The last cigarette

      — Чего тебе? Гин сделала затяжку и выдохнула прямо в ненавистно-любимое лицо, склонившееся над ней. — Тебе нельзя курить, Гин, — светловолосая протянула руку и попыталась разжать пальцы девушки, крепко сомкнувшиеся вокруг сигареты, но та легко освободилась от чужой хватки и снова поднесла её ко рту, при этом умудрившись коснуться кожи Хигучи горящим кончиком. Она засмеялась вперемешку с кашлем и небрежно бросила девушке издевательское "Прости". — Ничего, я заслужила. — Ичиё поморщилась от боли и засунула руку в карман брюк. Помедлив, она села рядом с Акутагавой, обводя переулок внимательным взглядом. Они сидели на ступеньках одного из старых полуразвалившихся домов, в котором находилась жалкая комнатушка, ютившая в своих полусгнивших стенах бывшего лейтенанта Чёрных Ящериц. Гин насмешливо фыркнула, докуривая сигарету и, потушив её прямо о ступеньку, прицелилась, метя в урну, находящуюся в нескольких метрах от крыльца. — А это у нас семейная черта — добивать свои итак больные дыхательные пути курением, — она зашлась тяжёлым беспрерывным кашлем, отзывающимся в душе Хигучи жгучим чувством вины. — Рю тоже любил эту дрянь. Правда не в таких количествах, как я. Блондинка прерывисто вздохнула и этот вздох сказал Гин больше, чем какие-либо слова. — Что, всё ещё сохнешь по Рюноскэ? — интонация Акутагавы стала ещё более ядовитой. — А ведь он уже два месяца как мёртв... Проклятый Дазай принёс его жизнь в жертву собственным садистским амбициям. Впрочем, наверняка там, — темноволосая на мгновение подняла глаза к небу, — его больше не мучает этот проклятый плеврит. Едва ли он в раю, ведь он вовсе не был ангелом, но я очень надеюсь, что его страдания при жизни искупили хотя бы половину его грехов посмертно. А вообще, это всё для суеверных дураков... После смерти нет ничего. Может быть только людям дают другое тело и они начинают всё заново. Родись, страдай, умри — вечный круговорот. В любом случае, тут мне надоело и я хочу поскорее отправиться вслед за братом. Знаешь сколько я выкуриваю в день? Пачку, а то и две... Самоубийство не совершу из принципа — наверняка какой-нибудь собаке придёт в голову меня похоронить, а потом Дазай будет наворачивать круги рядом с моей могилой. Воображаю тот вкрадчивый насмешливый бред, который он непременно говорил бы. "О, малышка Гинни, ты не выдержала смерти своего любимого братца и решилась покончить с собой. Как жаль, что ты не предложила мне сделать это вместе! Я всегда считал тебя очаровательной, а себя — идеальным напарником для двойного самоубийства. Эх, Гинни..."  Если бы не горечь, с которой это было сказано, и не надрывный кашель, прерывающий каждое слово, то Хигучи даже посмеялась бы над имитацией речи неудачливого самоубийцы, истерзавшего немало судеб, до того это было похоже на него. Она придвинулась ближе к девушке и положила руку ей на плечо. — Нет, я не влюблена в Акутагаву-семпая. Жаль, что только его смерть привела меня к пониманию этого. Несмотря на то, как отчаянно я пыталась позаботиться о нём при жизни, я не проронила ни единой слезинки и ни одна горькая мысль не прокралась ко мне в сознание, когда стало известно, что он мёртв. Единственное, о чём я подумала это то, каково будет тебе... С того самого дня я поняла, что всё это время я любила тебя, а не его. Гин пожала плечами, но сбрасывать руку не стала. — Я знала, что ты это скажешь. Иначе зачем ты пришла сюда? Только вот уже поздно. Каждая затяжка семимильными шагами приближает меня к смерти. Может быть, мне осталась неделя. Я уже и не ем почти — только пробую напоследок все блюда, что не успела попробовать за всю жизнь. Ичиё пристально посмотрела на бледное, будто восковое лицо девушки, приобретшее желтоватый оттенок, но, несмотря на всю болезненную измождённость, не утратившее своей уверенной красоты и положила свою ладонь ей на щёку, мягко поглаживая. — Вместо каждой сигареты, касавшейся твоих рта, должны были быть мои губы. — с раскаянием произнесла она. — Гм, а ты поэтесса, — хмыкнула Акутагава, слегка жмурясь. Всё-таки прикосновения чужих рук, а тем более нежные прикосновения, всегда были дефицитом в её жизни. Не то чтобы она так сильно в этом нуждалась, но... это приятно. — Жаль твоей поэтичности не хватило на то, чтобы понять свои собственные чувства и сказать мне о них даже грёбанных два месяца назад. Возможно, тогда я бы передумала отправляться вслед за братом. Ведь мы всегда, чтобы не случалось с нами самими, желали друг другу стать счастливыми. Наивно, но что ещё мы могли пожелать? Лишь бы хоть один из нас был счастлив. — Прости меня, — Ичиё не нашла других слов и коснулась скорбно сомкнутых губ осторожным поцелуем. К запаху никотина присоединился новый, более приятный аромат и Гин сконфуженно фыркнула ей в губы "Не особо приятно со мной целоваться, наверное." — Прощать мне тебя не за что, но вот  тебе, вероятно, будет больно, если ты проведёшь со мной несколько дней и я умру, — отстранившись, Гин снова помрачнела и уставилась себе под ноги. — Незачем такие отношения. Лучше найди себе нормальную пару. В тот же день Мафия лишилась ещё одного исполнителя. Впрочем, Хигучи никто особо и не удерживал — её ведь легко заменить, да и ценной сотрудницей её никто не считал. Не являясь эспером, особо опасной она быть не могла, а девушкой с пистолетом в Йокогаме, при всей опасности, которой до основания пропитался этот город, никого не удивишь, поэтому Ичиё могла совершенно спокойно покинуть ряды мафиози, не становясь для них помехой. Наспех собрав самые нужные Гин вещи, она затолкала их в багажник и, сев за руль, отрывисто бросила "Садись рядом".

***

Гин сидит на подоконнике и выпускает клубы дыма в распахнутое окно. — Знаешь, раньше мне было легче после каждой затяжки. Это было как глоток свежего воздуха. Сейчас мне даже противно их в рот брать. Но надо закончить начатое. Хигучи, досушив волосы, бросает полотенце на сушилку и подходит к ней, забирая сигарету из уже не противящихся пальцев. Тушит о подоконник и выкидывает в окно. — Ты итак уже сделала всё, чтобы убить себя. Помни, вместо каждой выкуренной сигареты твоего рта должны были касаться мои губы. Позволь мне исполнить это хотя бы сейчас. Девушка берёт её под коленки и несёт к кровати, усаживая на светло-сиреневую простынь и тут же аккуратно садится к ней на бёдра, запуская пальцы в длинные иссиня-чёрные волосы и целуя так, как она хочет, зная, что ей всё позволено. Пока Гин не умрёт. Они упиваются друг другом и даже сама Гин не замечает того, как она гаснет. День за днём Хигучи вычёркивает из списка, составленного по её настоянию по три блюда на дню(ведь Акутагава ещё столького не пробовала), день за днём выкидывает сигареты, целуя её(та находит особую прелесть в том, что Ичиё каждый раз отбирает у неё эти блядские сигареты) и она счастлива. Счастлива до того момента, когда просыпается в пять утра от смутного чувства тревоги и не чувствует неровного дыхания на своей шее. Гин Акутагава умерла. А в её могиле будет покоиться сердце Хигучи.