На краю

– Драться не стану, – произнесла она, словно выливая на Нила кадку с ледяной водой, отрезвляя и пробуждая. Когда столько времени разделяешь с человеком путь, войну, въедающийся в одежду и кожу едкий жгучий запах свежей крови, начинаешь видеть мир его глазами. По крайней мере, Нилу так казалось. Он сам не осознал, в какой момент перестал разделять «мы» на два составляющих, когда запечатлел в себе образ этой девчонки, чьи хрупкие пальцы стальной хваткой сжимали громоздкий для неё лук. «Голос Наших Зубов», вероятно, тоже был бы ей по плечу. Тяжелое массивное мужское оружие. Не сломается. Ведь она – и он сам... Вместе они способны на любые подвиги. Даже на геноцид. Тяжело было признать, что в этом облачном тандеме им двоим слишком мало места. Его все ещё мучила эта безумная животная жажда освободить дух из чьей-либо эфемерной оболочки, именуемой телом. И он был готов сделать это. Освободить себя от неё. Вырвать с корнем, с мясом, с потрохами. – Это мое решение. Элой обрубила эту жажду на корню. Почему он был так уверен, что она сделает это? Почему эта правда вызвала режущую горечь глубоко в горле? – ...мое сердце разбито, – искренне отзывается Нил, отводя взгляд. Что ж, порой приходит время, когда, в самом деле, стоит... Нет, не попрощаться. Просто промолчать, отвернуться, оставить душу, как есть, нараспашку, и пусть обрывок ее ускользнёт в небытие вместе с ветром, гуляющим в ее огненных волосах. – Нил? – ее голос звучит настороженно, словно пробуждая его от наваждения. Нил видит, как вместо привычной тетивы его пальцы сжимают рыжую прядь, оттягивая ее, переплетая, позволяя скользить по ладони, как языки пламени. Его губы едва заметно растягиваются в подобии улыбки. Наступившая трезвость открыла ему глаза. Ту ли жажду он испытывал до сих пор, лелея ее и поклоняясь ей, стремясь утолить и каждый раз не насыщаясь, оставляя себе послевкусие неудовлетворенности. С каждым боем, когда их плечи соприкасались, запах крови дурманил все меньше. Его перебивал запах чужого тела, аромат кожи под толстой шкурой брони. Ее кожи. Эта Нора всегда была искренней до отвращения, в ее глазах можно было прочесть все мысли, боль и радость, возбуждение и отчаяние, каждое ее чувство было открыто миру. Нил опасался, что однажды среди них проступит и жалость. Вот и сейчас Элой не может сдержаться, не может промолчать, когда сильная рука охотника ложится на талию юной охотницы. Даже с бронёй она была тонка и изящна, как древко лука. И так же хотелось сжимать ее, держать, управлять ею, подчинять себе и заставлять отдаваться его воле без остатка. – Совсем спятил? – Элой повышает голос, дёрнувшись в попытке высвободиться. Но зверь, жаждущий добычи, никогда не разожмёт челюстей, что уже сомкнулись на горле, покуда не издохнет жертва. Эта игра была так похожа на пляску смерти, когда медленно решительно подходишь к краю, балансируя над пропастью. Она способна толкнуть. Прямо сейчас эта дикарка может вонзить наконечник стрелы в его открытое горло. Нет, не может. Потому что его пальцы уже крепко сжимают хрупкие запястья. – Опасаешься за свою честь? – не насмешка. Уточнение. Попытка сильнее вспороть ее душу. Она дергается в его руках, словно птаха в путах. Понимает, что не может вырваться, но не сдается. Она никогда не сдается. – Ты такой же мерза, как и все, кого ты убил! – выкрикивает она. Зверь всегда рычит агрессивно, туже затягивая силки. В ответ Нил улыбается. Удивительно, что она решила озвучить то, что распознала давно, лишь сейчас. – Не горячись. Ничего страшного с тобой не произойдёт, – заверил он спокойно. Кисти Элой были настолько тонкими, что вполне можно было удержать ее одной рукой. Нил позволил себе этот маленький эксперимент, но вот хватку пришлось усилить. Его пальцы теперь стискивали оба запястья разом, словно тугие нити бечевки. – Успокойся, – это