***
День сменял день, но Баки так и не продвинулся в своих воспоминаниях в нужную сторону. Стив охотно рассказывал ему какие-то детали их прошлого, остальные — как будто по графику — помогали навёрстывать упущенное. Людей вокруг него было много (что поначалу даже вызывало дискомфорт), а пустота вопреки всему никуда не девалась. Иногда от тоски хотелось выть. Она была неопределённая и оттого ещё более липкая и тягучая, хотя Баки точно понял, что она была по кому-то. Стив был якорем, за который покорёженный экспериментами Баки смог уцепиться и вернуться, но было ещё что-то, что не дало Джеймсу Бьюкенену Барнсу сгинуть в пучине обнулений. Кто-то, за кого он так крепко держался. Но кто? Иногда он чувствовал себя откровенно паршиво и понимал, что лучше уж эта ноющая тоска, чем ощущение беспомощности в те редкие моменты, когда Баки казалось, что он вот-вот вспомнит, схватит эту далёкую искру памяти и с губ слетит заветное имя. Когда от бессилия становилось совсем невмоготу, он выбирался из своей берлоги, как ласково окрестил его комнату Клинт, и шёл в общую гостиную, где неизменно кто-то бдил. То ли его, то ли их общее спокойствие и счастье (в которое они сами до конца ещё не верили). В этот раз, едва переступив порог, он снова замер в дверях, ещё не привыкший до конца к тому, что в его жизни укоренились эти волшебные в своей простоте моменты. Стив читал книгу в кресле, по-мальчишески поджав под себя ноги; Баки только сейчас понял, что кресло-то единственное на порядок больше остальных. Клинт и Роуди пытались переиграть Брюса и Питера то ли в шарады, то ли просто в слова, а Пятница крутила какую-то лёгкую музыку, под которую прямо сидя пританцовывали Наташа и Морган. Они почему-то предпочли устроиться на ковре рядом с диваном, разбросав вокруг себя какие-то яркие картинки и множество карандашей. Наташа вскинула голову и коротко, но мягко улыбнулась ему, когда он вошёл — не иначе как по шпионской привычке за входом следила. Или ждала кого; Баки вдруг подумал, что это, наверное, здорово, когда есть, кого ждать и искать взглядом. Идиллическую картину фирменным приёмом разрушил Тони — ввалился в гостиную через другую дверь, на ходу хлопая себя по дымящемуся рукаву. Всполошившийся от вида подпаленного наставника Питер не встретился с полом только благодаря цепкой хватке Клинта на капюшоне его кофты и бросился к Старку, заваливая того нереальным к пониманию количеством вопросов в минуту. Клинт, Роуди и Брюс продолжили раунд как ни в чём не бывало. — Наталья! — вдруг воскликнул Тони. В его голосе сквозь задор пробивались отеческие интонации. — Ты чему мою дочь учишь, несносная паучья сестрица? — Клянусь, папа, только хорошему! — весело отозвалась Морган, одним движением запрыгнув на руки присевшему на диван Тони. Смех и болтовня снова стихли, оставив лишь негромкие разговоры, патока тёплого субботнего утра возвращалась, вновь заполняя комнату, и никто не заметил того, что Баки ушёл. Кроме Наташи, потревоженной солнечным бликом, отпрыгнувшем с его бионической руки. Спустя бурные восхищения раскрашенным всеми мыслимыми цветами планом башни, одну пролитую чашку кофе и громкое «Мы вас сделали!» Питера её телефон пискнул уведомлением. «Наталья, мы можем поговорить?»***
Она была маленькая, хрупкая и готовая биться на смерть в противовес самой природе, что создала её воистину хрустальной. Ей бы танцевать в пуантах и мягком хлопковом купальнике, а не драться в костюме из мешковины, обмотав кулачки бинтами. Но она дерётся, глядя в глаза, обманывая и увиливая, раз за разом поднимается, когда он сбивает её с ног, и не показывает своего удивления: беспощадный к другим Зимний Солдат снова незаметно для кураторов смягчил её падение после подсечки. «На тройку, Наталья, ты можешь лучше.» Баки прислонился к стене у панорамного окна одного из верхних этажей. От стекла веяло прохладой — теневая сторона ещё не успела прогреться. Бионическая рука привычным жестом взметнулась к груди — когда-то давно Джеймс накрывал ею тоненькую наташину