Да-да, я тебя понял

Такао не был обычным омегой. Нет. Ну вот ни разу. Вообще, понятие "обычный", говоря языком философов, понятие относительное, однако некоторые общепринятые стандарты, все-таки, есть всегда. К примеру, Мидорима вот не знал в Шутоку более ни одного омеги, которому приспичило бы заниматься командным видом спорта, тем более таким, как баскетбол. А еще ни один из омег, встречающихся ему в прошлом, да и в настоящем, ни в коем случае не относился к альфе фамильярно. И уж, боже упаси, навязывать ему свою компанию или быть крайне общительным на первых минутах знакомства. Ну ни в какие рамки же! А вот у Такао этих рамок, будто, и вовсе не было. Такао был шумным. Он словно огонь, появляющийся на ветках сухой травы моментально и тут же разгорающийся до неимоверных масштабов. Только, в отличие от огня, парень не угасал. Он продолжал гореть, озаряя окружающих светом и теплом. Такао был взбалмошным, совершенно неудержимым, крайне веселым и неусидчивым. Он не мог попридержать язык, даже когда Мияджи уже замахивался на него очередным талисманом снайпера — что будет более ярким примером, нежели это? И все же, по скромному мнению Мидоримы, Такао был лучшим. Он был необходимым, солнечным, прекрасным. Постоянно был рядом, всегда с беззлобной улыбкой принимал любые "чокнутые" заскоки напарника, будь то святая вера в гороскоп, безумная одержимость точностью во всем или же безмерная забота о собственных пальцах. Такао был бесконечно восхитительным — он был искренен и открыт, никогда не держал на других злобы или обиды. Он не воспринимал всерьез грубые слова Шинтаро, не раздражался от его эгоистичных поступков и недовольных взглядов. Казунари не мстил, и, даже когда вспоминал тот проигрыш в средней школе, никогда не ненавидел своего напарника. Он точно был самым идеальным омегой для Мидоримы из всех, кого бы тот только мог представить. Можно было бы подумать, что их отношения развивались невероятно медленно. Что они так и ходили кругами долгие годы, ну, а точнее, Такао ходил вокруг своего снайпера. Но все было совершенно не так. После проигрыша Ракузану, стоило только команде разойтись, Шинтаро весьма грубо, в свойственной ему манере, подхватил ястреба под локоть и повел в ближайшую же забегаловку, наплевав на некоторые свои принципы. Предварительно проведя беседу по поводу того, что очередной проигрыш не является причиной для слез и самобичевания (хотя, по правде сказать, и самого альфу глодало чувство несправедливости, пускай он и понимал, насколько оно бессмысленно), и заказав у официанта первое пришедшее в ум блюдо, Мидорима весьма доходчиво объявил о своих чувствах и поцеловал уже выплакавшего все свои слезы напарника, особо не касаясь того туловищем и руками. Нет, конечно, ему был весьма приятен физический контакт, но снайпер считал неприемлемым такое явное проявление чувств на публике. Даже этот поцелуй не был в его планах, собственно, как и само признание, которое он обдумывал практически месяц и чью реализацию отложил до конца Зимнего Кубка, но крайне расстроенного омегу хотелось как можно скорее утешить, самым действенным способом. А, как было известно Шинтаро, все представители этого пола млели от нежностей вроде поцелуев. Конечно, за всеми этими переживаниями после прошедшего матча мысль о том, что Такао — далеко не как все омеги, совсем вылетела у него из головы, и только его невероятно широкая, довольная улыбка привела Мидориму в чувство. — И это все, Шин-чан? А нельзя более страстно? И с языком. Ты тут меня, как никак, утешаешь, мог бы и побольше инициативы проявить. — Заткнись, Бакао, вот что. В общем, примерно с такой ноты начались эти абсолютно странные, не самые легкие, но определенно прочные отношения между двумя невероятно разными людьми с одной безумной страстью к баскетболу. Все протекало даже более гладко, чем вы могли себе представить. Как ни странно, Такао ни разу не потребовал от своего возлюбленного (в любви которому он так и не признался, пускай и вполне очевидно ответил согласием на тот поцелуй) похода в кинотеатр или же в любое другое место, предпочитаемое новоявленными парочками. Более того, он даже не изменил свое мнение к отношениям Мидоримы с гороскопом (а Казунари упорно называл это отношениями в браке, где муж тот еще подкаблучник) и не просил у Шинтаро милых прозвищ и ласковых обращений, хотя часто шутил по этому поводу, впрочем, не отходя от уже привычного, излюбленного «Шин-чан». На тренировках команды Такао не лез больше обычного. Исправно занимался, возил своего напарника на рикше и оставался с ним в зале, пока тот отбивал свою норму бросков, особо не дергая по пустякам (бесконечное болтание на заднем фоне и даже громкие шуточки уже не брались в расчет). А вот до и после тренировок Казунари все же нарушал обычно придерживаемую дистанцию, пытаясь дотянуться до такого вечно далекого альфы. Сначала Мидорима просто стряхивал с себя тонкие, но