была просьба. Попытка, наконец, убрать нарастающую панику с ее лица. Нил не в полной мере понимал, что с ней происходит. Почему на такие естественные прикосновения мужчины она реагирует столь эмоционально. Это совершенно не вписывалось в ту картину, что он нарисовал в своей голове, пережив бок о бок с этой девицей не одну кровавую бойню. – Отпусти меня! Немедленно! – Элой вдруг рванула вперед, как змея, впиваясь зубами в открытый участок кожи на плече. В нос ударил запах собственной крови. Неприятно. И в то же время великолепно. Все тело пробрало дрожью от ощущения, что ее слюна затекает в открытую рану, разбавляя алую удерживающую в теле жизнь жидкость. Свободная рука грубо сжала челюсть охотницы, заставляя разжать зубы и поднять голову. Увиденное восхитило его. Столько ненависти, злости, приправленные каплей страха. Великолепная смесь, которую так хочется испить. – На твоих губах моя кровь, – произносит Нил, любуясь этими кровавыми подтеками, стекающими на подбородок. Он наклоняется и проводит кончиком языка по одной из капель. И добыча снова начинает биться на потеху охотнику. Пальцы на челюсти сжались сильнее, когда он добрался до губ. Остаться без языка Нил не хотел, но и отказать себе в этой прихоти просто не мог. Металлический привкус будоражил и возбуждал, затуманивая рассудок. Оторваться было невообразимо трудно. Он отстранился на то расстояние, при котором еще может ощущать на своем лице ее тяжелое горячее дыхание. Стоило лишь на миг расслабить пальцы, дать ей возможность вдохнуть полной грудью... Плевок. Вязкая слюна стекает по скуле. Усмехнувшись, Нил стирает ее тыльной стороной ладони. – Чтоб ты сдох, ублюдок, – сквозь зубы высказывает она, пронзая ненавистным взглядом бывшего союзника. Это забавило. – Теперь ты не против сразиться? – легкомысленно произносит он, и понимает, что попал в точку. Стоит ему только отпустить руки Элой, та в тот же миг схватится за копьё, а он и вдоха сделать не успеет. Отчаявшееся и от того разъяренное создание. – Отпусти меня, и я всажу в твою грудь весь свой колчан, – бросает Нора в подтверждение его мыслей. В этих глазах горело пламя, сжигающее ее изнутри. Нил улыбнулся в ответ на ее слова. И отпустил. Не успев сделать и шага назад, он оказывается под прицелом. Стрела метит прямо в сердце, а Элой с силой натягивает тетиву. Ее руки дрожат, и стрела ходит ходуном. Недопустимо для охотника, и уж тем более для воина. Сделать шагов десять назад, и она промахнется, но какой в этом смысл? Вкус может быть более насыщенным, если добавить в него остроты. Элой не стреляет. Руки от напряжения трясутся все сильнее, на лице отразилось замешательство. Она то и дело переводит взгляд с Нила на стрелу и обратно. Не может выстрелить и явно сама не понимает, в чем причина такой внезапной слабости. Ее губы приоткрылись, выпуская участившееся от перенапряжения дыхание. Ещё несколько мгновений, и Нил касается наконечника стрелы, опуская ее вниз. Выстрел. В траву. Оперение затерялось в густой пестрой растительности. – Не подходи. Нилу показалось, что слова дались ей с трудом. Невинное запутавшееся дитя, не в силах защитить себя от прежде неизведанных греховных желаний. Он вновь сокращает расстояние между ними, и она буквально отпрыгивает назад. Пятится, не выпуская мужчину из виду. До тех пор, пока земля под ее ногами не заканчивается. Элой замирает на краю обрыва, и Нил, наконец, вторгается в ее личное пространство, впрочем, все еще не касаясь. – Лучше спрыгнуть, не так ли? – предлагает он, зная, что в любом случае сумеет ее поймать, остановить. Теперь сумеет. Осознавая это, Элой и не пытается. Какой интересный у них вышел поединок. Выбранная арена и впрямь прекрасно подходила для них двоих. – Не стану лишать себя жизни из-за свиньи вроде тебя. Медленно, словно стараясь прокрасться мимо потерявшего бдительность