***
Всю свою жизнь до войны он был чист. Он знал, что нормальные люди не убивают других людей, что это хорошо и правильно, что на нём нет ни одного имени, но в то же время он понимал, что найти своего соулмейта ему не удастся никогда. У него не было ни единой подсказки. Однажды, глубокой ночью (пятой ночью в пустой квартире, если быть точным), Стив проснулся от ужасной, обжигающей изнутри боли. Он достаточно быстро включил торшер, чтобы заметить, как по груди расползется тонкими буквами незнакомая фамилия. Сквозь ужас и радость (и снова ужас), он осознал, что его вторая половинка, должно быть, была на войне. Сейчас людей убивали, в основном, только там. — Бак, представляешь!... — он оборвал себя на полуслове. В комнате кроме него не было никого, а он никак не мог к этому привыкнуть. Баки тоже ушёл воевать. У него никого не осталось. С тех пор имена стали появляться регулярно. По одному, по два, иногда больше. Их было не так чтобы очень много, но место на левой половине маленькой стивовой груди закончилось быстро, и чёрные надписи стали ползти на живот. Стиву срочно нужно было на войну. Оказавшись, наконец, где нужно, и даже увеличившись настолько, что надписи вернулись только на левую грудь, он столкнулся с новой проблемой. Фронтов много, людей — бесконечно много, убивают здесь не просто много, а много до безумия. Как в этом хаосе найти единственного человека...? Он согласился на работу "обезьянкой". Это был его единственный шанс проехать как можно больше военных частей, городов и лагерей, единственная возможность взглянуть почти каждому солдату в глаза и найти в них то, что, по мнению Стива, являлось самым главным в жизни. Но представления шли, имена продолжали появляться, а поиски не продвинулись ни на шаг. Стив лишь тихо радовался, что его соулмейт всё ещё жив, что никакой вражеский огонь не мешал ему делать правое дело. Все имена на его теле были немецкими. В какой-то момент частота и количество имён резко сократились. Стив занервничал — либо его судьбу ранили и комиссовали, либо взяли в плен, либо на его фронте, наконец, наступило затишье. Стив очень надеялся на последний вариант. А о гипотетической смерти своей половинки даже думать себе не позволял. Когда стало известно о ситуации в Аззано, его будто дёрнуло изнутри. Он не знал, как доказать Филлипсу, что пленных нужно спасать — не тыкать же полковнику в лицо своими метками и не валить же всё на сверхчеловеческое чутье. Но Стив точно знал, что если он спасёт солдат, это будет правильно. Это поможет ему раскрыть, наконец, тайну своей родственной души. И он это сделал. Тем вечером у костра сидели будущие Ревущие Командос, Баки, Пегги и ещё пара человек. Произошедшее сблизило их. Стив видел на их коже такие же метки, как у него. Даже у Пегги несколько имён светилось на шее. У Баки — на запястьях. У остальных — на всех открытых участках кожи.. Они говорили практически до утра. Каждый рассказывал свою историю, каждый вспоминал, что сделал и чего не сделал на благо нации. В мягком предрассветном полумраке Стив заметил, что чёрные росчерки с шеи Пегги исчезли. Сам же Стив избавился практически от всех имён, кроме парочки самых первых. Ему снова, как в Бруклине, захотелось обсудить с Баки свои чаяния, но друг успел поделиться своей историей вторым и ушёл сразу после рассказа самого Стива. Когда же Стив вошёл в их палатку, он уже крепко спал, чистыми пустыми руками вцепившись в край одеяла. Всё, что было дальше, слилось в сплошной калейдоскоп. Миссии, задачи, вылазки и ежедневные посиделки у костра. Все имена, которые Стив приобретал за день, к ночи исчезали. Он был практически уверен, что это Пегги. Она тоже выходила в поле, правда, не так часто, как Ревущие. Она уезжала в другие лагеря по делам командования, и Стив не мог сопоставить её деятельность и количество новых меток — без неё он не выходил к костру, словно копил свои имена к её приезду. После таких задержек слова не исчезали, даже когда Пегги