Виноваты котята

То, что Стэну начал нравиться Баттерс, сам Стэн понял сразу, без лишних раздумий. И Баттерс тоже. И вся их захудалая школа в придачу. Будь у Стэна возможность, он бы никогда, никогда-никогда и никому и не сказал бы о своих подозрениях. Возможно, унес бы эту тайну с собой в могилу. Дело даже не в том, что над ним до конца его никчемной жизни смеялись, что его покусал Крэйг — но и в этом, наверное, тоже. Баттерс (по-своему) милый, (по-своему) красивый, (по-своему) умный, но он... Баттерс. Тот, кого они всегда использовали. Наряжали в костюм белки. Раненого и окровавленного обклеивали собачьей шерстью, чтобы отвести к ветеринару, а он все повторял, как заведенный: «Стэн, мне нужно к врачу. Стэн, мне нужно к врачу. Стэн...» Заставляли сниматься в идиотских видео ради теоретических денег и блага Канады. И весь этот фильм про издевательства в школе, из-за которого Стэну было так хуево, что его потом полицейские ловили в Сан-Диего. Таких случаев много, Стэн даже не может вспомнить их все. Но Стэн еще помнит, как хотел сбежать с Баттерсом из дома, и эта глупость казалась тогда самым лучшим решением на свете — они далеко, в краях, где всегда тепло, и никто не лжет им в глаза. Он и Баттерс. Это было очень давно. Нет будущего, нет тепла, есть ложь. Есть Баттерс. Есть пятно неопределенного зелено-желтого цвета, расплывшееся на кофте, штанах, полу, застывшая поднятая рука и лицо, на которое Стэн, согнувшийся, держащийся за живот, боится посмотреть. Зелено-желтое капает с его подбородка на любимую куртку. Колени подкашиваются. Вокруг стены со шкафчиками — они медленно смыкаются вокруг, они собираются его раздавить. Толпа зевак тоже здесь — смотрят, молчат и тоже хотят крови. Молчание неловкое. То, что произошло, нужно еще как-то переварить в сознании. Первым тишину прерывает дикий ржач Картмана, смешанный с его возгласами: — Пацаны, вы видели это?! Стэн педик! И он втюрился в Баттерса! — Заткнись, Жиртрест, ты сам педик! И через неимоверный гомон Стэн слышит лишь сердце свое — жалкое и ничтожное, желающее прекратить эти адские муки. Дали звонок на гребаную математику, но никто не уходит — все ждут грандиозную, блять, развязку шоу. Ждут, когда Баттерс скривится от отвращения и убежит подальше, бросив напоследок свое «фу», пусть это совсем на него не похоже. Ждут, когда придет время мексиканца-уборщика оттирать блевоту со стен, когда можно начинать шутить и издеваться над Стэном до конца его чертовой никчемной жизни — то, чего он боялся, — которая, оказывается, в одно мгновение может стать еще хуже, чем есть. А Стэн стоит, не в силах пошевелиться, и в этот момент ненавидит всех: одноклассников, отца (потому что ненавидеть его занятие постоянное), себя и Баттерса. Особенно себя. Особенно Баттерса — просто за то, что он, черт бы его побрал, Баттерс. Чертов Баттерс, которого они всегда использовали. Боящийся вечного наказания, безумных родителей и собственной тени Баттерс. Согласившийся на побег с ним много-много лет назад Баттерс. У Стэна хватает сил только накрениться в сторону и по инерции сделать шаг, чтобы не упасть. И еще, и еще, и еще. Удалиться прочь сквозь толпу разноцветных курток и кофт, так и не подняв головы. Никто не пытается его остановить. Только вслед доносится слабое, словно бы неуверенное, случайно вырвавшееся: — С-стэн!.. Но Стэн все равно сбегает, зная, что не вынесет еще одного удара по грудной клетке. Наверное, Стэн просто трус. А в их захудалом городишке весна. Солнце ослепляет, но снег почти не растаял, и Марш идет без разбору, еле перебирая ноги. Смотрит вниз и пинает всякий мусор, не смотря по сторонам. На улицах так пустынно, что город кажется мертвым — в этом, впрочем, ничего удивительного нет. Чертово горное захолустье, в котором постоянно происходит какая-то хрень. И чертов тупой Стэн Марш в нем, что плетется по улицам, потерянный и запутавшийся во всем. Правда, путаться не в чем на самом деле. Баттерс, чтоб его, пришел в школу в этой рубашке с блядскими котятами, и, пока все над ним ржали (Картман), Стэн подумал: «Вау, а это мило» — и облевал и Баттерса, и котят, переключив насмешки на себя (снова; сначала ржал только Картман, но нашлись и другие любители). Мило, блять. Дурацкие котята. Кто вообще носит рубашки с котятами, кроме девчонок? Только Баттерс, не подозревающий, как нелепо он выглядит. А Стэна эта