Первородный

— Никогда. По комнате скользит молчание долгие секунды. Мия неловко накручивает прядь светлых волос на палец, пытаясь подобрать нужные слова. Она никогда не умела отшивать. Точнее умела, но процесс всегда слишком болезненный. Неприятно проецировать всё на себя, только по-другому Мия не могла. Эмпатии в ней больше, чем циничного расчёта. — Ты… легкомысленный, а мне это не нужно. Понимаешь? И больше мы к этому не возвращаемся. Девушка старается сделать лицо более серьёзным: хмурит тонкие бровки и поджимает ярко накрашенные губы. Бенни от её слов удивленно хлопает глазами. Слишком притворно, но Мия не замечает этого. Или просто не хочет замечать. Отшить самого Бенни Барта слишком огромный подвиг, чтобы потом ловить певца на откровенной лжи. — Ты лесби? — Это единственная причина, по которой тебе девушки отказывали? — Нууу. — Бенни, я не хочу. Он еле сдерживает кривую усмешку. И в какой-то ему стало необходимым уговаривать каждую симпатичную мордашку разделить с ним постель. Насколько глубока та яма, что он роет себе последнее столетие? Эта игра ему откровенно наскучила ещё на первой фразе, и тянуть дальше не было никакого смысла. Бенни смиренно показывает ладони, как знак своей капитуляции, стараясь не засмеяться в голос. Ему всё равно на Мию. Наверное, даже больше, чем обычно. Она пахнет смесью волчьего запаха и духов Виктора. Быть третьим в длинной очереди певцу претило. — Ладно-ладно, не злись, тебе не идёт. Барт аккуратно переводит тему, продолжая следить за своей гостьей. Ему не интересна беседа сотканная из долгих пауз и неловкого бормотания, на которое девушка периодически срывалась. Щеки её горят подобно раскаленным углям, когда она движется к выходу, а на языке вертятся прощальные слова. Что-нибудь, что могло бы смягчить ситуацию. Певец смотрит на неё из-под пушистых ресниц, заинтересованно наклонив голову набок. Мия чувствует укол совести где-то под рёбрами. — Прости. Каждая буква застревает в горле огромным комом, отчего её голос откровенно хрипит и звучит слишком жалко. Бенни это не нужно, но Мия больше беспокоится о своём состоянии. Сколько ещё девушек до неё говорили ему тоже самое. Не может она быть единственной, ведь так? Такая мысль тешит её самолюбие. Ах, знала бы Триша. Дверь закрывается с лёгким щелчком, и кто-то позади тихо откашливается, нарушая вакуум тишины. Бенни смеётся. Очень громко и вульгарно, а через мгновение оборачивается через спинку дивана, чтобы своими глазами увидеть тайного нарушителя. Зелёные радужки выглядят слишком нереалистично яркими в свете неоновых ламп, почти такие же искусственные. На бледной щеке видны следы от сгибов кофты. Привычное зрелище, но от этого не менее забавное. — И давно ты тут стоишь? — Я задремала. Девушка показательно зевает, прикрывая ладошкой рот, а после медленно движется к мини бару. Бенни даже говорить ничего не надо, его гуль поймёт без слов. Она далека от привычных ему «куколок». Среди пёстрой череды поклонниц девушка была лишь бледным пятном, смазанной точкой где-то на самом краю общей картины, но взгляд каждый раз возвращался к ней. Было что-то притягательное в мягких чертах лица и смешном акценте. Абсолютно не его лига, только теперь это единственный островок среди бесконечной серости дней не-жизни. Они не спали, и даже никогда не думали о такой возможности. Сторге — в своём самом первозданном состоянии. Бенни ловит себя на мысли, что не удивился бы, если она однажды назовёт его отцом. Он практически вскормил её собственной кровью, даруя нечто большее, чем не-жизнь. Своей участи Барт никому не желал. Вместе с его сердцем остановилось и время. Прошлые мечты, желания и страсть остались там. С тем самым Бенни, что по глупости подставил шею пленительно прекрасной Вельвет Велюр. За изгибами пошлого платья скрывался хищник, который лишь ждал момента растерзать очередную невинную душу. Его сир бросает парня ещё птенцом в родном городе. Виви откровенно всё равно на жизнь собственного «сына», а Барт лишь быстрее привыкает к новому миру вокруг себя. Пустому и монолитному. Содержимое шейкера шумно льётся в коктейльную рюмку и гуль тянет привычную улыбку, когда холодное стекло перекочёвывает из рук в руки. Вампиры не чувствуют вкуса еды. Они все ходячие мертвецы с гниющими телами и неутолимой жаждой крови, но Бенни всё равно хватается за последние остатки человечности. Его тошнит едой и выпитым алкоголем. Желудок переваривает лишь микс из плазмы и форменных элементов, а остальное отсеивает естественным ему способом. Гуль садится у него в ногах, привычно упираясь щекой в острую коленку. Янтарная всполохи в его пальцах похожи на жидкую лаву среди мерцающих огней, только на языке никаких ощущений. Зверь рвёт когтями изнутри, рычит и просит наполнить собственное витэ до краёв. — Сир, вы голодны. Она агнец, что добровольно позволил себя распять. Бенни смешно и жалко себя одновременно. Он по пояс застрял в бурлящем болоте, втянувшим в себя не одно поколение до него, но даже спустя века ему не надоест бессильно барахтаться в нём. Захлебываться мутной жижей и продолжать верить в крупицы прежнего себя. Ему нравится считать свой образ жизни примером «правильного» вампира, среди сородичей, что туманят сознание своих жертв. Всё только добровольно. На крайний случай никто не отменял пакеты с донорской кровью. Она будоражила мёртвое тело даже сильнее, чем обжигающе горячие потоки из тёпленькой вены. Бенни альтруист, что не раз портило его не-жизнь. Гедонизм ему чужд. Как и многое вампирское. — Сир, почему вы отпустили её? Или вам так нравится получать отказы? Певец снова смеётся и запускает длинные узловатые пальцы в чужие спутанные волосы. Они жёсткие от едкой краски, но касаться их в любом случае было удивительно приятно. Гуль выводила его на эмоции. Старалась поддеть чуть сильнее, в безуспешных попытках наконец заглянуть за выстроенную хозяином стену. Их пути связаны чуть больше полувека. Только что она знает о своём «отце», кроме имени? Руки сами собой оплетают ногу покровителя. Тело не ощущает тепла, лишь могильный холод. Зябко. Ей помнится первый глоток проклятой крови. Густой, как смола, и одновременно приторно сладкий. Она схватила будущего хозяина за запястье, впиваясь резцами в безжизненную кожу. Кто мог предположить, что есть во вселенной вещи более страшные и притягательные, чем наркотики и алкоголь. Мимолетная прихоть превратилась в тяжёлый крест. — Ты слишком любопытна для такой взрослой девочки. — А вы слишком стары, чтобы размениваться на такие пустяки. Быть вампиром отстойно. Бенни хочет согласиться с ней. Вечный сумрак — это проклятье. Каждый очнувшийся после объятий ненавидит своего сира и своё новое тело. В большей или меньшей степени. Так было всегда, но со временем приходит осознание, что дар ночи лишь очередной виток в бесконечном цикле жизни. Никто не бессмертен. Рано или поздно душа не выдержит груза прошлого, и кому-то придётся нанести удар милосердия. Певец проводит пальцами по куцым завиткам на затылке гуля. Когда-нибудь и она ощутит чарующие объятья смерти.