возвращалась и рассказывала, что с ней случилось. Стив пытался убедить себя, что она просто преуменьшает свои подвиги. По её словам, она расправилась с двумя-тремя за это время, но пара десятков фамилий на его торсе свидетельствовали об обратном... Стив чувствовал, что что-то не так. Но не хотел в это верить. Даже призрак обретённого соулмейта был лучше, чем ничего. Он хотел поговорить об этом с Баки. Со своей единственной семьёй. Но тот упрямо ускользал, стоило этой теме всплыть — придумывал себе дела, уходил из палатки, притворялся спящим, шёл в атаку... Что угодно, только бы не говорить о соулмейтах. Стив был уверен, что его родственная душа, если вдруг это всё же не Пегги (порой он уставал себя обманывать), принадлежит к Ревущим Командос, значит, Баки мог что-то знать. Но в то же время Стив боялся сделать ему больно. Судя по тому, как остро Баки реагировал на эту тему, его собственный соулмейт либо недавно погиб, либо отверг его, либо по каким-то причинам Баки не хотел с ним быть... Стив твёрдо был намерен вывести друга на откровенный разговор — в конце концов, они были друг другу не чужими. Он бы понял. Он бы поддержал... И Бак согласился обсудить всё после предстоящей операции. Вид у него при этом был такой, будто он сам себе назначал дату казни... С той операции Баки не вернулся, а имена на коже Стива перестали появляться. Поезд в горах разделил жизнь на "до" и "после". Сначала он не обратил на это внимания, но спустя пару дней подозрения настигли его губительной волной. Это не мог быть Баки. Это не могло так закончиться. Это вообще всё неправда. Он запутался. Он испугался. Ему казалось, что как только он признает, что его соулмейтом мог быть Баки, мир рухнет. Стиву хотелось сбежать. И он нашёл способ.***
Когда его достали изо льда, на теле не было ни одного участка чистой кожи, кроме лица, паха и пяток. Некоторые имена наслаивались друг на друга, так что их невозможно было прочитать. Медицинское чудо, как сказал лучший врач ЩИТа. Поначалу, Стив был в шоке. Реальность никак не вязалась с теми выводами, которые он успел сделать до падения. Неужели, его соулмейт был тогда жив? Неужели, своим "подвигом" он обрёк его на муки? Он был слишком раздавлен смертью Баки, чтобы всё обдумать... А соулмейт, судя по всему, слетел с катушек, перестав получать свои имена, и совершил что-то ужасное. Может быть, он взорвал большой бункер? Или устроился палачом в концлагерь?... Как ещё можно было убить стольких людей? Их было слишком много для одной нормальной человеческой жизни, пусть даже и в военное время. А потом Стив подумал, что даже если его родственная душа и была жива где-то в сороковых, то уж сейчас, в новом веке, от неё вряд ли что-то осталось. А значит ему придётся всю жизнь носить на себе свидетельства её зверств и каждый раз, глядя в зеркало, вспоминать свой промах. Мог быть счастлив. Мог быть рядом. Предпочел покончить с собой. Может быть, то, что он выжил, наказание за ошибку? Стив привычно молотил грушу, когда спину резанула давно позабытая горячая боль. Едва ему удалось добежать до раздевалки, стянуть футболку и изогнуться, заглядывая в зеркало через плечо, как на лопатке уже красовались новые, ярко-чёрные инициалы. Не может быть. Все специалисты разводили руками — никто не знал, может ли человек иметь двух соулмейтов за одну жизнь. Тем более, если эта жизнь длится уже практически столетие. Было не так уж много случаев, когда люди в принципе находили своих соулмейтов — самыми счастливыми в любви считались военные, потому что их пары чаще других складывались из тех, кто предназначался друг другу судьбой, ведь большинство из них убивали, тем самым даря своим возлюбленным подсказки. Вряд ли зрелому человеку, трагически потерявшему родственную душу, тут же выдавалась новая, новорождённая. Или об этом не успевали узнать, потому что дети обычно не совершают убийств, а зрелые и старые люди умирают, не дождавшись нового имени на своей коже... Все, у кого