жилистые руки любимого, тянувшегося за объятиями или прочей лаской. После, когда тот, сидя возле него на зеленой траве в парке у школы попробовал сорвать с его губ практически невинный поцелуй уже оттолкнул, пожалуй, даже агрессивнее, чем следовало, чем удивил привыкшего уже ко всяким его заскокам Такао. — Шин-чан, тебе не кажется, что слишком жестоко вот так отталкивать меня? Или ты предпочитаешь хранить обет безбрачия до самого выпуска? — Такао, конечно, не показал, что задет, да и усмирил бушующее внутри негодование, напоминая себе, с кем имеет дело, но маленькую претензию в голосе услышать все же было можно. — Спешу тебе напомнить, что я тебя целовал, и мы еженедельно касаемся друг друга, когда находимся в моей или твоей комнате, хотя и это весьма омерзительно, ведь за стеной находятся наши родители и сестры. Какой идиот вообще выставляет свои чувства напоказ, вот что, Бакао. —Любой! Знаешь ли, нет ничего плохого в том, чтобы обнять или поцеловать своего парня на людях. Из какого века ты все-таки выпал, Шин-чан? Я так и знал, что невозможно быть такой ханжой, если тебя только не перенесли из прошлого! — Ты несешь полный бред, Такао, вот что. Казунари обиженно надул губы и задумался. Не то что бы ему было так важно показать остальным, что у него есть отношения (а ведь многие омеги намекали ему, что с таким характером скорее можно свернуть себе шею, нежели найти альфу), но, хотелось, по крайней мере, обычных телячьих нежностей. Хотелось прикоснуться к любимому не взирая на место и время, не дожидаясь нужного часа и не запираясь в комнате на замок. Но, позади, Мидорима был совершенно другого мнения. — Значит ли это, что я могу не рассчитывать, что ты пойдешь со мной на праздник в храм и уж точно никогда не станешь держать меня за руку, а на свадьбе, если, конечно, дело до этого вообще дойдет, целуя меня, будешь прикрывать наши лица фатой? — Разве это является обязательным для отношений? Не отнимай мое время зря, Бакао, лучше подготовься к тесту по химии. Омега фыркнул что-то о том, что нет смысла готовиться, когда его парень превосходно ее знает, за что в очередной раз получил оплеуху, а после, вдруг, лишь еще более обиженно засопел, поднялся с травы, отряхиваясь, подхватил свою сумку и направился в сторону школы, не дожидаясь Мидоримы. Может, на его поведение влияла приближающаяся течка, может это просто усталость, но сейчас он никак не мог перебороть себя и унять бушующую внутри жажду ласки и любви. Шинтаро же, оставшийся сидеть на том же самом месте, лишь бросил недовольный взгляд в сторону уходящего и продолжил заниматься химией, пускай, голова была забита мыслями вовсе не о ней. Да, конечно, ему тоже хотелось прикасаться к своему возлюбленному, ласкать того не только взглядом, но и руками, оказывать элементарные знаки внимания. Но все это казалось глупым, неразумным, иррациональным, в конце концов, бессмысленным. Выставляя свои отношения напоказ они могут добиться, разве что, лишних слухов и неприятностей. Мидорима не хотел отвлекаться от учебы на то, чтобы разобраться с крайне говорливыми ртами, которые, наверняка смогут обидеть его омегу. Не хотелось тратить время на все вопросы, которые за этим последуют, не хотелось слышать какие-либо комментарии от команды — там и вовсе думать забыли о том, что Такао является омегой. Он, наверное, и сам не понимает, сколько проблем доставит вся эта показуха, так жадно желаемая окружающими. Шинтаро, к примеру, понимал. О, он прекрасно осознавал, что стоит им показать то, насколько изменились между ними отношения, это станут использовать другие команды, альфы тут же вспомнят о принадлежности Казунари к нежному полу, оценивая выбор своего "соратника", да и вообще, внимания к ним будет привлечено достаточно. А Такао и так собирал вокруг себя толпы своим дружелюбным характером, что никак не могло остаться незамеченным безумно ревнивым глубоко внутри Мидоримой. Единственный минус во всех этих вполне обоснованных размышлениях был в том, что омега о них, совершенно точно, не знал. Единственное, что мог предполагать ястреб (если не брать в расчет историю с перемещением во времени и принадлежность Шинтаро к другой эпохе) это то, что Мидорима попросту стыдится или стесняется признавать их отношения на публике. И, конечно, вариант со скромностью напарника весьма вдохновлял, однако Такао порядком устал тащить на себе тяжкий груз их отношений. Все эти вылазки с ночевками — его упорный труд, мимолетные касания, пока никто не видит — практически ювелирная работа. Нет, он совершенно точно не собирается и здесь брать инициативу в свои руки. Пусть альфа все-таки побудет альфой, а то после их первого поцелуя и весьма лаконичного признания Мидорима будто и вовсе решил, что его миссия успешно завершена. Глаза омеги загорелись озорным огоньком, предвещая множество бед и страданий едва ли не всей школе, и все учащиеся, давно знающие этого шумного и весьма задорного паренька испуганно расходились по сторонам, перешептываясь на тему того, что же им предстоит перенести на этот раз.

