неудачники

      — Все в порядке?       Чарльз отнимает взгляд от пустеющего пузатого стакана с янтарной жидкостью, едва фокусирует тот на вошедшей и резко кивает, тут же морщась.       — Все отлично, спасибо, Рейвен.       Рейвен только плечами пожимает, уже собираясь бессовестно ретироваться в свою комнату. Или к Хэнку. Да, лучше к Хэнку, он там что-то химичит с её клетками, интересно посмотреть.       Ей, честно, плевать. Наконец-то в её жизни появился человек, понимающий и разделяющий её страхи на все сто процентов, а вместе бояться не так страшно. Словно крыло второе выросло и солнце не кажется таким обжигающим и далёким. У Чарльза, вроде, тоже все превосходно. Этот Эрик, который в каждой бочке затычка, который ведёт себя хуже Чарльза, утверждая, что знает все о её страхах. Два сапога пара.       Ей, честно, плевать, но этот обречённый взгляд гипнотизирующе-голубых глаз покоя не даёт. За столько лет жизни под одной крышей Рейвен уже научилась понимать, что за такой вселенской грустью обязательно последует пиздец.       Потому Рейвен садится напротив, отбирает стакан и делает глоток. Морщится с непривычки, потому что «ей стакан колы, пожалуйста». Раздражает. Чарльз вздрагивает и недовольно смотрит. Чарльз вообще любитель практиковаться во взглядах. Особенно в недовольно-осуждающих.       — Рейвен...       — Я не уйду отсюда, пока ты не скажешь, что стряслось, — категорично заявляет Рейвен, смотрит глаза в глаза. Солнце скрещивается с небесами, Чарльз сдается.       — У тебя бывало так, что когда тебе нравится человек, ты начинаешь вести себя как идиот?       — Ты наконец-то понял, что шутки Эрика не смешные? — Рейвен скрещивает на груди руки, но тут же возвращает былую серьезность разговора, иначе брат начнет ворчать. С него станется. — Ладно, что он сделал?       — Сказал, что любит меня       Удержать свист невозможно, взгляд Рейвен полон веселья и немого ожидания продолжения, но Чарльз странно медлит. На мысли все это наводит не радужные. Рейвен тяжко вздыхает.       — Судя по тому, что ты здесь в одиночестве, тупицей оказался ты. Впрочем, чему я удивляюсь?       — Рейвен!       — Хорошо-хорошо, — она шутливо поднимает руки в знак капитуляции. — Только не говори, что ты начал нести ту чушь про мутацию.       — Нет       — Тогда хуже быть не может       — Я сказал спасибо.       А нет. Может. Рейвен моргает пару раз в попытке осознать произошедшее.       — Ты сделал что?       — Знаю, — Чарльз хватается за волосы и оттягивает те в тщетной попытке содрать с головы. — Надо было тоже признаться, но я растерялся! А кто бы не растерялся, Рейвен? Эрик же весь из себя глыба льда, не читая мысли вообще не поймёшь, что он чувствует. Боже, я такой...       — Неудачник, — любезно подсказывает Рейвен, изо всех сил изображая сострадание. Нельзя. Нельзя ржать над Чарльзом. Он же твой брат. У него же горе, мир рухнул, в конце концов. Рейвен кусает нижнюю губу и старается досчитать до десяти. Чарльз обречённо машет рукой, мол, давай, чего ты сдерживаешься.       Особняк сотрясается от громоподобного хохота сестры Ксавье.

***

      — Ты в порядке?       Рейвен отнимает взгляд от пустеющего пузатого стакана с янтарной жидкостью, едва фокусирует тот на вошедшем и резко кивает, тут же морщась.       — Все хорошо, спасибо, Чарльз.       Чарльз едва заметно морщится. На его памяти Рейвен почти не пила, в основном потому, что он незримой тенью преследовал её и не давал споить и бессовестно воспользоваться. Оберегал, как мог. Душил в заботе, из которой она вырвалась птицей и наконец глотнула живительной свободы. Наглоталась по самое не хочу, видимо.       Чарльзу, честно, совершенно не хочется увязать в чужих проблемах, когда у него их по горло. Выматывающие разговоры с родителями, которые хотят забрать детей обратно домой, потому что «ваша школа разрушилась, профессор, дети не будут в безопасности». У Чарльза сейчас конференции и переговоры с властями, защита мутантов и выступления о невиновности тех в произошедшем в Каире. У Чарльза голова лысая, в конце концов, он инвалид, а Эрик поспешил ретироваться, потому что вряд ли уже скажет три заветных слова в его сторону. Да и кому нужен лысый инвалид? Только детям, о которых он заботится как о родных. Может, ещё и сестре.       Чарльзу, честно, совершенно не хочется увязать в чужих проблемах, когда у него их по горло, но он прекрасно помнит как двадцать лет назад Рейвен сделала для него то же самое.       Потому он катит кресло к месту напротив, отбирает стакан, делает глоток и морщится с непривычки, потому что Хэнк табу на алкоголь после семьдесят третьего поставил. Боже, какой вкус приятный-то...       Рейвен вздрагивает и недовольно смотрит, но так же смотреть не получается, потому что у Чарльза годы практики да и он сам успел к таким взглядам охладеть настолько, что те его совершенно не берут.       — Чарльз...       — Я не уйду отсюда, пока ты не скажешь, что стряслось, — категорично заявляет Чарльз, Рейвен вздрагивает, видно, вспомнив давешний разговор. Рейвен тяжко вздыхает, складывает руки на груди и смотрит обречённо. Чарльз хмурится. — Рейвен...       — Хэнк меня поцеловал, — выпаливает Рейвен, у Чарльза округляются глаза.       — Что?       — Не смотри так, Чарльз, я уже не маленькая девочка, чтобы надо мной трястись. И потом, не думаю, что это повторится...       — С чего ты взяла? — Чарльз вскидывает бровь. — Хэнк хороший парень, и он явно влюблен в тебя, уже давно...       — Потому что когда он сказал, что рад был наконец-то поцеловать меня, я сказала четко, — скороговоркой вываливает Рейвен. Чарльз успевает только моргнуть.       — Ты что?       — Господи, — Рейвен закрывает ладонями лицо, откидывается на спинку стула и воет. — Столько лет репетировать извинения и признание в любви и так протупить. Я просто...       — Неудачница, — фыркает Чарльз под угрожающий взгляд жёлтых глаз. — Да и что в этом такого, все волнуются перед тем, в кого влюблены.       — О, да, ты у нас мастер волноваться и нести бред, — закатывает глаза Рейвен. Чарльз только головой качает. Его сестра неисправима.       — Зато теперь ты можешь не волноваться, что всё станет ещё хуже       — Ой, кто бы говорил       — Рейвен!       — Мы ведь неудачники, да? — после недолгого молчания обречённо спрашивает Рейвен, когда от дорогого коньяка остаётся половина. Чарльз кивает.       — Мы же Ксавье. Нам на роду написано быть неудачниками       — Говори за себя, я всё-таки приемная, я мамой-то Шерон никогда не звала, еще бы я буду неудачницей...       — Вот вечно тебе надо все портить, — ворчит Чарльз и все же не выдерживает, присоединяется к тихому, но такому родному смеху сестры.       Ну и пусть они неудачники       Главное — они есть друг друга       А быть неудачниками вместе уже не так страшно. Не страшно ведь?