В сумерках комнаты

      В сумерках комнаты, касаясь друг друга нежными взглядами, говорили двое. Тот, что постарше, полусидел, прислонившись к небрежно брошенной подушке. Его слова, редкие и неспешные, лились тягучим мёдом. Казалось, что все силы, что остались ещё после долгого дня, он берёг для того, чтобы осторожно перебирать волнистые волосы парня, лежавшего рядом с ним. Юноша удобно устроил голову на коленях мужчины и никак не мог оторвать от него осоловевших глаз.       Свободной левой рукой Николас приобнимал парнишку, ладонь покоилась на его тёплой, даже горячей груди, мелкими рывками поднимающейся и опускающейся от неровного дыхания. Отчаянно борясь со сном, Эллис притворно бодро рассказывал одну за одной всевозможные истории — о своём детстве, о семье, о музыкальной группе, в которой когда-то был басистом, о друге Ките и нелепостях, что с ним приключились…       Николас вовсю улыбался. Не столько от содержания этих рассказов, сколько от умиления над самим парнем. Слипающиеся глаза, в сумерках растерявшие всю присущую им голубизну, то и дело норовили закрыться. Голос звучал непривычно тихо, а слова, обычно звенящие, путались, менялись местами, а то и вовсе пропадали, заставляя мальчишку глупо и даже смущённо посмеиваться над допущенными ошибками.       — Эллис, — чуть наклонив голову, Ник мягко прервал очередную историю, не переставая перебирать пальцами тёмные кудри паренька. Тот, прикрыв от удовольствия уставшие глаза, вопросительно промычал в ответ, позволяя себе отдохнуть от почти беспрерывной болтовни. На мгновение Ник почти даже передумал говорить, надеясь, что парень наконец уснёт и сможет нормально выспаться, но… В него вновь упёрся щенячий взгляд вдруг широко распахнутых глаз. — Расскажи мне… расскажи то, чего никто не знает.       Прищурившись, Эллис задумчиво нахмурился, пытаясь найти в памяти то, чего никогда и никому не рассказывал, какую-нибудь особую историю, что-то занимательное, но скрытое до сих пор… Ник с интересом наблюдал за сосредоточенным лицом, которое, кажется, знал наизусть. Тёмные брови так непривычно серьёзно сдвинулись к переносице, отмеченной тонким шрамом от давно зажившей ссадины. На щеках — россыпь почти незаметных веснушек, но Николас мог бы и с закрытыми глазами рассказать, где тёмной каплей осела каждая из них. И губы… соблазнительно мягкие губы едва заметно шевелились, когда парень задумчиво покусывал их изнутри, и мужчина с трудом боролся с желанием провести пальцем над верхней губой, спуститься к нижней, чуть надавить, приоткрывая рот Эллиса…       Парень заговорил:       — Однажды, когда я ещё учился в средней школе, я нашёл…       Эллис прервался, увидев, как, мягко улыбаясь, легко качает головой Николас. Не то, совсем не то он имел в виду, и они оба это знали. Эллис, нервно сглотнув, впервые за ночь вдруг перевёл взгляд с мужчины на потолок. Ник почувствовал, как под ладонью, в груди парня, так взволнованно ускорилось сердце, дыхание стало ещё более неровным, и Эллис, кажется, совсем неосознанно покусывал нижнюю губу, заставляя её наливаться кровью и становиться будто ещё полнее. На мгновение мужчина пожалел, что перебил, заставив мальчишку так нервничать посреди этой умиротворённой ночи.       — Вообще-то, — очень тихо, едва слышно наконец пробормотал Эллис, всё ещё не возвращая взгляда. Голос его изменился, вмиг лишившись всей присущей ему озорной весёлости. Хрипотца, обычно слышная лишь когда парень много смеялся, вдруг захватила его, прибавляя добрый десяток лет и заставляя забыть о привычной несерьёзности. — Есть одна вещь. Она касается тебя. И это… не рассказ, не история… скорее… признание.       Николас почувствовал, как по всему телу предательски пробежали мурашки. Этот наивный парнишка всегда умудрялся поразить мужчину, выбить его из колеи и лишить всяких слов своей практически детской искренностью. И то, каким серьёзным он был сейчас, это не было похоже на его обычную маску зрелости и важности. На его лице, что в полуночном мраке казалось будто бы высеченным из камня, сейчас не было и намёка на того забавного южного мальчишку, каким его знали, думается, все вокруг. Сейчас, наедине с Николасом, он был полностью откровенен, он был собой, он делился с мужчиной своими самыми сокровенными мыслями…       Ник не мог не отметить, что такой Эллис был очень… соблазняющим.       — У меня есть для тебя признание, Ник, — выпалил Эллис, решив, что уж лучше высказать всё и сразу, чем сомневаться, пытаясь уговорить себя. Рефлекторно, ища поддержки, парень дотронулся до руки Николаса, лежавшей на его груди. Мужчина повернул ладонь, чтобы легонько сжать пальцы Эллиса, приглашая его продолжить. — Я обожаю на тебя смотреть.       