Недописанные письма

" Останься каждой улицей в своих наивных снах, Останься глупой строчкой в незаконченных стихах И я опять пишу тебе, мой вечный адресат Помни все, что было, но не возвращайся назад. " Впервые Клаус находит письмо тогда, когда ищет заначку наркотиков у себя в комнате. После исчезновения Пятого, его соулмейта, он потерял какой-либо смысл продолжать жить. Теперь-то он и не жил, он просто существовал. Ты счастлив, мой милый Пять? Нашёл то, что искал, мой милый, Пять? Дрожащими пальцами Четвёртый поднимает знатно помятый листок бумаги, на бумаге заметен чужой отпечаток, который остался только благодаря крови на пальце, от этого сердце невольно пропускает удар. От бумаги буквально несёт не просто грязью и пылью, а от неё веет недосказанными словами, горечью и сожалением, ужасное смешивание чувств, от такого коктейля хочется сблевать. А может это и от алкоголя? Клаус разворачивает сложенный несколько раз лист и не верит, потому что он узнает этот чёртов почерк. Буквы беспорядочно нацарапаны на листе, словно отправитель далеко не нарочито играл с пространством на бумаге, стараясь ради того, чтобы его письмо читалось и виделось куда прозаичней, чем должно быть. Посередине обрывка бумаги написано всего несколько слов чёрными-чёрными, видимо еще не высохшими чернилами, потому что когда на слова падает слеза Четвёртого, они начинают плыть. А может это и от алкоголя? Руки дрожат и холодеют, как при ломке, парень прижимает письмо к груди, безвозвратно сминая его. Он падает на колени, стискивает зубы и в итоге рвёт бумагу, от грызущей изнутри безысходности он сворачивается в позе эмбриона, всё так же оставаясь на коленях. Безысходность. Ужасное чувство, не так ли? Грызущие изнутри крысы, клубок голодных ядовитых змей глубоко в желудке, а позже и подкатывающий к горлу, заставляющий задыхаться в собственных чувствах и жалости к себе ком. Всё это выходит с кашлем и неоправданно громкими рыданиями, запиванием боли и ужаса алкоголем, таблетками, наркотиками, чем угодно, лишь бы не чувствовать, лишь бы забыться. А на бумаге было ведь совсем немного. " сегодня исписал все свои запястья уравнениями долорес просит остановиться не з а б ы в а й меня " Клаус не помнит, сколько он прорыдал, вот так, на холодном полу, а казалось бы, не находи он этот жалкий обрывок бумаги, ничего бы и не было. Ему хочется вернуться в детство, пусть не такое безмятежное, но тогда рядом был такой родной Пять, который стоял прямо перед ним, живой, осязаемый. Его можно прижать к себе и стиснуть в объятиях до хруста в ребрах, понимая, что вот он, правда живой, настоящий и совсем не пьяная галлюцинация. Пусть Пятый и начнет потом возмущаться, но Клаус будет искренне рад этому, он будет глупо улыбаться и виновато почесывать кудрявый затылок, объясняясь тем, что просто захотелось. Пятый приставляет дуло винтовки к нижней челюсти, стискивает зубы и ему хочется закрыть глаза, лишь бы не видеть горящий где-то вдалеке рассвет, но взгляд цепляется за недописанное письмо, на котором обрывками написаны самые главные фразы. " клаус, ты сегодня я тебя " Пять откладывает оружие и его вынужденная улыбка сочится горечью, такой, от которой хочется зарыдать и исчезнуть, не существовать в том мире, где он не может находиться рядом с Клаусом. Таким неправильным, таким родным и уютным, таким любимым. Ему хотелось бы держать холодную руку соулмейта, говорить ни о чем, вдыхать дым от дешевых сигарет, растворяясь во всем этом, но сейчас он совершенно один, сидит на холодном камне с такой холодной Долорес и ему кажется, что даже она смотрит на него с отчаянием. Мальчишка вдыхает и это дается ему тяжело, он с горьким смешком выдыхает и гладит винтовку. — Не сегодня, дружище. Он не помнит, сколько прошло с того момента, как он лег на ледяную землю, но всё его тело до мелкого капилляра пронизано морозным холодом, но даже сейчас он чувствует сжигающую его вину. Мальчишка двигает онемевшими конечностями и встает, даже не отряхиваясь. Рядом с ним лежат ещё одно недописанное письмо, бумага которого в некоторых местах пошла волнами, из-за слёз ли? Он вытаскивает из кармана зажигалку и берёт это письмо, поджигая. И держит он тлеющее воспоминание до тех пор, пока огонь не обжигает онемевшие кончики пальцев. Ему как никогда хочется исчезнуть, но теперь навсегда. Насовсем. Что