Драконы

      В уборной рядом с приемным отделением прямо под табличкой «Курение строго запрещено» медсестра затягивалась сигаретой. Даже сквозь острый запах хлорки и табака можно было почувствовать флер ее приторных духов. Они кололи мне ноздри, а горло и без того было будто бы набито бритвами. Кровь на плитке уже никто не оттирал, в той кабинке видимо тошнило такого же счастливца, как и я. Смотря на остатки полупереваренных волокон постной курицы, плавающих в луже желудочного сока вперемешку с кофейно-черными сгустками, мне становилось дурно. Но ничего, кроме желчной пены и крови больше не выходило из моего желудка. Когда я спустилась со ступеньки, отделяющей кабинку от коридора, медсестра тревожно посмотрела на мое измученное лицо и, спрятав сигарету за ухо, спешно схватила меня под мышки и вывела в коридор. Ее пальцы, пропахшие дешевыми сигаретами, немилосердно врезались в мою кожу. Но у нее хватало сил отнести меня обратно в палату, а я висела на ее руках, как тряпичная кукла. Наверняка медсестра боялась, что больной ребенок нажалуется на дым главному врачу. На самом деле у меня еле хватало сил встать и отряхнуться от ее неприязненных объятий. Но мне повезло больше, чем паладинам.       – Ты кстати заметил, что хоть мы и в инфекционке, но медсестры ходят даже без масок. Нас просто как бревна свалили сюда, всем уже плевать, чем мы больны. Был бы ты один такой, по тебе бы студенты диссертации защищали, но ведь зараженных целый город, – переговаривались соседи по койкам. – Все, закройте рты. Как мы вас учили, хорошо? Никому не нравится здесь лежать и скрывать наболевшее, но давайте будем думать друг о друге, – крикнул со своей койки паладин. Тут же повернув ко мне свою подвижную, будто тело червя, шею, он изумленно уставился на мою больничную пижаму. Как я ни старалась быть аккуратнее, а пара бурых капель крови все же попала на рукав. – С тобой что? Опять тошнило? Он почти не двигался, только вертел головой и болтал не переставая. Иногда мне казалось, что от его постоянной болтовни у него может лопнуть уздечка языка. Но никто ничего ему не говорил, просто потому что паладин видел дракона. Госпожа медсестра пыталась убедить меня быть к нему терпимее, хотя иногда он сильно докучал. Нельзя было сказать, красив он был или уродлив, потому что его руки, плечи и половину лица опалило пламя дракона, а раны пестрели твердыми обугленными волдырями. – Мм, – смогла ответить я. Резь в горле никак не проходила, слабость охватывала все тело, доводя до бездеятельного и безразличного паралича. Я забралась на постель и рухнула грудью в матрас. От пота он совсем промок, и приходилось кутаться в колючий плед, чтобы не чувствовать его холодной влажности. – Зря ты так часто ходишь. И обед тратишь тоже зря. Ты вообще в курсе, что если не есть мясо, то не вырастешь? Эй, Наоми, я знаю, что ты меня слушаешь, зачем ты отвернулась? Я старалась не думать о паладине, его языке, который скоро отвалится, и о том, что кое-где его кожа похожа на стружку тунца, а там, где язвы уже вскрылись – на яблоки в карамели. Это была какая-то дьявольская кухня. Он был едой дракона. Мы все в этой больнице были едой дракона. – А если девка не вырастет, то придется покупать гроб на размер меньше? – подал голос колдун со своей койки. Он дракона никогда не видел, а поэтому отделался более легкими ожогами. Но самым обидным было то, что я почти не видела его лица. Он все время лежал на животе, и ожог покрывал его спину будто крепкий панцирь. Надавишь на него – лопнет, как мыльный пузырь, взорвется гноем и кровью. Такое уже было один раз, когда ему меняли перевязки. Он орал что-то на непонятном мне колдовском языке, а болтливый паладин шептал мне со своей койки, что такие слова никогда нельзя повторять. Наверное, это были черные заклинания. – От ожогов не подыхают, дурила. Ей надо думать о будущем, а ты можешь просто сдохнуть, если так нравится. – Ты не знаешь дракона, поэтому заткнись. Ты вообще в курсе, почему людей с ожогами уперли в инфекционку? – ехидно процедил сквозь зубы волшебник. – А куда нас еще размещать? Дерматология занята точно такими же ожоговыми, пострадавшими от дракона.       