***

— Кто-то сейчас получит ананасом! Такао испуганно обернулся, высматривая, с какой стороны ждать опасность, и лишь обезоруживающе улыбнулся, найдя Мияджи-семпая взглядом. — Такао, а ну перестань глазеть по сторонам, у твоего суженого сейчас тренировка на стадионе, нечего тут высматривать, принял упор лежа и начал отжиматься! — Киеши, на время оставленный за главного, так как все прочие старшие вместе с тренером уехали на какие-то обязательные сборы, недовольно стрельнул глазами в отлынивающего от тренировки игрока, а после продолжил заниматься с новичками, убедившись, что провинившийся принялся отбывать наказание. Пока Казунари, бурча себе под нос что-то о недальновидности и несправедливости семпая, отжимался, Мидорима хмурым взглядом протирал в омеге дыру, чувствуя, как заставляют вскипеть кровь дошедшие до него слова Мияджи. В последнее время, отчего-то, среди команды постоянно бушевали шуточки в сторону Такао и его, якобы, влюбленности в одного из футболистов школы, некоего Кэтсеро Абэ. В чем причина поползших слухов Шинтаро не знал, так как в последнее время Такао мало того, что перестал извечно ходить за ним по пятам, так еще и не удосуживался рассказывать о всем, что происходит в его жизни, как делал это обычно. Нет, конечно, снайпер и сам иногда дергал омегу под руку, когда ему надо было выйти освежиться или же просто уйти, а тот заговаривался с кем-либо, но это было огромной редкостью. Обычно, взгляд Казунари неусыпно следовал за ним, подмечая как любую перемену в настроении, так, естественно, и его перемещения. И вот, после того самого разговора в парке, все вдруг переменилось, и, оказалось, что у них толком и не было точек пересечения, если только Такао не подходил первым. Все это естественно злило, крайне раздражало и приводило Мидориму, буквально, в бешенство. Он все время пытался подойти к омеге, чтобы выяснить, что происходит, но тот либо был в огромной компании, либо скрывался из виду прежде, чем Шинтаро мог его настигнуть. В конце концов, когда поползли первые слухи о Казунари и Абэ, альфа уже был доведен до определенной точки кипения, а заявление Мияджи-семпая, который, обычно, придерживался в своей речи только проверенной информации, вовсе стало завершающим штрихом во всем этом переполохе. Семья Мидоримы собралась сопроводить отца на симпозиум в другой город, и он был оставлен в блаженном одиночестве на целую неделю. Собственно, у альфы никогда не было стремления к общению, поэтому подобная ситуация воспринималась им не иначе, как дар Судьбы, однако же, против общения с Такао он давно уже ничего не имел. А вот тот, напротив, даже вполне-таки не прозрачный намек откровенно проигнорировал, не пытаясь, как обычно, напроситься в гости. Естественно, Шинтаро, уже доведенный до края, пользуясь фактором начинающихся каникул и огромной расположенности к себе всего семейства Казунари, подкараулил того в последний день занятий и, с силой сжав запястье непокорного, повел в сторону своего дома. Впрочем омега, уже не воспринимающий каждое прикосновение своего возлюбленного с радостью, лишь фыркнул и начал активно вырываться. Несмотря на более хрупкое телосложение, да и прочие прелести своей половой принадлежности, он весьма преуспел (абы кого, знаете ли, в баскетбольный клуб Шутоку не возьмут) и почти выдернул свою руку, другой отбиваясь от альфы. — Да какого черта, Шин-чан! Меня, вообще-то, ждут на спортивной площадке. И, к слову, сейчас ты привлекаешь к нам то самое, такое нежеланное тобою, внимание окружающих. — Такао самую малость переборщил с обидой в голосе, но не настолько, чтобы его напарник догадался в фальшивости всего происходящего. А тот был слишком разозлен, чтобы мыслить рационально и здраво оценивать ситуацию. Наверное, именно поэтому, спустя мгновение после своих слов ястреб, как ему и следовало, взмыл в воздух, только вот не своими силами. Мидорима, уж точно не собирающийся устраивать "семейные разборки" во дворе школы, закинул причину своих мук и страданий на плечо и поспешил скрыться с глаз порядком удивленных одноклассников и просто знакомых. Впрочем, пронести свою драгоценную ношу мимо стадиона, на котором занимались футболисты, прямо у кое-кого под носом, он не постеснялся, с удовольствием слушая шипящие ругательства смущенного омеги. Их путь до дома был незабываемым. Во-первых, Такао был весьма упорен в своем стремлении завершить не самый свой удобный полет на плече, даже ценой собственного здоровья — а с высоты плеча Мидоримы падать, это, знаете ли, тот еще экстрим. Во-вторых, запах омеги неожиданно (неожиданно только для его любимого, для самого Казунари очень даже предсказуемо) усилился, предвещая нечто грандиозное — теперь стало ясно, отчего матушка парня с такими охами и ахами выслушивала Шинтаро, отпрашивающего его на целую