не было меток, являлись для науки одним большим слепым пятном. Поэтому случай Капитана Америки ставил всех учёных в тупик. Никто не мог дать ему ответов. Никто не мог ему помочь. Стив решил взять дело в свои руки. Он выписал все имена со своего тела в отдельную тетрадь — количество исписанных листов ужасало — и попробовал найти хоть какую-то информацию об их убийце. Большинство людей родились в начале прошлого века, а то и в конце предыдущего. Некоторые родились после войны. Некоторые — относительно недавно. Среди убитых было много немцев, русских, поляков, шведов и американцев. Но русских и немцев больше всего. На Стиве было больше имён гидровцев, чем он убил сам. Но так же на нём были имена совершенно ничем не примечательные — мужчины, женщины, простые граждане, никак не оставившие след в истории. Прямо вдоль ключиц шло аккуратно выписанное "Говард Старк". Чуть ниже "Мария Старк". Сбоку от них красовались пара имён Ревущих и полковник Филлипс. Имя "Джеймс Хоулетт" встречалось дважды, над коленом и по третьему правому ребру — Стив подумал, что это были отец и сын. В районе пупка было написано что-то вроде "Джон Кеннеди", но Стив не был уверен, потому что прямо поверху красовалось имя некой Дианы Спенсер. Стив был похож на музейный экспонат. И он абсолютно не видел связи между всеми этими людьми. Половина убийц этих несчастных были пойманы, некоторые даже казнены, некоторые заключены пожизненно. Но Стив не мог иметь стольких соулмейтов, значит... Он не знал, что это значит. Разве что, они все были осуждены ложно и незаконно, даже те, кто подписал чистосердечное признание и во всем сознался. Даже те, кто пришёл сдаваться по собственной инициативе.***
Стив ни с кем не сближался и ни с кем не обсуждал свои метки. Случайные люди в магазинах и на улицах пялились на него, если он выходил в футболке, некоторые даже шарахались и переходили на другую сторону дороги. А он не видел смысла прятаться — хотят что-то сказать? Пусть скажут в лицо. Стив был счастлив, что его костюм имеет длинные рукава и плотный воротник, не то, что костюм Соколиного глаза, к примеру. Хотя, может быть, враги сами бы сдавались ему на милость, видя, что его родственная душа — безумный берсерк. Стив никогда не снимал одежду полностью перед другими людьми. Ни перед солдатами в общей душевой, ни перед Мстителями... Особенно перед Мстителями. Он даже вообразить себе не мог взгляд Тони, когда тот увидел бы всё, что скрывалось под объемной рубашкой. Стив чувствовал перед ним вину, хотя даже не знал, что случилось с его родителями. Разумеется, все вокруг знали, что у него есть имена, но большинство, как и он сам когда-то давно, заблуждались, думая, что это всё наследие Пегги Картер. Врачи, которые видели его обнаженным, подписали договор о неразглашении в тот же день, как увидели его тело. И никто из них не хотел идти против Фьюри. Из друзей знала только Наташа. Случайно увидела, когда сбежала с ним из-под надзора ЩИТа к Сэму. Она пришла в комнату, пока он был в душе, а он, выходя, не успел прикрыться, прежде чем она всё рассмотрела. Буквы просвечивали даже сквозь майку. Она гладила его руки, плечи, прослеживала пальцем каждую букву, и на лице её застыло такое выражение, что Стиву стало не по себе. Сэм, зашедший было узнать, всё ли в порядке, тут же вышел, решив, что у них "момент". Но именно этот неловкий и скорбный "момент" позволил Стиву узнать о своём соулмейте чуть больше. Призрак. Неуловимый, безжалостный, неизвестный киллер, лучше которого нет и не было. Наташа всю жизнь считала его мифом, сказкой, пока не столкнулась с ним и не попрощалась с бикини. У Стива по спине побежали мурашки от мысли, что имя Наташи могло быть среди тех, что чернеют на нём. Стив знал, что Ник Фьюри жив, хоть и видел его мёртвое тело. Он терпеть не мог эти шпионские игры, но согласился подыграть старому лису. Притворился, что Призрак его убил, хотя его имя и не отпечаталось на коже. За последнюю неделю жуткая