Я подвела этот город.

- Я Мойра Куин… И я подвела этот город… Кто бы только смог понять чего стоило сказать эти слова! Каково было признаться в самой страшной тайне, которая держала в страхе столько лет, зная, что после этого окажешься за решеткой, и избежать этого не помогут уже никакие адвокаты?! Об этом никто не подумал… И дети – самое дорогое, что только было в этой жизни, - отвернулись от нее сейчас так же, как и остальные. Как же обжигающе больно видеть не просто непонимание в их глазах, а презрение и укор! Неужели они даже на секунду не задумались, что все, абсолютно все в этой жизни она делала только для них?! Потерять двух мужей, которых любила всем сердцем, было все же легче, чем частички себя, которые были главным смыслом всего. Говорят, вода и камень точит, а это стало уже последней каплей, после которой весь мир рухнул, как стены зданий в Глэйдс… Только безграничная и слепая в своей самоотверженности материнская любовь, желание защитить детей от всех опасностей, давала силы ей все это время, заставляла идти вперед невзирая на страх, и вот к чему привела… абсолютное одиночество... - Я Мойра Куин… И я подвела этот город… Повторялось в мыслях вновь и вновь, словно заевшая пластинка, когда на ее запястьях защелкнулся холодный и равнодушный металл наручников. Подвела город? А что за дело ей было до всех этих незнакомых людей, когда она оберегала свою семью? Дочь, что еще совсем ребенок, который только начинает понимать на сколько суров окружающий мир, и сын, в котором она видела почти зеркальное отражение Роберта, особенно лучших его черт, чудом вернувшийся через долгих пять лет к ней, хотя так и остался почти чужим, - вот и все, что было на самом деле важно. Только их жизнь и счастье имели для нее цену в этом мире, что давно насквозь прогнил, подчиняясь власти таких сумасшедших, как Малкольм Мерлин. Только ради Оливера, его слов о том, что он не может жить спокойно, зная, сколько чужих жизней за это заплачено, она пошла на этот отчаянный шаг, хотя надежды на то, что он когда-нибудь сможет ее простить за все, уже почти не осталось. Она видела в его глазах тогда все, что он не сказал прямо. Видела, но ничего не могла с этим поделать, совершенно ничего, и от этого становилось только еще тяжелее на душе, растоптанной и растерзанной многими потерями, что пришлось ей пережить. - Я Мойра Куин… И я подвела этот город… «Неправда! Я старалась спасти хоть что-то! Но… не смогла…» - еще истошно кричало измученное сознание, словно пытаясь отыскать хоть какую-то последнюю спасительную соломинку, чтобы удержаться на плаву в этом сумасшедшем водовороте событий, не сдаться окончательно под гнетом обстоятельств, которые давно были сильнее нее. А кто мог сделать больше? Кто?! Где были они все?! Так почему же все осуждали именно ее сейчас, как самое страшное зло?! Кто дал им всем такое право?! А в ответ тишина, нарушаемая лишь шорохом шагов - ее собственных и тех, кто сопровождал ее, - отражающихся от стен узкого и длинного коридора, так сходного с концом ее пути. Той дороги, что она не смогла преодолеть, потому что не нашла поддержки в близких людях. Небольшое помещение, стол и два стула – вот он финал всех ее стараний, награда за все. Терпеливо дожидаясь появления адвоката, она склонила голову к плечу, глядя прямо перед собой, но, не видя ничего. Темная пустота наполняла все ее существо, стирая, словно ластиком, все, что окружало. С трудом поняв, что к ней обращаются, Мойра задумчиво посмотрела на детектива, который должен был ее допрашивать. - Я Мойра Куин… И я подвела этот город… Начав повторять это въевшееся болью в сознание признание, она устало откинулась на спинку стула, прижав руку к груди, чувствуя, как сильно защемило сердце, которое буквально разрывалось на множество кровавых кусочков, раненое непониманием и брошенное умирать вот так, вдали от всего, что было дорого, в чужих стенах, в одиночестве. Последнее что она видела в этот миг – это лица своих детей. Вспоминались мгновения их появления на свет, первых радостей и печалей, - всего, что довелось ей увидеть в их жизнях, того, куда они ее допускали, отстраняясь все больше с каждым годом взросления. - Олли… Тея… Простите меня… за любовь… - прошептала она беззвучно, понимая, что никто не услышит и никто не простит. По щеке покатилась одинокая слезинка… последняя… Рука безвольно опустилась, а уже пустой прощальный взгляд так и остался прикован к потолку, будто взывая к небесам и высшей справедливости, которой так и не нашлось места в этом мире. Суета людей в форме и белых халатах уже не касалась ее, как и оставила бы равнодушной, если бы был еще хоть малейший шанс спасти ее жизнь. Не нужна она была ей, если в ней не стало больше места свету искренних улыбок и любви ее детей… Просто не нужна…