Котики

Механически переключать каналы было скучно, но других дел не нашлось. Тело болело после тренировки — Брок удвоил нагрузку на ноги сегодня, так что сил осталось только на то, чтобы лежать на диване брёвнышком. Шаги он услышал ещё из коридора. Это явно был не Барнс: тот передвигался над полом, а не по. Его не было слышно, если он сам не хотел. И чаще всего он не хотел. Даже поворачивать голову было лень, и Брок просто щёлкнул пультом, переключая канал. Он как раз подумывал включить так любимый Барнсом Нетфликс, когда сверху прижало, придавило и обездвижило большим и горячим телом. — Привет, — поздоровался Стив с его затылком. — Ёбаный медведь, — прохрипел в ответ Брок. — Раздавишь! Он оказался вдавлен животом и грудью в диван, так что шевелились только руки, а дышать получалось через раз, но Роджерс, скотина такая, даже не подумал слезть. — Тебя хуй раздавишь, — опустившееся сверху второе тело выбило последний воздух из лёгких, — разве что катком. — Барнс, сука! В ответ Брок не получил ни сочувствия, ни понимания, только горячий чмок в шею. Захотелось посучиться, боднуть затылком Роджерсу в челюсть, а потом лягнуть Барнса, чтобы не зарывались, но Брок не стал. — Коты, бля, — прохрипел он в диванную подушку и с трудом вздохнул. — Дайте хоть перевернуться, изверги. Стив приподнялся, удерживая на спине лениво развалившегося Барнса, пока Брок по-тюленьи перекатывался на спину. Если эти двое были огромными, двухметровыми любвеобильными котами, то Брок чувствовал себя их лежанкой. Маленькой, детской, из которой оба давно выросли, но всё равно упрямо залезали каждый раз. Руки — левая Роджерса и левая металлическая Барнса — свешивались с дивана до самого пола, а ноги наверняка лежали на подушке на другом конце, если не дальше, и Брок почувствовал себя неоправданно виноватым. Всё-таки квартира была его. — Нам нужен диван побольше, — заметил он нехотя. Барнс поверх макушки Стива лениво приоткрыл один глаз. — Нам нужна квартира побольше. Как заговорил, так же быстро он заткнулся, не развивая тему, но Брок почувствовал, как напряглись все трое. С самого момента, как они сошлись в этих непонятных, неопределённых отношениях, никто ни разу не заговорил об этом. О будущем. Сначала было непонятно, наступит ли оно, не убьёт ли одного из них какой-то неведомой хренью на очередной миссии. Потом стало просто страшно. Брок даже себе не признавался, но он пиздецки боялся, что однажды весь кайф закончится, парни уйдут — ладно, если не в мир иной, — и останется он одиноким стариком на продавленном диване. И будет вот так переключать каналы, только никто не упадёт сверху, не согреет своим дыханием загривок, не чмокнет в шею. Поэтому Брок делал всё возможное, чтобы не думать о будущем. Но иногда такие вот вопросы проскальзывали, и тогда по спине бежал холодок. Потому что одно неверное слово, и до этих двоих, может, дойдёт наконец, что они тратят жизнь на стремительно стареющего пердуна, который — ни кожи ни рожи. Буквально. Взрывы и пожар никого не красят. Отвлёк Брока едва заметный толчок чужой ноги. Стив явно целился в Барнса, намекая, что тот ступает на тонкий лёд, но не заметить ступню сорок пятого размера, когда они лежат ёбаным сэндвичем, Брок не мог. — Хотя идея с диваном мне нравится, — другим, глухим голосом продолжил Барнс, после тонкого намёка. Брок делано расслабленно закатил глаза, хотя внутри всё сжималось в тугой комок от дурного предчувствия. — Роджерс, ты лежишь на мне. Я чувствую, как ты пинаешься. Не напрягайся, всё равно пришлось бы обсудить. Рано или поздно. «Лучше, конечно, поздно», — пронеслось в голове. — Мы знаем, что ты не хочешь ничего менять, — Стив прощупывал лёд, вглядывался в лицо Брока, и тот назло сделал морду кирпичом. — Ты и так пустил нас в свой дом, хотя терпеть не можешь посторонних. Тебе не нужно объяснять, почему «нет», мы понимаем. — Это вряд ли, — проворчал Брок. Две пары глаз смотрели на него, и это было жутковато на самом деле. Протянув руку, Брок зарылся в волосы Барнса и притянул его голову ниже, заставляя опуститься. Роджерса по инерции прижало к груди Брока, но он упрямо поставил подбородок в район солнечного сплетения и заглянул в глаза. Зрачки Стива были огромными, шальными, а радужка голубой-голубой, как ориентация Брока рядом с этими двумя, и такому взгляду никто не мог противостоять. Никогда. — Я