Мне отчаянно хотелось, чтобы они оба заткнулись. Когда я спала, то боль не отступала, но я чувствовала ее куда слабее, будто сон был изолятором, похожим на резину или пластик. Дракону стоило напасть на нас лишь однажды, и все наше селение было практически уничтожено. Население никто не информировал, гонг тревоги молчал в тот день, когда случилась эта катастрофа. Люди верили, что драконы всего лишь сказка, о них не было ни вестей от гонцов, ни предзнаменований шаманов. Но во время войны, после голода и нападения врага он вдруг появился. Говорят, он вылупился из свинцового яйца, чтобы пожрать все живое. В том месте, где его когтистая лапа впервые прорвала яйцевую оболочку, вообще ничего не осталось. Дома были уничтожены бурей, а люди заживо сгорели от его смертоносного пламени. Там находился и паладин, но ему удалось выжить, отделавшись лишь тяжелыми ожогами. Лишь тяжелыми. Я и не знала, что мне не станет страшно при этих словах. Должно быть, сочувствие во мне тоже сжег этот дьявольский огонь.       Я повернулась лицом к соседской кушетке и тихо застонала. Желчь и желудочный сок разъедали мне горло, а от невозможности ополоснуть рот, я снова мучилась подступающей рвотой. Чтобы хоть как-то отвлечься, пришлось обратиться к паладину: – Расскажи мне про дракона. Пожалуйста. – Я слышал, многие говорят, что у него было не то две, не то три головы. Мол, это не дракон вовсе, а славянский Змей. Вот только на самом деле никто не видел дракона. То есть, я видел его, но не мог разглядеть из-за белой вспышки. Он сиял, как само солнце, и это крохотное солнце летело над самой землей, чтобы превратить ее в ад. В эпицентре поднялся вихрь, его огненные клубы разбросали столетние дома в щепки, а у людей вылетали глаза из орбит. Они болтались у носа, как мячики персонального пинг-понга. А вокруг валялись обгоревшие трупы, которые успел уже пожрать дракон. Знаешь, как выглядят обожженные кости? Руки у его еды свернулись, будто куриные лапы, лохмотья кожи свисали с них и смердели углем... – Прекрати! Я сказал, замолчи! – заорал колдун, всплескивая безвольными руками. – Я сам выдеру тебе глаза, если не прекратишь это! – Успокойся, волшебник. Я всего лишь хочу сказать девочке, что никакого дракона больше нет. Он исчез. Он никогда больше не вернется, понимаешь? – Он не уйдет… Он тут, среди нас. – Ты с ума сошел. Хах… Посмотри-ка в свой волшебный шар, дорогой колдун. Второго такого никакая проклятая земля не сможет родить. Даже если наступит конец света, он не наступит на одной земле дважды. – Ты правда такой дурак, или притворяешься? Я не из тех, кто собирает по палатам слухи и смакует подробности смертей чьих-то детей и родителей. Тебе, черт побери, вышибло взрывом остатки мозгов, если рассказываешь такое ребенку! Ее мать погибла, а ты смеешь плеваться в девочку этой мерзостью про оплавленные кости! – Моя мама не погибла. Меня перевели в другую больницу, а она осталась.       Волшебник издал стон, так что я не могла понять, проговорился ли он, или боль вновь заставила его стискивать зубы и произносить этот плаксивый, недостойный звук. – Ты с ума сошел… Я для этого изгалялся с драконами, магами, змеями? Я для этого решил молчать и ругался со всей палатой?! Мы делали это ради Наоми! Тогда какого хрена я один говорю как мастер ебаных метафор, поэт нового света, б… – Потише, потише… Только волшебники могут говорить эти заклинания, понятно, Наоми? Никогда их не повторяй. Теперь уже поздно лгать, колдун... Но ты главное не расстраивайся. Еще ничего точно не известно… Возможно, тебя перевели только потому что тебя еще можно спасти, Нао.       