хищника, она делает шаг в сторону, но Нил резко обрывает эту игру. Покуда в руках Элой нет оружия, она не опасна. Это Нил уяснил ещё пару минут назад, потому исключил шанс повторного риска. Сдернутые колчаны с тихим треском ударились о скалы где-то внизу. Осталось копьё... Нил видел, как Элой проводила атаки этим оружием. Один единственный удар решал судьбу и мелкого зверья и опытного головореза. Он мог бы стать следующим, но желание оказаться убитым ее рукой стихло. Она была в его голове. Он ощущал ее там, чувствовал, как она, словно камнегрыз, буравит подкорки, перебирает его мысли и невысказанные слова. Ощущает ли она ту же неестественную связь? Тактику боя с этим зверем ему еще предстояло установить. Но теперь ошибок будет меньше. Крайне глупо было со стороны Нила не разглядеть в этой Нора один единственный неоспоримый факт, скрытый за уверенностью и безжалостностью, с которой она убивала людей. Перед ним все ещё стояла женщина. Женщина, которая не понимала, что так тянуло ее подчиниться чужим крепким рукам. У Нора царит матриархат, женщинам Нора запрещено быть слабыми. Сколько запретов в своей короткой жизни нарушила огневолосая охотница? Быть может, потому она сопротивляется уже не в полную силу, когда Нил, удержав ее за руки, отводит от края. Когда, наконец, прижимает к своей груди, попутно вытаскивая ее копье и бросая оружие на землю. Элой ничего не стоит поднять его, но тем слаще была игра: решится или нет? Ее ослабевшие руки упираются в грудь охотника, силясь оттолкнуть, но оба давно понимают, что это бесполезно. Наконец-то он может ощутить биение ее сердце, быстрое, рваное. Ветер затих, позволяя ему вслушаться и насладиться тем, что держит в руках загнанного и пойманного зверя, который еще не смирился со своей судьбой, но почти готов был сдаться. Нет, она никогда не сдается. Пальцы Карха касаются кисточек на одеянии охотницы, болтающихся на груди, проходятся вдоль, словно пересчитывая каждую из них. Он заводит руку на обратную сторону ее шеи, осторожно отстегивая крепления для оружия. Она вновь дергается, и Нил усиливает хватку. Луки падают в траву. – Без оружия ты, словно обнажена, – подмечает Нил, стараясь поймать ее взгляд, который та так старательно отводит прочь. – Тогда и в одежде нет смысла, не так ли? Попытка расстегнуть ремешки под ребрами по бокам, удерживающие верхнюю часть одеяния, – и снова протест. Словно собрав в кучу утаенные силы, Элой бьет его по рукам, плечам, груди, отчаянно, рыча и дергаясь в его руках, до тех пор, пока и его терпение не заканчивается. Оскалившись, он безжалостно толкает Искателя, заставляя упасть в траву. Отодвинув ногой мешающее орудие, Нил склоняется над ней, заводя ее руки над головой и вжимая запястья во влажную скользкую землю. – Почему ты так противишься? – искренне поинтересовался охотник. – Что в этом дурного? Ты не хотела меня убивать, но ты все еще можешь дать мне то, чего я хочу. Она морщится от слишком болезненной хватки, пытается согнуть ноги, ударить его по колену, причинить своему мучителю ответную боль. Великолепно. – Отпусти, – она вдруг обмякла, дрожащий голос утих, стальной тон угас, Элой будто вышла на переговоры. – Нил, послушай. Я знаю, что ты расстроен. Но поверь, твои сила и умения еще не раз пригодятся для защиты этого мира. Нил ненавидел переговоры. Он всегда стрелял первым, без предупреждения. – Разве о том сейчас речь? Избавляться от ее одежды в таком положении было непросто. От нее бы хоть каплю помощи, но она продолжала извиваться, пытаться вырваться, ударить, укусить. – Черт возьми, – Нил нервно усмехается и в одно мгновение меняет тактику, вынимая из ножен на поясе небольшой клинок. Элой вдруг затихает, широко распахнутыми глазами глядя на поблескивающее в свете закатного солнца лезвие. – Извини. Уверен, потом починишь, - проговорил он с почти виноватой