Узумаки Наруто — это Солнце.
Узумаки Наруто — это весёлая улыбка и задорный блеск в глазах.
Узумаки Наруто — это надежда, вера в то, что, возможно, этот мир не такое уж и дерьмо.
Узумаки Наруто — это…
— Бессмысленное существование и фанатичное желание умереть героем, — хмыкнул Курама, скрыв морду за пушистыми хвостами. — Тебе не надоело?
— Нет, — прошептал Наруто, улыбаясь столь искусственно, что напоминал но Йоко фарфоровую куклу, чьи эмоции на хрупком лице были лишь иллюзией — на деле же та была не более, чем пустышкой.
Но Узумаки пустышкой не был.
Для других по крайней мере.
Сам же он, казалось, и не верил в то, что до сих пор ходил по этой земле, вдыхал свежий воздух и бесцельно гулял по ночным, безлюдным улицам Конохи, стараясь найти что-то, способное вселить в него веру. Во что Наруто хотел верить и почему не мог просто и дальше двигаться к заветной цели, мечте, казалось, всей его жизни, он и сам не знал. Лишь улыбался прохожим и друзьям, с коими едва ли виделся последний месяц.
И искал.
Кураме казалось это столь глупым и наивным для того, кто с роду был окружён лишь слепой ненавистью и презрением глупых, надменных людей, что он лишь укутывал своего носителя-больше-не-тюрьму в собственные хвосты, раздражённо фырча и называя Узумаки чёртовым идиотом.
А в мыслях подсчитывал, сколько тот ещё продержится.
Потому что но Йоко всегда видел больше других. Потому что смотреть в синие-синие глаза, подобные океану, и видеть там чёртову
пустоту чертовски больно.
Потому что Солнце этого мира, чья вера и извечная дурацкая улыбка могли воодушевить и успокоить всех, медленно угасало, лишённое смысла своего существования и цели, ради которой оно бы освещало абсолютно всех.
Но почему? — читалось в глазах людишек, кои были дороги Наруто, кои были подле него и видели эту бесцельность и
совершенное опустошение.
А Узумаки только улыбнулся своей кукольной улыбкой и пожал плечами.
— Не знаю, — беспечно ответил он, жмурясь от лучей яркого солнца, что так упорно лезли ему в глаза.
И шиноби лишь качали головой от обречённости: не могли помочь, ибо не имели никакого понятия, как вернуть тот огонь, такой тёплый и родной, в небесных очах.
Хотя Шикамару не раз говорил, что глаза Узумаки, синие-синие, походили на бездну океана, утягивающую в свою пучину, не имевшую дна.
А ещё он, будучи излишне проницательным для человека извечно всё слушавшего вполуха, казалось, знал, отчего же Наруто так бледен и худ, отчего же избегал своих близких, почти не ходил на миссии и практически перестал появляться на улице.
Почему Наруто перестал напоминать то Солнце и стал подобен глубинам океана.
И Узумаки кивнул на его немой вопрос, развернулся и вновь ушёл бродить по тихим улочкам Конохи. В конце концов, когда сердце умирает от тоски, а огонь где-то внутри тухнет, не хочется, чтобы кто-то это видел.
Он ведь недостоин этого.
Он ведь монстр, чудовище, предмет ненависти едва ли не каждого жителя деревни.
Они ведь не смогут его полюбить, сколь бы грандиозными не были его свершения.
Аксиомы нерушимы, да, Ирука-сенсей?
— Ты потухаешь, — как-то бросил Курама столь спокойно, будто это было чем-то ожидаемым и абсолютно логичным.
Ах, да…
Это ведь именно так.
— Я знаю, — улыбнулся Наруто, рассматривая рыжую шерсть лиса.
— И ты ничего не собираешься делать, — хмыкнул но Йоко, уверенный в своих словах.
— Не собираюсь, — кивнул Узумаки, гладя пушистые хвосты своего друга.
— Почему?
— Зачем?
— Ты им дорог, балбес. — Демон раздражённо дёрнул ухом. — Ты дорог мне.
— Я знаю. Но вы ведь справитесь.
— Прямо как ты, ага.
— Вы сильнее меня, — качнул головой Узумаки. — А я слабый и ничтожный. Я угасаю с самого рождения, Курама. Я цепляюсь за людей, получая нож в спину или теряя их столь часто, что кажется, будто на мне проклятье. Я…
— Потерял смысл жизни, да, я в курсе, можешь не продолжать, — перебил его но Йоко. — Никогда бы не подумал, что Рикудо будет прав.
— Солнце не может без Луны, — сломано сказал Наруто, продолжая улыбаться той самой кукольной улыбкой, за которой скрыта была пустота.
А делать своим смыслом жизни человека — фатальная ошибка.
