь поднять голос на октаву выше, спрашивает Азирафаэль. В его глазах отражается взбудораженное лицо Кроули, испещренное таким количеством эмоций, что все в радиусе ста метров понимают, что между этими двумя происходит что-то чрезвычайно важное. На лице отражается удивление в приоткрытых губах, недоверие в суженых змеиных зрачках, заинтересованность в приподнятых бровях. Эмоции мечутся, и Кроули слегка облокачивается на столик, приближаясь к лицу ангела. — Ты не танцуешь. Только не лирику. Демон намекает на небезызвестный гавот, от чего Азирафаэль неопределенно кивает, пряча взгляд в складках богатой кремовой скатерти, прикусывает нижнюю губу изнутри. Мог ли он подумать, что знание еще одного танца так пригодится? — Но ты танцуешь, — всё же выдыхает ангел и смело поднимает невозможные синие глаза на Кроули. Того словно током ударяет от такого заявления. Что он прослушал в речи Азирафаэля? — Хочешь, чтобы я вел? — Хочу почувствовать тебя рядом. — Я и сейчас рядом, ангел. — Недостаточно. Они наклоняются почти друг к другу. Так близко, что сквозь черные стекла очков Азирафаэль разглядывает неясные очертания узких зрачков Кроули. Он чувствует опаляющее дыхание на своей щеке, дразнится. — Тебе нравится гроза, Азирафаэль? — обаятельно улыбается демон, и в потемневшем небе сверкает молния, отражается в бездонных стеклах. Азирафаэль приподнимает голову, кончики острых клыков выглядывают из приоткрытого рта демона, будто бы крича об опасности их обладателя. — Мы познакомились в грозу, — слегка улыбается ангел, и небо трескается по швам — первый аккорд грома звучит в тишине английского центра. Ветер хватает полы ангельского пиджака, лирично развевает их. Кроули смахивает свои очки — стремительно вскакивающие со своих мест люди не обратят внимание на огонь, пляшущий в его глазах вместо зрачков. Сразу несколько огромных капель приземляются на нежную скатерть, и мечущийся ветер мгновенно размазывает их по поверхности столика. Ангел с восхищением, граничащим с трепетом от могучей стихии, смотрит на довольно щурящегося Кроули. Первые полосы ливня обрушиваются на них и демон элегантно протягивает ладонь, приглашая спутника встать. Вторая молния рассекает черную тучу, и встающий Азирафаэль оказывается плотно прижат к Кроули за талию. Посетители в ужасе сбегают — стихия пугает их инстинктивно, зонтики хлопают натянутыми тканями, порывистый ветер срывает с людей шляпы, туча громко ругается. Золотистые глаза Кроули восхищенно впиваются в расширенные зрачки Азирафаэля, и раскат грома заставляет сделать его первый шаг вперед. Дождь накрывает их с головой, и прохладные струи мгновенно промачивают одежду. Азирафаэль с наслаждением повторяет движение демона, плотнее вжимается в тонкие плечи, позволяет ему вести. — Это вальс? — Это гроза, — хитро улыбается демон, и следующий раскат грома окончательно оставляет их одних на улице. — Мне нравится, — тепло выдыхает Азирафаэль, и холодные струи дождя превращают его слова в облачко пара. Их отношения - это что-то среднее между городом, объятым языками пламени, и небольшим уютным домиком, пропахшим умиротворением и пергаментом. Гроза, мечущаяся между ними, и есть их любовь. Молнии — это события, дающие толчки к изучению друг друга, гром — это чувства, поражающие своей оглушительностью, ливень — это все, что вытекает из первого и второго. — Что именно, ангел? — Кроули приближается максимально близко, его лицо зависает в каком-то сантиметре от лица Азирафаэля. Ангел приоткрывает губы, смущенно смотрит в янтарные глаза демона и вздрагивает всем телом от такого близкого и теплого Кроули рядом. — Ты, — одними лишь губами шепчет Азирафаэль прежде, чем ненужное расстояние между их лицами наконец исчезает. Земля трясется от ожидания, небо слегка раздвигает черную тучу, пытаясь рассмотреть две крохотные фигурки внизу. Кроули дрожит от неверия, Азирафаэль — от ожидания. Поэтому когда их губы соприкасаются, небо вспыхивает сразу несколькими молниями, ливень вокруг этих двоих становится почти завесой, тщательно скрывающих их от посторонних глаз. Кроули целует вдумчиво, не торопясь, смакуя каждую секунду. Горячее дыхание ангела опаляет его щеку, поцелуй дразнит скромностью, но углублять его он не торопится — Азирафаэль так сладко стонет, что Кроули неосознанно мурлычет. Они отрываются друг от друга и с осторожностью смотрят в глаза. Демон с пьянящей нежностью, ангел — застенчиво, но открыто — контакт с золотистыми радужками Кроули приводит его в неописуемое блаженство. — Какая замечательная между нами гроза, — на губах Азирафаэля расцветает улыбка, и Кроули думает, что ее яркости хватило бы, чтобы снабдить весь город светом на неделю вперед. — Хочешь устраивать ее чаще? — хитро щурится Кроули, и ангел слегка краснеет. Ливень по-прежнему отрезает их от чужих взглядов. — Хочу, — шепчет он в губы демона, кладет руки на его шею, углубляет поцелуй. Грозы такие чувствительные и пылкие. Так что если над вами, вопреки прогнозу, сгущается черная туча и искрит молниями, то рядом, непременно, находятся двое влюбленных. Таких вы узнаете из тысячи — один восхитительно-саркастичный, второй улыбчиво-нежный.