Линии

Тим проклят. Проклятие не то, чтобы уж особенно страшное, но неснимаемое и часто себя проявляющее. Он заходит в номер, будучи уверенным, что он его. И обнаруживает там Джинджера, который абсолютно его присутствия не обнаруживает, так как крайне занят. И обнаруживать себя Тим быстро передумывает, едва понимает, чем именно. И может быть, ему стоило тихонечко уйти, но он не может. Запах. Джинджер сидит у окна без штанов, и методично разукрашивает канцелярским ножом внутреннюю поверхность собственных бёдер. Тиму не особенно видно, света с улицы едва хватает на то, чтобы разглядеть, что там происходит, но запах крови он бы не спутал ни с чем. Он точно знает, что её много. И, если судить по движениям, то... Если вообще судить по тому, что он про Джинджера знает — а это почти ничего, но кое-что, всё же, знает — там должен быть блядский нотный лист. В кровавую линеечку. Педантично, идеально ровную линеечку, с нотами-капельками. Тим думает, что он бы записал там что-нибудь, если бы Джинджер позволил, на мгновение охуевает от этой мысли и зажимает себе рот, чтобы никаких звуков не издавать. Будто бы это как-то помогло. Тим думает, что, будь его воля, он подошёл бы, встал бы на колени, и вылизывал бы линии по мере их появления. Тим думает, что надо бежать отсюда ко всем чертям, и поискать тоже где-нибудь канцелярский нож. Хотя себя он резать не любит, и это — мягко говоря, но после такого ему точно нужна кровь, хоть чья-нибудь, хоть даже и собственная. Пока он всё это думает, Джинджер издаёт десятки и сотни звуков, которые можно было бы назвать стонами, и это совсем не звучит болезненно. И ещё десятки и сотни звуков, которые можно было бы назвать шипением, сопением, всхлипами и чёрт знает, как ещё — и всё это тоже болезненно не звучит. Это звучит так, как будто ему там нереально хорошо, от чего Тиму ещё хуже, и никуда уйти он не может. И ему становится совсем плохо, когда Джинджер, не поворачиваясь и не прекращая ничего из вышеперечисленного говорит: — Да хватит уже там стоять. И это совсем не звучит так, как будто он его выгоняет, даже наоборот приглашающе звучит, но Тим думает, что ему это кажется, потому что ему мозги по стене размазало от запаха, и он неловко выдыхает: — Прости... я уйду. — А разве ты хочешь уйти? — тихо и как-то разочарованно интересуется Джинджер. Тим мало что соображает. Поэтому делает пару размашистых шагов вперёд, к окну, и запах усиливается, запах, который сводит его с ума. Тим, блядь, проклят. И он застывает там, в полушаге от Джинджера, не зная, что ему делать вообще. Джинджер оборачивается через плечо, смотрит на Тима и роняет нож. Тихо бурчит под нос что-то невразумительное, поднимает, подбрасывает на ладони, и легонько подталкивает в броске в сторону Тима. Тот, от неожиданности, ловит. Мозг, кажется, течёт ему за шиворот через уши. — Поможешь? — интересуется Джинджер и трогательно улыбается. Это вот что сейчас такое, интересно? Тим медленно моргает пару раз, а потом таки делает то, что хотел, потому что больше ничего в его голову не приходит и прийти не может. Он встаёт на колени у ног Джинджера, пару секунд пытаясь разглядеть порезы, но там давно кровавая плёнка и нихуя не понятно. Протягивает руку, и делает порез там, где вроде их ещё нет, и тоже роняет нож, и немедленно забывает об этом. Он впивается зубами в свежую ранку — и то, что он слышит сквозь пульсацию в ушах, звучит как одобрение. Он не знает, где нож, а кровь так быстро сворачивается... Он ползёт ртом вверх по бедру, растревоживая зубами и губами остальные порезы, и языком чувствует-таки, что да, они ровные, параллельные и длинные, долбаный нотный стан. Джинджер стонет, и крепко прижимает причмокивающего Тима за затылок, даже обеими руками — как будто он куда-то делся бы добровольно. И помогает двигаться выше, и ещё, пока Тим щекой не утыкается в его промежность. "А вот и басовый ключ" — думает Тим. Ему становится смешно, и он