нелепость проняла. Господи твою мать. Стэн падает на скамейку старкового пруда, сделав огромный круг по городу, и бессмысленно пялится в небо — необычно розовое-розовое, как у Баттерса коленки. От этого сравнения Стэн ненавидит себя еще больше, хотя, казалось бы, предел достигнут. Телефон вибрирует в кармане — Стэн достает его, опасаясь, что тот пострадал, и в итоге от собственного бессилия бросает в воду. Технологичный кораблик с высвеченным белым именем Кайла как камень идет на дно. Родители новый не купят. Да и черт с ним, с телефоном. Жизнь и без того тошнотворна, напоминает себе Стэн, хватаясь за голову, сотрясая воздух тяжелым дыханием. Наверное, он опять станет готом. Те умеют страдать и своим страданием наслаждаться. Никакой Баттерс на этот раз его не вытащит. Потому что Баттерс сам его топит. Прямо как Стэн свой мобильник. — Стэн! Что-то падает на него, словно небо рушится; Стэн теряет опору и ударяется головой о коленки, не выдержав неожиданного груза на спине. Сначала Стэн ощущает жгучую боль на лице, а затем, собрав зрение в кучу, пялится на кровавые разводы на джинсах и свежие пятна на снегу. Блестяще. Великолепно. Блядский Баттерс разбил ему нос. Стоп. Баттерс?.. — О господи! Стэн, прости! — лопочет Баттерс, возится вокруг него, лепит снежок и прикладывает к носу. Надо признать, так гораздо лучше. Видимо, не зря Баттерс посещал курсы оказания медицинской помощи. Но лучше бы он не калечил людей. — Тебе срочно нужно оказать первую помощь! Пошли в больницу! Баттерс вопит, словно Стэн умирает, и от этих криков только голова начинает болеть. Перед глазами все кружится, в горле встает ком, и Стэн находит силы только покачать головой — медленно, заторможено, как пьяный. Самое смешное, что сегодня Стэн не пил. Ни капли. Хотя очень, очень хотелось. Хочется до сих пор. — Стэн... — повторяет Баттерс тише, устало, надломленно, и Стэн ловит себя на мысли, что боится. Боится Баттерса. Боится того, что он сейчас скажет. Лишь рука на колене — теплая, горячая, прожигает ткань и вплавляется куда-то выше, в сердце, — не дает ему сбежать. А еще здраво мыслить и дышать. — Я тебя везде искал. Зачем ты убежал? У тебя теперь проблемы из-за прогула... Стэн хочет сказать очень многое: о том, что плевать он хотел на вызов родителей к директору, и что на фоне всего это наименьшая из его проблем, и что Баттерс непроходимый... искал его? Стэн смотрит искоса на котят, утонувших в его блевотине, теперь уже засохшей. Смрад стоит страшный. Даже не переоделся — наверное, побежал за ним сразу же, как отмер, но Стэн ушел уже далеко, на выходе из школы с ковыляния перейдя на бег. Стэн не может ничего сказать. Только тянет Баттерса за испорченный рукав, и у того нет выхода, кроме как сесть на скамейку рядом. По-хорошему, им обоим нужно разойтись по домам и принять душ. Вместо этого они смотрят друг на друга искоса, когда каждый из них думает, что не смотрит другой. Как десятилетки прямо. — Ты мне нравишься. Стэн в одно мгновение слепнет, глохнет и взрывается изнутри, не зная до этого, что можно покраснеть каждым миллиметром тела. Но он не дает себе права надеяться — надеяться? Баттерс наивнее, чем маленькие дети, и даже открытое признание в любви может расценить не так — еще заявит, что Стэн «тоже прекрасный друг». — Я имею в виду, нравишься-нравишься, — Баттерс теребит руками и смотрит на них же, как делает всегда, когда нервничает. На щеках у него румянец. — Как тебе нравилась Венди, или как Кенни нравятся девчонки, или Эрику Кайл... Ой! Я действительно это сказал?! Стэн роняет голову Баттерсу на плечо, прерывая бесконечный поток восклицаний в духе «Эрик теперь меня побьет!» Баттерс почти испуганно замолкает, а Стэн смеется. Баттерс думает, что Стэн сошел с ума. Стэн думает, что это правда. Что зря он утопил свой телефон. И что, видимо, им есть, о чем поговорить с Кайлом. Закатное небо розовое-розовое, как у Баттерса коленки; смрад от них двоих страшный, и все бывшее содержимым желудка Стэна противно прилипло к телу; кровь теперь стекает на Баттерса. Хорошо. Вот так. Думать не хочется. Ни о чем. Это завтра Стэна ждут разборки со всеми на свете, сопли по утраченному телефону и шутки о том, что его покусал Крэйг, окрасив во все оттенки голубого. Похуй. Сердце у Баттерса колотится бешено; у Стэна, признаться, тоже. Хочется навсегда — так. Хочется рядом с Баттерсом.