не знаю… — начал Брок и закусил губу. Продолжать отчаянно не хотелось. — Не знаю, блять, насколько это всё. Надолго ли. Если мы купим дом, а через неделю разбежимся, то… — Продолжать. Не. Хотелось. Но Брок вздохнул и заставил себя закончить. — Продать дом ничего не стоит, но всей этой поеботы я не хочу. Слова шли совсем не те, и Брок замолчал. — Не продолжай, — голос Барнса звучал хрипло, совсем как у Солдата. — Мы поняли. Они выглядели как побитые щенки. Прятали глаза и грустно поджимали уши и хвосты, так что Броку стало их жаль. Но ещё ему было жаль себя — того, из будущего, у которого этих двоих не будет совершенно, который сдохнет один в пустой квартире или на миссии (ебись они конём) из-за того, что с неё Брока никто не ждал. — Всё ведь хорошо так, как есть, — не менее хрипло произнёс он. — Нам вместе охуенно. Сейчас. Незачем это менять. Стив резко поднял голову, и взгляд его был пронзительный: «Я сдохну, но не отступлю». Брок сглотнул горькую слюну. Вот нахуй он полез? Кто, блять, просил? Если всё закончится здесь и сейчас, винить уже будет некого, только свою тупость. — А потом? — спросил Стив, глядя прямо в глаза. — Когда тебе надоест? Через год? Месяц?.. Неделю? — Стиви, не надо, — попытался вразумить Барнс. — Командир прав: сейчас ведь всё охуенно. Обычно именно «Стиви» останавливал неостанавливаемого Барнса от необдуманной херни, и то, что им пришлось поменяться ролями как ничто другое сказало об общем пиздеце ситуации. Брок кипел давно. Эти мысли, такие липкие, никогда не отступающие, давили и давили, и в голове с самого первого дня мотал счётчик: день-неделя-две недели-месяц… Однажды счётчик остановится, и Брок это знал. И Барнс знал. Только Стив, с его максимализмом, похоже, не верил, что любовь — как кот — приходит и уходит когда вздумается. Если Барнс с Роджерсом и были такими котярами, то Брок чувствовал себя лежанкой. Самая тупая метафора его жизни. Зато самая правдоподобная. — Действительно, Стиви, — с издёвкой повторил он, сам себя сейчас презирая, — не надо. На него впритык уставились самые голубые на свете глаза. Роджерс смотрел, как сканировал: внимательно, пристально, пригвождая к месту, как будто без этого Брок мог пошевелиться. Резко захотелось встать и уйти. И желательно не возвращаться. Пусть эти два долбаёба варятся одни в своём любовном котле, а Брок уже и так заебался. — Нет, — вдруг решительно сказал Стив, и стал как будто ещё тяжелее. — Лучше скажи сейчас, чтобы мы знали. — Знали, блять, что? — устало выдохнул Брок. — И слезьте уже с меня, не пушинки. Барнс соскочил на пол, приземлившись бесшумно и мягко, а Роджерс даже не пошевелился. — Стиви, — позвал Барнс. Без толку. Роджерс вперился своими гляделками и ждал ответа. На вопрос, который Брок даже не понял. — Я просто хочу знать, что сделать, чтобы это всё, — Стив кивнул на него головой, имея в виду Брока, — не закончилось. Или закончилось… как можно позже. — Что сделать? — раздражённо повторил Брок. Он начинал тихо беситься. — Что, блять, сделать?! Не заканчивать «это всё». Как можно дольше, — он выдохнул, но совершенно не успокоился. То, что варилось в голове столько времени вываливалось наружу и не было сил сдерживаться. — Ваши ебанутые суперсолдатские жизни, Роджерс — длиной с две или три моих, и я по сравнению с вами… как… как кот, блять! Рядом с диваном медленно опустился Барнс и тоже заглянул Броку в лицо. Теперь они вдвоём смотрели, как он мучается, путается в сравнениях и аллегориях, как литератор ёбаный, и не может слова связать в предложение так, чтобы его мысль поняли. Брок вздохнул и выдал оставшееся, давно накопившееся в душе дерьмо, в которое превратились его мысли за последнее время: — Общий дом — это обязательства. Даже блядский общий диван — обязательства, и ладно, если ваше «как можно позже» наступит, когда я сдохну от старости. Но ведь так не будет. — Что ты имеешь в виду? — тихо спросил Стив. Брок закатил глаза. А то так не понятно было! — Представьте меня в семьдесят. Если шальной пулей не убьёт и печень не треснет. Если доживу до семидесяти, нахуя мне одному целый дом? Даже блядский большой диван — нахуя?.. Эмоции били волнами, и он задохнулся и замолчал. Они же поняли? Не могли не понять. — Одному? — тупо переспросил Баки. Брок мысленно застонал. — Одному, Барнс, — грубо припечатал он. — Нахуя вам