давится кровью пополам со слюной. Джинджер немедленно его отпускает, и интересуется, всё ли с ним в порядке. С Тимом всё в порядке, не считая того, что у него всё лицо в крови, едва не до бровей. С Тимом всё настолько в порядке, что даже с избытком, и он, хихикая, говорит, что может сосать не только кровь. И немедленно пытается снять с Джинджера трусы, потому что уж после крови-то это такая фигня, которую даже и обсуждать не требуется. Тем более, что обсуждать он не в состоянии, и потом тем более не в состоянии, потому что рот у него занят. И возражений никаких не поступает вообще, только некоторое музыкальное сопровождение в виде звуков, издаваемых Джинджером. Звуки и запахи. Пахнет кровью, вся реальность Тима Скольда всё ещё пахнет кровью, но теперь к ней добавляется ещё пот и соль. Он знает, что кровь какая угодно, только не солёная — кровь Джинджера вообще сладкая, и чем-то кленовый сок напоминает. Зато член вполне себе солёный, но тоже вкусный, и он не знает, кто из них сейчас получает больше приятных ощущений. Ему кажется, что он, потому что вот так ему никто не позволяет обычно. Он не помнит, чтобы позволяли вообще. Джинджер путается пальцами в его волосах и тянет их, и наверное, это было бы больно, только вот он не способен сейчас ничего испытывать, кроме обжигающего и всеобъемлющего кайфа. А потом Джинджер кончает, воя на манер баньши, и Тим бы даже испугался, если бы у него остались на это силы. А потом Тим замечает потерянный нож, и почему-то решает, что на кое-что силы у него ещё остались. Пальцы сжимают пластик. Тим высовывает язык, и несколько раз проводит по нему лезвием. Он ненавидит, по правде говоря, резать себя. Он встает с пола, наклоняется, и целует Джинджера, впуская тому в рот собственную кровь. Много собственной крови. И Джинджер судорожно глотает, попутно пытаясь отвечать на поцелуй. А потом — они пытаются дышать. И в сумраке таращатся друг на друга блестящими глазами, в которых вместо зрачков какая-то блядская бездна с огоньками. "Это что сейчас было-то?" — думают оба. "Ну...охуенно было", — отвечают оба сами себе. Потом Джинджер думает, возбуждается ли Тим от всего этого — ну, в смысле, это понятно, что возбуждается, но надо ли ему предложить некоторые ответные услуги, или не надо, или что-нибудь ещё. И зависает от нехватки оперативной памяти на обработку данной задачи, а Тим почему-то смотрит на него и понимает. И смеётся, и говорит что лучше, чем ему уже есть, ему уже не сделать, потому что настолько хорошо ему вообще не было никогда. Ну, разве что, теперь лечь и уснуть, и можно даже рядом, если Джинджер не возражает, и можно даже на полу, потому что ему сейчас и на потолке бы спать было удобно. Джинджер таращится озадаченно, подозревает Скольда в том, что он реально вампир, потому что они вроде читают мысли, но ничего не говорит. Вообще ничего. Он тащит его молча за руку на кровать и они отрубаются. С утра выясняются некоторые очень интересные вещи. Во-первых, номер всё-таки Скольда. Во-вторых, учитывая "во-первых", случайностью это даже не пахло. В-третьих — да откуда, блядь, он знал про кровь? В-четвёртых, ну даже если знал, то как вообще догадался так провоцировать, и нахрена ему это было надо? В-пятых, Тим понимает, что Джинджера он не знает вообще. Потому что тот сонно моргает и ведёт себя как обычно, ну, то есть, как человек, который ни на что подобное не способен в принципе, потому как не способен и всё тут. По всему выходит, что он его специально спровоцировал, но выглядит так, как будто даже вообще не понимает, какого черта они спят в одной постели, и какого чёрта они оба в бурых пятнах. Джинджер умывается, одевается, говорит что-то вроде "увидимся позже", но, прежде чем выйти из номера оборачивается и сообщает совершенно охреневшему Тиму: — Я всё помню. И да, я специально. Тим решает, что его нужно будет догнать и придушить, но потом передумывает. Джинджер слишком вкусный. END.