неделю. Естественно, во всей округе странная парочка произвела фурор — несмотря на частые "ой, у нас тут случайно течка", в тихом-мирном районе, в коем проживали герои, подобные ситуации возникали редко. В любом другом (ну ладно, возможно не в любом) случае, альфа, столь педантичный и трепетно относящийся к любому телесному контакту со своим партнером, естественно загодя готовился бы к его течке. И не только в материальном плане. Как бы это ни звучало, Мидорима действительно собирался обсудить с ним все мелочи, от того, какие позы тот предпочел бы использовать, до того, есть ли у него какие-то особые пожелания (он довольно-таки тщательно изучал эту тему, после того как начал встречаться с Казунари, и узнал, что некоторые представители его пола предпочитают во время течки запасаться сладким или острым, так как именно этого им в данный период очень-очень хочется). В общем, Шинтаро ни в коем случае не хотел, чтобы все происходило именно так, как было описано в омежьих романах — там обоими партнерами завладевала животная страсть, от чувств оставались песчинки, голос разума таинственным образом испарялся или же не присутствовал вовсе, тут уж, какой роман попадется. Сейчас же, с горем пополам ставя на ноги уже не брыкающегося Такао и быстро открывая входную дверь, Мидорима с еще большей раздраженностью думал о том, что его чертова ревность, которая во время течки была ни к селу ни к городу, медленно, но верно, губила все его планы. Впрочем, это было уже не так важно. По крайней мере, альфа уже не мог проанализировать это так, чтобы иметь полный контроль над собой. Его глаза, потемневшие от гнева, осматривали Такао с головы до пят, замечая неровное дыхание, расстегнутую аж на три пуговицы рубашку и переминающиеся ноги. Ну и, конечно, сверкающую, ослепительно довольную улыбку на его лице. — Ты знал, что у тебя скоро предвидится течка, и собирался пойти к этому... футболисту? — Последнее слово Мидорима буквально выплюнул, защелкивая входную дверь и медленно раздеваясь. О, он не спешил. Его изящные пальцы, забинтованные черным бинтом — сегодняшний счастливый цвет, плавно скользили по пуговицам школьного пиджака, расстегивая одну за другой. Господи, Казунари бы отдал душу за то, чтобы эти пальцы прямо сейчас уже скользили по его телу, так же прекрасно и эстетично выглядя со стороны. Он бы, пожалуй, безмолвно любовался этим зрелищем вечно, однако Шинтаро ни в коем случае не собирался спускать тому с рук все произошедшее за недавние время и, уж тем более, оставленный без ответа, вопрос. — Такао! — Сам же сказал мне не показывать отношения на публике. Я отвожу подозрения, Шин-чан! — Такао! — А ты, между прочим, все испортил! Какой нехороший мальчик! — омега захихикал, медленно пятясь в сторону комнаты Мидоримы. Они же почти целую неделю друг друга не касались! А тут еще и течка. Ну не до разговоров сейчас. Такао вообще думал, что его любимый, под влиянием ревности, наконец-то проявит характер, а тот, видите ли, пуговки свои по полчаса расстегивает и обувь снимает в таком темпе, в котором стриптизеры с себя корсет стягивают. И плавность движений, кстати, схожая. Шинтаро же, вновь окидывая омегу внимательным взглядом, как всегда фыркнул, поправляя очки и остался стоять на месте. Нет-нет, ярость в нем не утихала, даже наоборот, быстро набирала обороты, вот только постепенно наравне с этим, возвращалась способность мыслить трезво. — Не смей заносить грязь мне в дом. Подойди, сними верхнюю одежду и обувь. У Такао по коже пробежались мурашки. Ничего особо сексуального или, хотя бы, романтичного сказано не было, однако жесткий голос, целенаправленно сделанный громче, заставлял ноги подкашиваться от своего тона. — Шин-чан, а ты оказывается любитель покомандовать? — Заткнись, Такао, вот что. Омега прикусил нижнюю губу, с интересом и даже некоторым вызовом взирая на своего любимого, небрежно скинул пиджак, оставив его валяться на тумбе — знал, что это выбесит Мидориму еще сильнее, подошел почти в плотную к альфе и, не разрывая зрительного контакта, опустился на одно колено, расшнуровывая свою обувь. Вся его текущая сущность трепетала от запаха альфы, находящегося в такой непосредственной близости, однако, вопреки всем прочитанным романам, а может быть, исключительно из вредности, контролировать себя еще представлялось возможным для него. Шинтаро не отодвинулся ни на миллиметр, лишь ухмыляясь про себя тому, что Казунари и в постельных отношениях не оказался типичной омежкой-скромняжкой. Собираясь выпустить наружу пар, альфа, не без лишнего самодовольства, звучно расстегнул ширинку, позволяя ей вжихнуть на всю квартиру, и приспустил темно-синие боксеры, открывая вид на полувставший член. Такао, увидевший его боксеры в первый раз, прочитал целую лекцию о том, почему считал, что у Мидоримы определенно должны быть трусы с неимоверно странной расцветкой — какой-нибудь там Спанч-Боб или, на крайний случай, море