улыбкой. – Пожалуйста, не дергайся. Сейчас я не хочу тебя поранить. Острие подцепило плотную ткань, вспарывая ее, словно шкуру пойманной дичи. Под ней проступала обнаженная молочная кожа. Его глазам открывалось все больше по мере того, как Нил разрезал это ненужное тряпье. Ткань под тяжестью вшитых в нее металлических пластин соскользнула в бок, обнажая грудь, тяжело вздымающуюся от каждого вздоха. Он бы рад продолжить, но вот жертва притихла, притупляя интерес. Подняв взгляд, Нил обнаружил, что Нора глядит пустым взглядом куда-то в сторону. Сжав ее подбородок, он повернул голову Элой на себя, замечая, как покраснели ее глаза. Она хмурится, кусает губы, отчаянно стараясь сдержать самые нежеланные для нее эмоции. Слабость, приходящую в компании с предательским страхом. Теперь не сбежит. Силы временно покинули ее, и можно переходить к следующему шагу. Отпустить, избавив от лишней боли (ей и без того придется залечивать синяки, впрочем, как и ему), но не позволять сбежать. Нил чувствует, как она слабо упирается освобожденными руками в его плечи, когда тот касается ее груди, проводит по ней пальцами, задевая соски. Слышит, как она всхлипывает, едва он сжимает один из них. – На тебе почти нет шрамов, – заметил Карха, ведя рукой вниз по впалому животу, попутно разрезая очередной участок одежд ее родного племени. Ответа, разумеется, не последовало. Элой начинало трясти от холодного ветра, прибывшего вместе с взошедшей луной. –Замерзла? – Будь ты проклят, - вновь цедит она, и зажмуривается, когда рука Карха оказывается слишком низко. Элой словно отрезвляет это нахождение на грани, она делает новую попытку вырваться, сбежать, перевернуться на бок, однако Нил быстро подминает ее под себя, и в следующий миг грубые пальцы касаются нежной нетронутой плоти. Элой отчаянно сжимает ноги, сгибая их в коленях, пытается драться, кричит. Карха приходится удерживать ее собственным весом до тех пор, пока Элой не успокоится, не растратит остатки энергии. – Тише... – сидя на ее бедрах и не позволяя двигаться, он проводит рукой по ее щеке. Влажной щеке. Это удивляло и вызывало сомнения. Наклонившись, Нил слизывает эту влагу, ощущая солоноватый привкус на языке. Надо же... – Это честь для меня, – заявляет он, стирая большим пальцем оставшиеся капли с ее лица. – Какому еще счастливчику доводилось видеть твои слезы? Полагаю, я первый. Во всем. Он снимает с себя шлем, отбрасывая его в сторону. Туда же отправляется и его собственное оружие. Теперь было проще. Они оба беззащитны друг перед другом, оба открыты для смерти и удовольствия в равной доли. Он мог бы ее придушить. Сомкнуть пальцы на горле, сжимая до тех пор, пока из легких не вырвется последний хриплый выдох. Она могла бы прогрызть жилу на его шее, изорвать ее зубами, захлебываясь чужой кровью. Мысли об этом только распыляли. Рана на плече все еще пульсирует, напоминая о том, что добыча будет биться до последнего. На вкус ее кожа оказывается так же восхитительна. Нил с трепетным наслаждением касается губами обнаженной груди, проводит языком в том месте, где сильнее ощущается биение сердца. Зубы осторожно смыкаются на нежном напряженном соске. Раздавшийся в тот же миг короткий стон, приправленный горькими всхлипом, кружит голову. – Перестань! Это не... – - Неправильно? - Нил поднимает взгляд. - А убивать - правильно? Это преступление против природы, Элой. Мы преступники. Так к чему избегать новых грехов, не пытаясь раскаяться в прежних? Он сжимает пальцами грудь, упиваясь ее контрастной нежностью на фоне подготовленного к войне тела. Где-то вдалеке раздается металлический крик: коршуны, которых он сманил с этого утеса, уже ошивались где-то поблизости, выискивая очередную падаль. Видимо, закончилась приманка. – Нам следует вести себя тихо, – предупреждающе проговаривает Нил, продолжая ласкать рукой грудь, но