ладонь. Она клала её на его сердце, каждый раз уверяя, что оно всё ещё есть. А потом обнимала, доверительно прижимаясь, целовала в тронутую щетиной щёку и улыбалась ему, улыбалась так солнечно, что Зимний Солдат прятался глубоко внутри него, трусливо поджав хвост. Наташа была единственной, кто не боялся его, кто мог повернуться спиной к машине для убийств. Шумно сглотнув, Баки прикрыл глаза. Они знали, что будет больно, что всегда так продолжаться не может — в Красной комнате глаза есть у стен и самых тёмных углов. Но не предполагали, насколько сильной будет эта боль. Баки вздрогнул, вспомнив, как перед самым ужасным обнулением ему милостиво позволили убедиться, что Наталья выжила, выдержала постигшее её наказание. Страшнее её криков в тот чёртов день в жизни Джеймса Бьюкенена Барнса не было ничего, и даже его собственная боль во время того обнуления не могла с этим сравниться. Ещё в их прошлый визит в Ваканду (сейчас-то кажется, что это было так давно) Баки сказал Шури, покопавшейся в его разуме, что осталось забытым ещё что-то невероятно важное, но она лишь с сожалением взглянула на него в ответ. С потерянным в голове, но засевшим где-то глубоко внутри воспоминанием не смогли справиться и Ванда со Стренджем. Кто бы мог подумать, что Старк вновь поможет своему злейшему врагу. Наталья. Её имя так легко слетало с губ того Джеймса, борющегося с Солдатом изо всех сил, что спасло его, не дало кануть в небытие. Обнуление было лишь на тысячную сильнее его памяти о ней. Баки горько усмехнулся. Сколько же раз за прошедшее время он назвал её Наташей… Он вдруг осознал, что ведь и правда никто ни разу до этого полным именем к ней не обращался. Задумавшись лишь на мгновение, Баки вытащил из кармана мобильный. «Наталья, мы можем поговорить?»***
Наташа стремглав вылетела из гостиной, сжимая в руке телефон с открытым сообщением. На этом свете было всего несколько людей, которым было позволено назвать её полным именем просто так, но Клинт сейчас, должно быть, ворчал из-за пролитого кофе, Тони играл с дочкой… Оставался лишь тот, от кого услышать заветное «Наталья» она мечтала много мучительно долгих лет. Пятница сказала, что Баки наверху, на одном из уже нежилых этажей. Наташа бежала туда, напрочь забыв о лифте, и с каждым шагом, с каждой ступенькой ноги становились ватными. Она давила внутри ненужную надежду, запрещала себе радоваться раньше времени — вдруг это просто что-то не для чужих ушей? Вдруг он только хочет поговорить с ней о чём-то серьёзном? Наташа остановилась на последней ступени, переводя дух, и нервно теребила рукава объёмной кофты. Она осторожно выглянула из-за угла и увидела тёмную неподвижную фигуру Баки у окна. Он ждал. Телефон Наташи коротко звякнул новым сообщением. «Ты пришла, душа моя» Глаза защипало и заволокло пеленой. Наташа вытерла скатившуюся по щеке слезу и медленно пошла к Баки. Нет, к Джеймсу. Она встала рядом, боясь лишний раз вздохнуть, боясь посмотреть на него и разбить свою хрупкую надежду. Тогда Джеймс сам повернулся к ней и, протянув бионическую руку, заправил за ухо скрывавшую глаза прядь, вынуждая — или умоляя? — взглянуть на него. Наташа несмело, как когда-то давно, подняла глаза. Он улыбался. Его улыбка была мягкой и тёплой, осторожной, будто бы просящей. Так когда-то давно улыбался Наташе её Джеймс, с робостью подростка спрашивая разрешения к ней прикоснуться. — Моя Наталья, я так сильно скучал по тебе… В стальной Чёрной Вдове в миг что-то сломалось. Наташа бросилась на него с объятием, словно бы она не шпионка международного класса, закалённая смертями, а простая девчонка, что дождалась своего любимого с войны — и плевать, что бился он сам с собой. Впервые за десятки лет Наташа плакала вот так — искренне, навзрыд, никак не сдерживая рвущиеся из неё эмоции. Она почти повисла на Джеймсе, сжимая и царапая его плечи, а он держал её так крепко, как только мог. Ведь это она, сама того не зная, удержала его, разве мог он сейчас поступить иначе? — Душа моя, как же долго я тебя искал…