Я снова легла лицом в подушку, стараясь не думать о том, что мою маму уже спасти нельзя. Отец был объявлен без вести пропавшим, но я уже тогда знала, что он погиб где-нибудь под обломками, если не сгорел заживо. С матерью все было менее очевидно, мы были дома, когда дракон спустился с небес. Я болела ангиной и поэтому не пошла в школу, а мама поднималась на верхний этаж, чтобы принести мне завтрак… Летним утром всегда хочется вставать пораньше, даже если весь день проваляешься в постели. Какое-то волшебное чувство просыпается в груди вместе с рассветом, мерещатся запахи летних трав или теплого дерева, и появляется робкое чувство радости. В то время я была почти здорова, но из-за температуры ночью мама не захотела меня отпускать. Одноклассники ждали с нетерпением того момента, когда я ворвусь в кабинет и скажу нечто вроде «Если у меня осталось еще чуть-чуть болезни, то я расцелую каждого, и у нас у всех будут каникулы!». Сакури и Минами даже нарисовали мне открытку с жирафом, у которого на солнце уже выцвели черные пятнышки. Он охранял мой сон по ночам, когда меня лихорадило. А теперь, когда болезнь отступила, мне захотелось его поблагодарить. Взяв бумажного жирафика за его длинную шею, я посадила его на подушку – пусть посмотрит на мою комнату и другие игрушки, пусть разделит со мной завтрак, он заслужил это за свои бессонные ночи. Мама крикнула, чтобы я одевалась, но я только повернулась на другой бок и прижала жирафа к себе. Зачем одеваться, если моя пижама почти не промокла от пота, а я все равно не хочу вставать? Проигнорировав и вторую просьбу одеться, я забралась под одеяло и стала прислушиваться к маминым шагам. Звонкие звуки босых ног, касающихся деревянных ступеней, заставили меня ждать. Насморк тоже почти прошел, и я могла учуять, что на этот раз мама приготовила мое любимое блюдо – тосты с абрикосовым джемом. Жирафику тоже должно было понравиться…       Мы заметили вспышку слишком поздно. Когда дракон уже спустился на землю, то все окрестные дома снесло ударной волной, а у нашего дома сорвало крышу. Я почувствовала, что пол крошится подо мной, как песочное печенье. Последнее, что я помнила – это ощущение падения, невозможность вдохнуть или удержаться на ногах.       Во время эвакуации на трассе выстроились сотни медиков с носилками. Я даже не могла понять, почему кто-то сложил на носилки куски обгоревшего дерева и груды камней. Но приглядевшись, я поняла, что эти вещи стали неживыми лишь недавно. Обугленные человеческие трупы с оплавленными костями, как и описывал паладин. Красные и сморщенные, как засушенный виноград. Некоторые из них еще двигались и даже пытались говорить, но при этом они все равно не были похожи на людей. Никто не определял, живы эти люди или же мертвы, их просто сгребали вместе, а те, у кого ожоги были не настолько сильны, бегали вокруг них и пытались опознать. Кто-то хрипел, кто-то просил воды. Но опаленные пламенем дракона люди не могли принять воду. В их ртах она превращалась в сильнейший яд, и они тихо умирали, еще не успев напиться.       У меня упало давление, и меня снова начло рвать… Я уже не сдерживалась, и пенящаяся кровь капала на мой промокший плед, на кафельный пол палаты… Паладин просто смотрел, как меня тошнило, а колдун тихо прошептал ему: – Знаешь, дракон не так прост, как кажется. Он должен был сожрать императора с его армией. Просто его крылья были не настолько сильны. Я уверен. С неба спустится еще один дракон, который прекратит войну между людьми.       Медсестра, до этого говорившая с дежурным врачом, включила радио в коридоре. Бодрый голос диктора чеканил фразы одну за другой, будто этот человек сам не понимал, что происходит вокруг него. – Жертвы ядерного взрыва в Хиросиме достигли порядка восьмидесяти тысяч человек, правительство рассматривает возможность капитуляции…