кактусов, и тогда этой действительно казалось ему невероятно смешным, как и недовольное, покрасневшее лицо парня, но сейчас все действо, проделанное Шинтаро, было невероятно возбуждающим. Казунари облизнул свои искусанные губы, заканчивая с шнуровкой на втором кроссовке и отбрасывая тот в сторону, а после перевел свой взгляд на половой орган-гигант Мидоримы. Не то что бы омега был знаток членов, но этот, судя по просматриваемому порно, и правда был ого-го. Впрочем, до момента прямого с ним взаимодействия, Такао это вовсе не пугало, даже весьма так подогревало, а вот теперь он замер в нерешительности, а после потянулся к члену руками. Дрочить — это пожалуйста, а вот как такую махину в себя принять, он не знал, и знать боялся, однако выбора ему определенно не оставили. — Ты только что этими руками касался своей обуви. Убери их немедленно и используй свой рот. Такао нервно рассмеялся, что вышло достаточно громко в пустой квартире, где были только они вдвоем и напрягающая тишина, редко прерываемая вздохами и шорохами одежды. Ей богу, как бы сильно течка ни давала о себе знать — ладно хоть штаны не промокли, потому что ощущение прилипшей к телу мокрой одежды не было у омеги самым любимым, и именно поэтому он предусмотрительно начал носить прокладки за пару дней до предположительного начала течки — в общем, как бы сильно течка ни давала о себе знать, страх был всего сильнее. Казунари очень любил экспериментировать и пробовать новое, но вот конкретно сейчас он чувствовал, что был бы не прочь аки девица охнуть, вскинуть ручки и грохнуться в обморок. — А может я лучше пойду руки помою? — Не волнуйся, помыть тебя мы еще успеем, а сейчас — приступай. Такао заметил опускающуюся к его голове руку и уже понадеялся на успокаивающие поглаживания, но все еще замотанные в бинт пальцы лишь надавили на его затылок, приближая непосредственно к объекту недавнего обсуждения. Казунари обреченно вздохнул, а после послушно открыл рот и медленно вобрал головку, едва не оцарапав чувствительную кожу зубами. Да уж, практики на бананах явно было недостаточно. Хотя бы потому, что буквально через несколько секунд омега забивал на первоначальную цель и поедал любимый фрукт. Главное, чтобы рефлекс поедания после первых пятнадцати секунд все же не сработал. Боже, о чем он думает. Мысленно Такао ударил себя ладонью по лбу и рассмеялся от глупости собственных рассуждений, однако, видимо, такова была его защитная реакция. Мидориме явно не понравилась такая длительная пауза и он чуть сильнее надавил на голову омеги, незаметно массируя подушечками пальцев кожу, спрятанную за спутавшимися волосами. — Положи руки мне на бедра и прикрой зубы губами. Попробуй сначала поласкать языком. Шинтаро будто учил его, как правильно забрасывать мяч, и такая отрешенность естественно била по самооценке ястреба, так что тот решил постараться и побыть идеальным учеником. Поджав губы достаточно, чтобы закрыть ими зубы, и без лишней стеснительности уместив руки на заднице Мидоримы, чем заставил того вздрогнуть от неожиданности, Такао взял чуть больше, начиная языком вырисовывать всяческие узоры на головке члена. Услышав первый довольный стон, он явно разошелся, едва ли ни зажмурившись от радости за собственные успехи, и плавно начал вбирать орган глубже. Рвотный рефлекс Казунари подавил без особого труда — он никогда не отличался особой брезгливостью, а вот слезы на глазах все же проступили, так как ни один банан он так глубоко себе в глотку не пихал. Впрочем, Мидорима все еще был зол и достаточно осведомлен, чтобы, без страха навредить партнеру, приказать ему продолжать. Такао, сделав пару движений на пробу, постарался ускориться, но, с непривычки, повторять движения так быстро, как это было во всяких, даже любительских, видео, он не смог. Зато Мидориме уже ничто не мешало сжать волосы на темной макушке в пальцах и активно задвигать бедрами, вбиваясь в расслабленное горло. — Открой свой рот пошире. Уже с первых недель их отношений Казунари стало ясно, что Шинтаро не любитель всяких нежных словечек даже в сексе, но тут, пожалуй, претензий не было. Как же его возбуждала вся эта грубость, нарочитое равнодушие, трещащее по швам под напором страсти. Сейчас, сидя на коленях и послушно открывая рот, позволяя использовать его так, как было удобно альфе, Такао испытывал в сто крат более сильное возбуждение нежели от ласк, которыми они одаривали друг друга ранее. В заднице прямо зудело, и член уже стоял ничуть ни слабее, чем у Мидоримы, продолжающего вбиваться в его горло и размазывать полосы от слез по щекам. Восхитительно, просто восхитительно. Пожалуй, так, скоро, Шинтаро и вовсе позабудет злиться. Пускай грубый секс и привлекал омегу, едва ли он хотел бы, чтобы тот случился у него в первый раз, особенно когда у парня такая... дубинка. Такао, забывшись, хихикнул, чуть ни зажав головку выходящего члена зубами, за что тут же ощутил, как с силой альфа