сдастся семидесятилетний старик? — Нам? — ещё тупее переспросил Роджерс. Брок устало накрыл глаза рукой, но успел заметить, как эти два придурка переглянулись. — Ты нужен нам любым, — осторожно, как будто вёл переговоры, произнёс Барнс. — И в семьдесят, и в восемьдесят. — И в девяносто, — добавил Стив Броку в подбородок. — Не пиздите, — это всё было мило и трогательно, но бесило. Потому что было ложью. — Нихуя это не так, не нужно жалеть мои чувства, люди, вон, уверены, что их нет. И вообще, знаете, что? Я согласен на диван! Высвободив левую ногу, Брок толчком сбросил Роджерса с себя и выпрямился. Ленивую вечернюю негу давно как рукой сняло, и гудящий на фоне телевизор уже только раздражал. Баки, естественно, поймал Стива до того, как тот встретился с полом, и теперь они сидели у ног Брока как… коты. Ёбаные двухметровые коты, которых хотелось чесать за ушами и гладить примерно всю жизнь. Но было нельзя. Потому что коты гуляют сами по себе. — Не поверишь, Командир, — тихо сказал Барнс, поднимая свои голубые гляделки. — Не поверишь, но я тебя люблю. — Барнс… «Не начинай», — хотел сказать Брок, но Стив перебил: — Как и я. Они сидели на полу с одинаковыми взглядами, и Брок чувствовал себя последней сволочью. Они любят его. Правда любят. Может, не до семидесяти, не «до конца», но сейчас это по-настоящему. А Брок, как последний мудак, отталкивает их просто потому что банально боится разбитого сердца. Нахуя, спрашивается? Разве ему будет легче, если они уйдут, так и не зная, как сильно Брок в них увяз? Разве от этого отпустить получится проще? Брок врос в них. За каких-то полтора года вцепился когтями, что не оторвать. И если они уйдут завтра, и если через десять лет — никакой разницы. Брок умрёт без них. — Да, — услышал он свой голос, и сам вздрогнул от неожиданности, потому что не собирался этого говорить. — Я согласен купить дом. — Брок, — прошептал Стив. Он плавно поднялся на ноги и перетёк на диван рядом. Барнс уселся с другой стороны, и оба они прижались к бокам как… Шею обожгли горячие губы и на секунду Брок почувствовал кожей влажный язык. Ну правда ведь коты! — Думай, что хочешь, Командир, — оторвав губы от уха Брока, Барнс поднял голову, — но мы никуда от тебя не денемся, пока сам не прогонишь. Хочешь — забор тебе красить будем. Хочешь — тапочки приносить. Брок нервно хохотнул. Напряжение не спало, но дышать стало чуть легче. Он на ощупь зарылся пальцами в волосы Стива, а губами прижался ко рту Барнса. — Тапочки не хочу, — великодушно решил он. — Вы больше коты, чем собаки. — А давайте щенка возьмём? — вдруг поднял голову Стив. Его суперспособность переключать внимание по щелчку пальцев была полезной, но не когда он ради такой вот хуйни отрывался от целования шеи Брока. — Щаз! — возмутился тот. Улыбнувшись, Стив придвинулся ближе и, наконец, поцеловал его. Под шумок Барнс скользнул на пол и расстёгивал Броку штаны. И уже неважно стало, кого они заведут — хоть ежа — лишь бы никуда не уходили как можно дольше. Не переставая смотреть, Барнс заглотил член сразу до половины и принялся сосать, и всё, что Броку оставалось — выдыхать в рот Стива и пытаться не кончить в первые же пять минут. Но когда Роджерс стянул с него футболку, а Барнс — штаны, стало совсем не до этого. Кажется, Брок стонал, шептал что-то, выкрикивал то, о чём пожалеет после, но сейчас было слишком важно просто говорить. Потому что потом Брок не решится. Потому что Стиву и Баки нужно было знать, что он их любит, хоть и пытается скрывать, насколько сильно. — Мы знаем, — услышал Брок между толчками члена внутри. — Мы тебя тоже. Глаза закатились, и дальше память сохранила только урывки. Брок кричал, выл, царапался, но толкнули к оргазму его не ощущения и не поцелуи, а слова, которые он чувствовал кожей. Самые нужные слова на свете. Кончая, Брок замер, вцепившись кому-то в спину и плечи, и он даже не был уверен, чей член выстреливает внутри него спермой. Значения не имело ничего, всё неважное смылось, слетело, как шелуха. Где-то внизу, невероятно далеко, губы Барнса целовали расслабленные бёдра, а Стив слизывал сперму с живота. Сил у Брока хватало только смотреть и лениво перебирать их волосы. И улыбаться как не в себя. За ушами он их всё-таки почесал. Если Барнс и Роджерс были огромными любвеобильными котами, то Брок, как оказалось, мог быть котом тоже.