коллекция Стива пополнилась так, что ещё пара таких недель, и он почернел бы полностью. Мало имён остались читаемыми, многие из них шли поверх друг друга. Но судьба сжалилась. Всё встало на свои места. Стива будто взорвало на месте и пересобрало во что-то новое, когда он увидел Призрака без маски. Невообразимый ужас произошедшего с Баки, с ним и с ними обоими навалился единым фронтом, мощной атакой. Внутри себя Стив кричал и бился, хотя снаружи не дрогнул ни один мускул. Он должен был держаться. Должен был его спасти. Не должен был упустить ещё один щедрый шанс. Не должен был всё проиграть.***
Долгое время спустя, в Ваканде, когда всё улеглось, Стив наконец почувствовал себя целым. Ещё совсем не счастливым и не здоровым, но хотя бы не одиноким. Больше нет. Он знал, что им всем нужно время, и ему, и Баки, и Тони, и тому, что осталось от ЩИТа. Но сам он не хотел больше ждать. Баки избавился от формы Зимнего Солдата почти сразу же по прибытии во дворец. Выкинул, как и не было, хотя Стив видел, как один из техников забирает в лабораторию её обрывки и лоскуты. Стив молча прошёл с Баки в душ. Тот не протестовал — то ли привык, что рядом всегда были надсмотрщики, то ли принял Стива, как часть себя, пусть не и осознавая этого напрямую. Имён на Баки было предостаточно. Не так много, как на самом Стиве, но всё же... Некоторые из них даже не были написаны человеческим языком. Помнится, подобные закорючки Стив видел на остатках брони Читаури. Со смесью горечи, боли и благоговения Стив смывал с Баки кровь и грязь, едва касаясь мочалкой кожи. Он говорил и говорил, тихо, но неустанно, о каждом своём убийстве, которое помнил, и видел, как исчезают чёрные линии с Баки, будто тоже смытые водой. Были моменты, когда Стив не помнил тех, на чьи имена смотрел, но он всё равно продолжал говорить, как ему жаль, что всё сложилось именно так, продолжал объяснять, что это был его долг, сделать всё правильно и спасти человечество... Некоторые из имён неизвестных после этого исчезали сами по себе... Когда Баки развернулся к Стиву, всё его лицо было мокрым. И вряд ли от проточной душевой воды. Он медленно стянул со Стива промокшую насквозь нательную майку, а хипсы Стив спустил сам. Он всё ещё не был уверен, что готов показать кому-то своё исписанное тело, но это был Баки, его Баки, его соулмейт, и он, конечно, имел полное право его видеть. Едва только Стив выпрямился, Баки издал горестный вздох и зажмурился. Стив видел, как его колотит, хотя вода, их омывающая, была предельно горяча. Он не знал, как ему помочь, не знал, как успокоить, а потому просто наклонился и обнял его, позволяя всхлипывать на своём плече. Баки попросил остаться на ночь. И Стив, запутавшийся в чувствах вины, любви, желания и печали, согласился. Он не был уверен, что готов прямо сейчас, но оставить свою родственную душу израненной и измученной, нуждающейся в нём, просто не мог. Баки целовал каждую букву на его теле. Прослеживал языком каждый чёрный изгиб. Слизывал с чужих имён собственные слёзы. Он не мог вспомнить их всех. Он не был готов вспомнить хотя бы половину. Его выкручивало и ломало от вины и бессилия, от нежности к Стиву, от понимания, что он не заслужил себе такого счастья, в котором купался сейчас. Баки задыхался, когда Стив ласкал его и нежил, когда толкался внутрь так правильно и плавно. Стив твердил, что ему плевать, что не имеет значения, сколько на них имён, что это всё не их выбор и не их ответственность. Что он любит Баки любым. И слышать это было едва ли не больнее, чем осознавать то, что всех этих людей Баки убил собственными руками... К утру кожа Стива посветлела, в некоторых местах даже стал виден её естественный цвет. Многие имена сошли, некоторые побледнели, но не исчезли полностью, и Баки поклялся себе, что вспомнит каждую мелочь, каждую деталь своего прошлого, даже если это его морально уничтожит. Стив заслужил быть чистым и незапятнанным его грехами. Стив наконец нашёл своего соулмейта.