Николас удивлённо коротко фыркнул, но тут же замер, опасаясь, что спугнул этим парня — как же, он с открытой душой, а тут такая реакция… Но Эллис, с головой погружённый в свои мысли, продолжил, не обращая внимания и всё ещё не отрывая взгляда от потолка:       — Я обожаю смотреть на тебя. Я смотрю на тебя, когда ты этого даже не замечаешь… Например, когда ты готовишь. О! Ты всегда улыбаешься, когда печёшь кексы! Мурлычешь под нос какую-то мелодию, иногда даже напеваешь, почти пританцовываешь, и руки у тебя всегда в муке, и ты настукиваешь пальцами по столешницам. А готовя крем, ты всегда облизываешь пальцы и иногда пачкаешь кремом щёки, или он остаётся в уголках твоих губ, и мне всегда так хочется подойти и…       Эллис, покраснев, вдруг смущённо фыркнул, коротко покачав головой. Ник не смел его перебивать, так что парень продолжил:       — По утрам, читая новости в телефоне, ты всегда серьёзен и порой даже мрачен. Ты хмуришься, и на переносице у тебя вдруг появляются глубокие морщины. Иногда я замечаю, как недовольно дёргается уголок твоего рта или как ты так раздражённо вздыхаешь… И мне хочется отобрать у тебя телефон, только бы ты не читал всей этой расстраивающей тебя ерунды, и рассказать тебе что-то глупое, что-то совсем незначительное, отвлечь тебя, рассмешить, переключить твоё внимание… Я люблю смотреть, как ты читаешь. Как за стёклами очков твои серые, боже, такие красивущие серые… твои глаза бегают от строчки к строчке, и у тебя на лице написано всё, что ты переживаешь и думаешь, и это такая редкость, ведь тебя так сложно прочитать… А когда мы смотрим вместе кино, я порой совсем теряюсь в сюжете, потому что постоянно пытаюсь взглянуть на тебя. И, помнишь, как мы смотрели тот ужастик?.. И я уткнулся в твоё плечо, и у меня до сих пор внутри всё в узел связывается, когда вспоминаю, как ты прижал меня к себе, такой тёплый и настоящий и… защищающий. Будто укрывал меня от всего мира, а не только от моих собственных страхов… Но больше всего, — парень замер, сглотнув, но тут же заговорил, вернувшись к тому тихому голосу, которым и начал свой монолог. — Больше всего я люблю смотреть, как ты спишь. Как поначалу под закрытыми веками ещё движутся глаза, как порой хмуришь брови и поджимаешь губы, и бывает, что криво улыбаешься одним только уголком рта каким-то мыслям… А потом в мгновение ты расслабляешься и… я знаю, что это ты настоящий. Без всей этой рутины, без переживаний, без попыток кому-то что-то доказать или мыслей, как жить дальше, и… Ты такой невинный и беззащитный, и я знаю, что это глупо, что я… я — всего лишь я, старый добрый глупый Эллис, но мне так хочется тебя уберечь от… всего. Хочется сделать так, чтобы ты забыл про прошлое, которое, я же вижу, ты никак не отпустишь, чтобы ты чувствовал себя в безопасности, чтобы ты… больше улыбался… Так что… хах… тебе уж точно говорили такое не раз, все эти девушки, но… чёрт, Ник, я обожаю на тебя смотреть.       …в комнате воцарилась тишина, и Эллису казалось, что Ник уж точно слышит его сумасшедшее сердцебиение. Парень никак не решался взглянуть на мужчину, так что продолжал лежать, глупо моргая в потолок, который уже расплывался перед глазами. Он чувствовал, как румянец обжигает щёки, переносицу и кончики ушей, но знал, что бороться с ним бесполезно.       Мальчишка вздрогнул, когда Николас вдруг крепко сжал его пальцы в своих.       — Во-первых, — шёпотом заговорил мужчина, чуть наклонившись к Эллису так, что парень мог почувствовать горячее дыхание на своей щеке. — Никто и никогда, слышишь? Никто и никогда не говорил мне таких вещей.       Ник остановился, облизывая пересохшие губы. Хорошо, что парень на него не смотрел, ведь точно бы увидел, как покраснели его щёки (боже, да он в жизни не краснел!), увидел бы смущённую и чертовски счастливую улыбку, от которой у Николаса аж челюсть сводило. И если бы только мальчишка не был так взволнован, он бы уж точно заметил, как пульсируют разгорячённые пальцы, сжимавшие его руку. Если бы, если бы…       — Во-вторых… Чёрт, Комбинезон! Твоё поведение противоречит твоим же словам, — наигранно возмутился Николас и попал в точку. Удивлённый и даже обиженный (то ли от тона, то ли от старого, почти уже забытого прозвища) взгляд упёрся в Ника, и тот, стараясь не рассмеяться, объяснил: — Если тебе так нравится на меня смотреть, то какого лешего ты так старательно разглядываешь потолок?..       Эллис издал короткий смешок и, кажется, покраснел ещё больше прежнего. Смутившись, он попытался отвернуться, но Ник, освободив пальцы парнишки, быстро, но осторожно ухватил его за подбородок. Юноша не стал сопротивляться, так что мужчина нежно дотронулся большим пальцем до щеки парня и медленно повёл его к губам. Эллис, неровно вздохнув, закрыл глаза и полностью отдался во власть Николаса. Ник наконец достиг цели — пухлых губ южанина, сухих от продолжительного рассказа, немного потрескавшихся от постоянных покусываний, горячих в этом смущённо-сонном состоянии Эллиса.       Мужчина наклонился ещё ниже и, чуть приподняв лицо парня за подбородок, мягко коснулся его губ своими. Ему хотелось быть нежным, таким нежным, каким он только мог быть. Ему хотелось вложить в этот поцелуй всё то тепло, что рождал в нём Эллис, объяснить ему всё то необъятное и неописуемое, что чувствовал сейчас…       Вдруг Николас, чуть отстранившись, поцеловал Эллиса в уголок губ и начал мелко, но всё ещё нежно усыпать короткими поцелуями щёки и скулы парня, пока наконец не чмокнул его в кончик носа.       Из-под нахмуренных бровей на Ника уставился непонимающий взгляд затуманенных от усталости серо-голубых глаз. Мужчина, счастливо улыбаясь, заботливо прошептал:       — Тебе давно пора спать. Мы можем продолжить и утром…