оттянул его волосы на чувствительном затылке, который и так за сегодня был "обласкан" им не один раз. Слезы вновь потекли по щекам, а Мидорима, тем временем, вышел из горячего рта любимого и приказал тому прикрыть губы, в следующую же секунду после выполнения этого действия кончив на них и покрасневшие щеки. Испробовать вкус возлюбленного Казунари не спешил, поэтому губы открыть не посмел. Для первого минета и так было вполне неплохо. Мало ли у него в течку что обострится, а потом придется все таким же возбужденным пол Мидориме оттирать — с того станется. Кстати, насчет своего возбужденного состояния Такао очень бы хотел высказать альфе, потому что, с недавних пор, кончить без его прикосновений он не мог от слова совсем, всегда чего-то да не хватало, чтобы подойти к самой своей высокой точке. А теперь его вот так вот продинамили. Да и возмутиться толком было нельзя — омега только приоткрыл губы, как почувствовал стекающую по верхней губе вязкую субстанцию, что стало прекрасной мотивацией тут же захлопнуть ротик. — Как по мне, чудесный способ заставить тебя помолчать. Будет даже жаль немного, когда ты приспособишься ее глотать. Мидорима, не отводя взгляда от лица партнера, ласково провел пальцами по его виску, но вот стирать свою сперму с губ не спешил, как и помогать Такао с его эрекцией. О, нет. Тот мучил его целую неделю. Прекрасно. У Шинтаро есть еще неделя, чтобы отыграться. Определенно, это будет лучшая неделя из многих. — Поднимайся, идем мыться. Вновь звук вжикнувшей молнии, только на этот раз Мидорима ее застегнул, на что Такао лишь закатил глаза, желая отпустить шуточку о том, что ближайшую неделю ни эти штаны, ни боксеры ему не понадобятся, однако возможности поболтать не было. Он бы сказал, что это сводило его с ума, но явно не так сильно, как собственное возбуждение, которому было весьма тесно в плотной школьной одежде. Вообще-то, Такао и вовсе не озадачивался вопросом душа прямо перед сексом. В плане, он достаточно тщательно и основательно вымылся утром, и, честное слово, не ел во избежание конфузов, но, в конце то концов, у него вообще-то течка, а Мидорима, вообще-то, должен быть невыносимо как зол, так вот и где грандиозные, просто невероятно масштабные последствия этих двух фактов? Порванная в клочья одежда, страстный секс, чтобы не успеть побояться и передумать? Ох уж этот чудик из Поколения Чудес. Казунари должен был догадываться, что все не будет так, как у обычных людей. Впрочем, ему сейчас как у обычных и не надо. Лишь бы кончить и обрести возможность говорить. На секс в душе Такао, конечно, не рассчитывал (маленькая надежда, таившаяся глубоко в душе вполне быстро сменилась реалиями жизни — скользкий пол и стенки ванны явно не располагали к тому, чтобы без проблем взять в себя этот огромный, черт возьми, огромный член). Однако, омега точно молился на то, чтобы Мидорима своими прекрасными, просто невозможными пальцами избавил его от этой дикой тяжести внизу живота. Собственно, Судьбу всегда слушал только его альфа, поэтому та не осталась благосклонной к мольбам Казунари. Уже избавленные от бинтов чужие пальцы и впрямь проскользили по его оголенной коже, но весьма быстро и дразняще, явно недостаточно для того, чтобы заставить кончить. Омега жалобно простонал сквозь сомкнутые губы и бросил на Мидориму жалобный взгляд, правда тот, уже в который раз не сработал. Альфа развернул его к себе спиной и заставил всем корпусом прикоснуться к холодной мокрой стене, из-за чего по коже Такао забегали мурашки, сам он вздрогнул, а его соски, упирающиеся в плитку уже бусинками тут же напряглись. Смоченные в воде пальцы Шинтаро мягко огладили правую щеку, в то время как сам альфа всем телом прижался к Такао сзади, заставляя почувствовать и уже вновь возбужденный член, и горячие напряженные мышцы торса, и тазобедренные косточки, упирающиеся в бедра омеги. Казунари невнятно всхлипнул и вновь простонал, выпячивая зад, как он сам полагал — совершенно бесстыдно — хотя на самом деле движение это было совершенно неуверенным, а щеки его стали еще краснее от смущения. Мидориму же такое явно не оставило равнодушным, однако спешить он все равно не смел, как и поощрять. Пальцы его прошлись по мягким искусанным губам, за которые он так часто ругал омегу, рассказывая о том, сколько разнообразных болячек можно занести через такие невинные порезы. Вода вполне быстро смывала с лица Такао разводы спермы, чему так же способствовали поглаживающие кожу пальцы альфы. Только получив возможность разговаривать, Казунари поспешил напрямую сказать о своей потребности, не обращая внимания на то, что текущая сверху вода мешала ясно излагать мысль. — Это, знаешь ли, нечестно, Шин-чан. Мало того, что кончил один, так еще и не отблагодарил меня за услуги. Абсолютно несправедливо! Такао развернулся лицом к своему возлюбленному, не обращая внимания на то, как его руки омывали омежье тело, пока еще почти не