не сводя взгляда с ее глаз. - Мы оба безоружны, обороняться будет нечем. – Так отпусти меня, – она выставляет руку, снова пытаясь отстранить от себя охотника. Роль жертвы явно пришлась ей по душе. Карха не сомневался, что она упивается ею так же, как и он – своей. Глупо было бы полагать, что она не справилась бы с одним единственным человеком, – на ее счету десятки, сотни погребенных машин и людей. Даже если она решится сейчас, даже если возьмет камень и пробьет ему голову, Нил не пожалеет ни на миг. Если, конечно, успеет это осознать. Об этой девчонке в свое время ходило много слухов. Поговаривали о том, что она никогда не добивает врагов. Остается рядом, пока те не подохнут, словно снимая с себя ответственность. Интересный подход. Еще более безжалостный, чем тот, что используют головорезы. Разумеется, он не думал отпускать. Не сейчас, не в самый разгар представления. Нил опускается вниз, не расслабляясь, готовый в любой момент перехватить ее руки, помешать сбежать или атаковать. Напряженный до выступающих на шее жил, до стекающих капель пота на висках, Нил отодвигает, снимает и откладывает в сторону части костюма охотницы, оставляя на ее теле все меньше защиты. – Однажды я видел тебя в костюме Карха, – вновь заговорил Нил, прекрасно зная, что снова не услышит ответа. – Среди Карха женщин-воителей немного. Должно быть, потому их одеяния столь… откровенны. Чтобы распылять мужчин, вводить их в безумство, пробуждать неутолимую жажду, которую можно заглушить лишь убийством. Грязным, безжалостным. Руки бывшего солдата, наконец, касаются ее бедер, снаружи и внутри, где кожа намного нежнее, где даже от легких прикосновений остаются краснеющие отпечатки. Элой сопротивляется, не позволяет развести ноги, но с того момента, как оба они оказались безоружны, силы перестали быть равны. Ее скулы заливаются кровью, тело каменеет; Нил наблюдает за тем, как тщетно она старается поднять затвердевшие руки, – настолько сильно напряжение, с которым она не может справиться. Он наклоняет голову, касаясь губами внутренней стороны бедра, целует почти нежно и тут же прикусывает кожу, от чего Элой будто пронзает разрядом электричества. Эту битву она проигрывает и никак не может отступить, – сжавшиеся тиски не позволят до тех пор, пока ее тело не обглодают до самых костей. Его руки снова там, где их быть не должно. Ничьих рук не должно там быть. Она не позволяла этого даже самой себе, не допускала проявления слабости. Элой привыкла сковывать саму себя, выживать в тех жутких условиях, которые создает для себя сама. Потому что кажется, что так правильно. Вся ее жизнь – нескончаемая война с миром и самой собой. Ее тело – оружие. И не более. Она не понимает, почему кому-то стало дозволено сломать эту стену, которую она с таким трудом возвела. Услышав звук металлических пряжек, она подняла голову, тут же сталкиваясь с взглядом чужих серых, словно пепел, глаз. На его лице не было улыбки, глаза перестали насмешливо щуриться. Карха словно изучал ее лицо, запоминал черты, будто хотел навсегда запечатлеть их в памяти. Элой не была одной из тех женщин, которых с первого взгляда хотелось уложить на ближайший соломенный стог. Нил с самого начала видел в ней воина, равного себе, позже – опасного конкурента. Ее действия, движения, то, как она вонзает оружие в тело врага, кипятило в нем кровь с самой первой их совместной вылазки. Понял бы он раньше, как можно утолить этот голод. Он наклоняется ниже, заставляя Нора ощутить почти всю тяжесть его тела. Все еще упираясь руками, она отворачивается, из сдавленной груди вырывается хрип, и он ловит его, прикусывая губу девушки. Теперь главное удержать. Нил снова сжимает ее запястья одной рукой, предотвращая очередную попытку свести ноги. Удерживая одну из них под коленом, сгибая ее так, что та почти касается груди, Нил делает рывок