там дальше? Что за гранью? Рай или ад? Или сплошное забвение, где не существует даже тьма? Где сознание исчезает, где растворяется человек и всё то, что было им раньше. Пятый боится. Впервые он видит страшную, бессердечную и уродливую смерть в лицо, впервые так близко к тому, чтобы узнать, почему каждое живое существо на планете так яростно старается выжить. Ужас понимания сковывает мышцы, а слезы сами собой скатываются по щекам. Пять держит в голове мысль, что тут никто не увидит его слёз, он ведь всегда был таким хорошим лидером, держался, не плакал, можно ведь дать самому себе поблажку в виде рыданий? Никто не узнает, что перед смертью ему было больно и страшно, что впервые в жизни хотелось упасть на колени и рыдать, пока не кончатся слёзы. Всё ложь, враньё, неправда. И как он мог только допустить, что он действительно оставит человека, которого любит? Он целует Долорес в лоб, гладит её щеку большим пальцем, некий жест прощания и отворачивает её от себя, лишь бы не обременять её на то, чтобы она видела его слабость и жалкость, и нажимает на курок. Острая мгновенная боль. Конец. Пронзающий выстрел остался в пределах этой пустоши, но заставил громкий звук прокатиться по довольно большой области, встрепетнуться единственную живую душу. Жаль, что никого здесь нет и не было. Оглушительный звук поглотили желтоватые развалины бывших ранее зданий и едва уцелевшие дома. Тело глухо упало на твёрдую, сырую землю. " Прощай, мой милый Клаус Тебе больше не страшно? " Хорошо, что ты не видишь, как из бывшего живого человека осталась только пустая оболочка. Под телом образуется бордовая лужа крови, которую земля охотно впитывает, а камни, бывшие ныне городским декором, пачкаются в красной жидкости, которая скоро потемнеет, становясь лишь отпечатком того, что здесь когда-то был Пять Харгривз, живой, настоящий, который тоже когда-то испытывал чувства. Влюбленность, грусть, страх, отчаяние, боль. А теперь это всего лишь кривое, изломленное тело, стеклянные распахнутые глаза и полуоткрытые в немом крике губы. Он будет считаться пропавшим без вести, а дальние, пусть и родные ему люди, братья и сёстры не станут его искать, будут лишь вспоминать, как очередного потерянного брата. Земля забрала его, и никто уже не вернёт. Человека больше нет. Пять Харгривз мёртв. Пятого Харгривза больше не существует. Воспоминания, недосказанные слова, не рассказанные шутки и веселые истории уже никто не услышит, никто с них не посмеется. На сожжённом письме было несколько слов, слов отчаяния, криков о помощи, невысказанных эмоций. "я люблю тебя, вытащи меня из этого омута, я утопаю" Клаус сдирает отросшими ногтями кожу с предплечий, когда стискивает себя в собственных холодных объятиях, он чувствует, что задыхается. Письма не приходят уже несколько недель, хотя до этого появлялись в комнате Пятого почти каждую неделю. Его трясёт от неистовой ломки, он думает, что его малыш Пять, его братишка, мертв. Он отчаянно пытается связаться с Пятым, но ничего не выходит, и Четвёртый чуть ли не на стенку лезет, воет, царапает собственный впалый живот и будучи в слезах и под сильной ломкой, умирает в углу комнаты собственного соулмейта, отчаившись. Пять, будучи призраком, находит способ вернуться в своё время, в настоящее. Он опаздывает на десять минут, когда сделать уже ничего нельзя. А он бы смог? Он стоит над телом собственной родственной души, сердце стискивает ржавые холодные цепи, а в животе сворачивается клубок ядовитых змей. Мальчишка падаёт на колени и рыдает, ему хочется исчезнуть, насовсем, не быть призраком, не видеть едва теплое тело своего соулмейта, он растягивает рот в безумной улыбке, прикусывает губы, еле сдерживая слезы и переплетает их пальцы, едва ли касаясь бледной руки, потому что его собственная ладонь как назло проходит насквозь. Никто никогда не расскажет печальную историю о двух любящих друг друга соулмейтах, никто не поплачет с неё, воспоминания сотрутся, словно целые две жизни, наполненные чувствами, было всего лишь записаны где-то на плёнке, они были всего лишь старой фотографией, которая была выброшена с альбомом сотен таких же фотографий. Клауса Харгривза словно никогда и не было. Пятого Харгривза словно никогда и не было. Их двоих больше никогда и не будет. И вот вам печальная история о двух любящих друг друга соулмейтах.