текущее. Несмотря на излагаемую мысль, тон явно был не самым подходящим — он говорил сбивчато, каким-то сиплым шепотом, прерываясь на глубокие вдохи. — Нечестно? Несправедливо, Такао? А оставлять меня на неделю без объяснений, флиртуя не понять с кем, это, по-твоему, как называется? На секунду омеге показалось, что Мидорима вот-вот выйдет из себя, толкнет его к стене, жадно поцелует и, наконец, начнет ласкать его тело более основательно, оставляя собственнические следы. Однако, Шинтаро мучил иначе. Он опалял нежную кожу своим горячим дыханием, касался едва-едва, и, в конце концов, резко сжал его стоящий орган, жестко, практически болезненно надрачивая, заставляя излиться мгновением спустя, а после тут же смывая все следы водой. — Вытирайся и иди в мою комнату. Я уже достаточно на сегодня потаскал тебя на руках, вот что. Мидорима подал омеге его полотенце, а сам начал вытираться своим, как ни странно, не зеленым, а фиолетовым. Закончил он в разы быстрее, чем отходящий от произошедшего Такао, поэтому, не дожидаясь его, ушел в комнату. Казунари возмущенно посмотрел ему вслед, но возникать на этот раз не стал, лишь бурча себе под нос. Да уж, ревность Шинтаро оказалась куда более пугающей, чем он ее себе представлял. Да, откровенно говоря, совсем не такой. Но, если откинуть в сторону все свои фантазии, такой Мидорима тоже возбуждал ни на шутку. В общем, рассуждая о том и о сем, Такао, наконец, добрался до нужной комнаты и нерешительно шагнул внутрь, закрывая за собой дверь. Его альфа уже расстилал поудобнее постель — благо, та являлась, по крайней мере, однозначно шире одноместной, и уместиться на ней вдвоем можно было без особых проблем. Однако сейчас Казунари это не волновало от слова совсем. Мидорима, этот противный донельзя педант, уже успел натянуть на свой прекрасный, разве что слегка (омега хотел бы сказать "малость", да увиденное не позволяет) невероятно большой член презерватив. Гладкий, прозрачный, почти незаметный презерватив, который вовсе не должен был привлечь внимание Такао, но того все же мучила одна мысль, с которой он так и замер в дверях. — Тяжело было его натягивать? Шинтаро бросил хмурый взгляд в сторону остряка, неловко переминающегося у двери вопреки своим наглым словам, а после, буквально на секунду, его лице озарилось какой-то странной ухмылкой, которая читалась больше в его глазах, нежели на губах. — Так же, как и твой рот. Это был, так скажем, удар ниже пояса. Лицо Такао вновь, против его воли, стало красным, губы приоткрылись, но сказать что-то еще он так и не сумел, разве что прошептать: "1-1" и нагло разлечься на кровати. Хотелось понежиться на мягких простынях, вновь понаглеть, заказать себе у Мидоримы расслабляющий массаж — как-никак у него первый раз, а у партнера тут этакое достоинство, прямо световой меч. От собственных совершенно неуместных и нисколечко не сексуальных мыслей Казунари вновь глупо улыбнулся, однако веселье его тут же оказалось прерванным спазмом. Омега сдавленно охнул и схватился за живот, ощущая слишком сильное давление. Чуть позже по бедрам потекла тонкая струйка смазки, а кольцо мышц пульсирующе начало сжиматься. — Ши-ин... Такао рад бы был прикрыть глаза, но взгляд его отчаянно бегал по комнате, выискивая в силуэтах мебели (а зрение сейчас ястреба ой как подводило) своего любимого. Шинтаро же взволнованно дернулся еще на первый болезненный вздох омеги, однако, осознав, что ничего особенно страшного не происходит, продолжил стоять чуть в отдалении от кровати, раскладывая на столе запасы презервативов на всю следующую неделю. — Да, Такао? Стон Казунари был восхитительным, сладким, воспринимался совсем иначе, нежели пошлые стоны актеров или наигранные — одноклассников. Мидорима оглядел поистине голодным взглядом картину, нарисовавшуюся на его постели, и оказался в полном восторге. Омега лежал на спине, уже на слегка смятых простынях, чуть согнув и сведя ноги в коленях. Спина его периодически выгибалась так, что макушка упиралась в постель, а ни один из позвонков и вовсе ее не касался. Руки Такао тянулись к его анусу, шаловливые пальцы уже слегка растягивали дырочку своими кончиками, и Шинтаро почти был готов поверить в то, что его любимый и впрямь такой бесстыдник, что без капли смущения проделывает подобное прямо у него под носом, если бы не заметил яркий румянец на щеках и полуприкрытые глаза. — Шин, иди ко мне. Мидорима, естественно, собирался отыграться за все выходки своего любимого, но и его выдержка была не бесконечна, поэтому альфа плавно сел на кровать, а после и вовсе устроился меж ног Такао, неожиданно резко разводя сильными руками его колени, что заставило омегу прикрыться руками и сдавленно охнуть. Да уж, опыта маловато. Но это ничего, Казунари был уверен, что к концу недели смело оседлает Шинтаро и сможет заболтать того до самого оргазма. Сейчас же вся власть была в руках альфы — течка, впервые проводимая рядом с альфой, давала