вперед. Элой дергается, словно в предсмертной агонии. Наученная быть тихой, даже если боль раздирает на части, она почти взвывает сквозь сжатые зубы. Еще один рывок, наконец, выпускающий крик, хриплый, болезненный, отчаянный, и следом – мозолистая ладонь, зажимающая рот. Где-то рядом эхом вторили ей треклятые железные птицы. – Тихо, – шепчет он ей на ухо, ненадолго остановившись. – Я готов умереть от твоих рук. Но не желаю быть разодранным машиной. Нил ощущает, как под его ладонь закатывается влага. Она уже совсем влажная и скользит по коже. Он медленно убирает руку, и Элой сглатывает. В какой-то момент она словно пытается что-то сказать, ее губы дрожат, но с них не срывается ни звука. Лишь хрипы от душащих слез. Она тоже не хочет умирать, и терпит. Терпит, терпит, терпит. Почему-то это перестало претить так же сильно, как в начале. Нил останавливается, вдыхая витающий в воздухе аромат свежей крови. Приподнявшись, он опускает руку вниз, собирая ее на пальцы с собственной плоти. Она быстро запеклась на коже рук, оставляя неприятную липкость. – Приятно не будет, - сообщает он серьезно, и в его глазах лишь на миг мелькнуло сочувствие, которое Элой вряд ли удалось заметить. – Пока не будет, – добавляет он. – Но это временно. За любой болью однажды следует облегчение, и даже наслаждение. Когда-нибудь ты поймешь. – Мне будет приятно… – тихо отзывается Элой, настолько тихо, что приходится замереть, вслушаться. – Когда ты закончишь. И я вспорю тебе брюхо. Нил усмехается, готовый продолжать игру. Он вновь подается вперед, на этот раз даже не пытаясь действовать мягко. То и дело он вновь и вновь зажимает ей рот, подмечая, когда у нее не остается сил сдерживаться. Горячая, тугая, невероятно манящая. Слез больше не было, сопротивления – тоже. Короткие выкрики, редкие бранные слова в его адрес. Он двигается, не сбавляя темпа, утыкаясь лбом в ее грудь, лаская языком, кусая, позволяя ей царапать ногтями его плечи, раздирать рану, нанесенную ее же зубами. Это было в сотни крат ярче удовольствия, что приносило убийство. Пьянящее сильнее, доводившее до настоящего экстаза, до агонии. Приближаясь к самому краю, Нил сжимает руками тонкое ослабшее тело, прижимает к себе, одновременно практически вдавливая Нора в холодную грязную землю, пропитанную потом, кровью и железом. Еще один рывок, и он останавливается. Опираясь в землю вытянутыми руками, Нил, не справляясь со сбитым дыханием, нависает над ней, смотрит в бледное потерянное лицо. И она смотрит. Болезненно, уставши. Считает мгновения до того, как сможет отомстить. Элой все для себя решила. Не пожалела о том, что отказалась от поединка, нет. Но возрадовалась, что он дал ей повод. Слишком весомый, чтобы игнорировать. Нил, наконец, отстраняется, и она болезненно морщится, хватаясь за низ живота. Но дышать становится легче без сдавливающего ее тяжелого мужского тела. Где-то внутри все пульсировало, жгло, ужасные неприятные неправильные ощущения. Даже свести ноги оказалось не просто. Спустя пару минут она все же сумела перевернуться на бок, мыча сквозь сомкнутые губы. Дотянуться до «Голоса Наших Зубов» и оперения стрелы, торчащей из чужого колчана. Нил уже стоял перед ней, держа в руках свой шлем. Они, наконец, подошли к финалу, и затягивать больше не стоит. Элой с трудом принимает сидячее положение, смотрит на новоиспеченного врага, оставаясь перед ним все такой же нагой и незащищенной. И кладет стрелу на тетиву, оттягивая ее назад. Необходимо было смотреть прямо на цель, туда, куда метит стрела. Раст сам учил ее этому. Иначе охота окончится ничем. Она же смотрит в его глаза, глубоко в самую душу, словно пытаясь разыскать истину. Молча задать вопрос: «Зачем ты поступил так со мной?» Она не смотрит в цель, но знает, что ни за что не промахнется. У нее была на это вся жизнь. Вдох. И пальцы отпускают тетиву.