о себе знать, сковывая в движениях, ослабляя и полностью забирая любой контроль над телом, да и над разумом тоже. Мидорима, на этот раз, медлить не стал, и, откинув в сторону руки омеги, плавно погрузил свой палец в жаркое лоно. Такао, от волнения, его сжал, но боли не почувствовал — в его состоянии все нужные мышцы при контакте с альфой тут же расслаблялись, не давая большого простора для сопротивления. Шинтаро же, второй рукой успокаивающе поглаживая Казунари по животу, втиснул в него второй палец, а после начал растягивать внутри, стараясь плавно развести пальцы, насколько это было возможно. Его член был гигантом в длину, в ширину же никакими особыми размерами не отличался, хотя, выступающие на нем венки и уже почти багровая головка все еще выглядели достаточно пугающе для омеги. — Знаешь, Такао, наслаждайся по полной. Потому что как только я растяну тебя под себя, выебу так, что забудешь, как ходить и говорить, вот что. Такао сдавленно застонал, вновь выгибаясь практически до хруста в каждой косточке. По телу прошлась дрожь от этого глубокого низкого голоса, а член, даже ни разу не обласканный, излился на его же живот. Омега зажмурился, едва дыша, пульсируя, казалось, всем телом, пока испытывал оргазм. Перед глазами танцевали не то звездочки, не то какие-то цветные круги, но удовольствие свое Казунари словил. И именно в этот момент, так скажем, полной релаксации, Мидорима осторожно вторгся внутрь. Глаза омеги тут же испуганно распахнулись, но запротестовать он не успел, так как Шинтаро двинулся внутрь одним плавным движением до конца, мягко раздвигая послушные мышцы, смазанные природными выделениями. Руки Такао тут же впились в плечи нависающего над ним альфы, но того это не остановило. Рыкнув, Мидорима задвигался агрессивно, быстро и резко, проникая на всю длину, периодически задевая нужную точку и ни на секунду не позволяя Казунари отстраниться. — Ты больше никогда не будешь ни с кем флиртовать или общаться так, чтобы все остальные считали вас парой, ты понял меня, Такао? Вся сдерживаемая альфой энергия, наконец, вылилась наружу. Он кусал, лизал, царапал и оставлял синяки на подкаченном, но все еще выглядевшем хрупко теле. Такао в ответ лишь сжимал его в себе и громко бесстыдно стонал, запрокидывая голову и закатывая глаза от удовольствия, самую малость смешанного с болью. Было хорошо, очень хорошо. Сжимающие нутро спазмы течки отступили под порывом страсти, долбящийся в еще недавно невинную дырочку член доставлял неимоверное наслаждение и выбивал последние мозги. Последние мозги, но не упертость Такао. — Мхм, да-да-ага, но тогда мы с тобой позволяем себе нормальные для пары вещи. Вне дома. Мидорима, раздосадованно фыркнувший на такое заявление вновь толкнулся в самую глубь, наслаждаясь тем, как сжимает его омега, кончая в который раз, а после вышел, неожиданно перевернул того на живот, заставляя встать раком, и вновь вторгнулся в его тело, поддерживая едва держащегося на руках и ногах Такао под живот. На этот раз действия были еще куда более резкими — словно альфа наконец-то распробовал все удовольствие от такого жесткого проникновения. Непрекращающиеся стоны Казунари лишь подогревали его, а эта упорная его черта доводила до бешенства и восхищала одновременно. Будто решив что-то для себя в мгновение ока, Шинтаро лишь слегка кивнул сам себе, склонился к спине омеги, провел поцелуями дорожку до самой шеи, и резко впился в холку зубами, вбивая член на всю длину и так удачно задевая простату в свою последнюю фрикцию, едва успев обхватить орган самого Такао ладонью, чтобы тот не обкончал им всю постель — менять сейчас простыни крайне лень, а вот самим обтереться — дело двух салфеток (условно). Сотрясаясь в оргазме еще некоторое время, Мидорима едва успел покинуть сжимающееся кольцо мышц до образования узла, что было опасно даже в презервативе, и, наскоро обтерев себя и любимого, рухнул рядом с ним на кровать, прижимая ослабевшее тело к себе. — О таком, вообще-то, спрашивают сначала, Шин-чан. — У тебя слишком довольный голос, чтобы ты сейчас возникал, вот что. — Ну, теперь-то мы точно можем обниматься и целоваться в парке? — Не обольщайся. Это будет только в качестве исключений. И ты больше не общаешься ни с кем из незнакомых мне альф без моего разрешения. — Мхм, да-да, точно, Шин-чан. Обойдемся без ошейника? — В глазах Такао так и плясали смешинки. — Тебе скорее необходим намордник. Мидорима рыкнул и слегка надавил пальцами на еще не заживший укус, вызывая болезненный стон и дрожь по всему телу омеги, который был не в силах даже приподняться. На несколько минут тот покорно притих, едва слышно сопя и поскуливая, а после вновь принялся за свое, болтая без умолку. Ничего, у Шинтаро есть целая неделя, чтобы превратить несколько покорных минут в несколько покорных часов. В конце концов, большего ему и не надо. Ведь Такао на то и Такао, чтобы быть совершенно не обычным омегой.