Экзамен на сопромат

Он просто устал ждать. Извелся от одиночества. И потому разрешил мысли о том, что обожаемый, боготоворимый им Данька позволяет кому-то другому прикасаться к своему телу, ласкать, покрывать поцелуями, поселиться в своем сознании... Воображение услужливо рисовало красочные картины с мучительными подробностями, и Петр заводился все больше и больше. Поэтому когда в третьем часу ночи в замке наконец-то звякнул ключ, он уже просто не владел собой. Едва Страхов переступил порог спальни, с разворота врезал ему правый прямой в челюсть. Вошедший такого приема не ожидал - и покладисто сложился пополом, не успев произнести ни звука. Красилов сгреб обмякшее тяжелое тело в охапку и, мимолетно удивившись, откуда в нем столько силы, подтащил к батарее и приковал наручниками. Даниил пришел в себя от боли. Обнаружил, что стоит на коленях возле батареи, к которой наручниками прикованы обе его руки. Одежды на нем не было, если не считать остатков разодраной в клочья рубашки. Снова дикая боль пронзила тело. Он попытался было как-то спастись от безжалостного вторжения, судорожно сжал бедра, дернулся - и сильно ударился головой. - Дергаешься, скотина?! - услышал яростный хрип, совсем не похожий на Петькин голос. - Себе же хуже делаешь. Впрочем, мне плевать! Ты у меня запомнишь, как левые ходки устраивать... Ты меня до-олго помнить будешь... Красилов, навалившись сзади всем телом, терзал пальцами ягодицы, нарочно стараясь причинить боль, вошел рывком, без приготовлений, без каких-либо попыток облегчить своей жертве этот процесс. Боль взорвалась в мозгу стотонным фугасом - и разум, сжалившись над Страховым, позволил ему погрузиться в блаженную темноту. Петр был в таком состоянии, что ему хватило от силы десятка судорожных рывков, чтобы кончить. Зарычав от ярости, вышел из тела любовника - и увидел на себе и на нем кровь. Много крови. Это зрелище его отрезвило. - Боже, что я делаю?! Плохо слушавшимися руками отстегнул наручники, бережно перевернул Страхова на спину, убрал со лба мокрую темную челку, похлопал по покрытым лихорадочными красными пятнами щекам. - Данька... Данила. Страхов. Очнись. Пожалуйста. Ну пожалуйста... Данила открыл глаза. - Хорошо... Хорошо... Я сейчас.. Сейчас все будет хорошо. Сейчас. Когда он вернулся из ванной, держа в руках смоченное теплой водой полотенце, Страхов уже был на ногах. Стоял спиной к нему и массировал запястья. - Дань... Я... Договорить Красилов не успел - резко развернувшись, Даниил врезал ему ногой в пах. Петр захрипел, уронил полотенце и, согнувшись, начал падать. В глазах мелькнуло удивление и обида, потом все это заслонила тупая боль. Чтобы стереть это выражение из глаз любовника, Страхов не раздумывая ударил коленом по лицу. Хрип затих. Красилов кулем рухнул на пол. Не сумев сдержать себя, Даниил ударил еще раз. По ребрам. Замер, пытаясь успокоить бешено стучавшее сердце. Наклонился над упавшим. Ухватил за волосы и вздернул голову вверх лицом. - Убью! - прохрипел. - Если ты еще раз посмеешь... Он не договорил, потому что почувствовал - Петр не сопротивляется. Его голова моталась свободно, как у тряпичной куклы. Из носа и рта шла кровь. Пальцы разжались - голова Петра с глухим стуком ударилась о ковровое покрытие пола. Дрожащей рукой коснулся шеи - и с облегчением ощутил биение пульса. - Живой... Боже праведный, что мы наделали! Вставая, почувствовал, как по ногам с внутренней стороны бедер течет что-то липкое и теплое. Краем сознания понял, что это кровь - его кровь - но отогнал эту мысль как временно несущественную. С трудом попадая пальцами на кнопки, набрал номер скорой. Вызов приняли. Открыл двери и сел на пол возле Петра. Тот по-прежнему не шевелился. Вошедшая спустя чутверть часа бригада медиков даже не пыталась скрыть отвращения на лицах, но дело свое делала быстро и умело. - Обильное носовое кровотечение, скорее всего перелом носовой перегородки, сломано как минимум одно ребро, - пока Петра, бывшего по-прежнему без сознания, укладывали на носилки, врач диктовал по телефону приемной бригаде больницы симптомы. - Нужна срочная операция. Причина? Банальная бытовая разборка. Кто его так? Любовник. Ага. Они самые. Не отрывая трубки от уха, повернулся к Страхову: - Вы, молодой человек, тоже едете с нами. У вас сильное анальное кровотечение (он показал глазами на ноги, по которым не переставая стекала алая струйка) - может понадобиться операция. И снова в телефон: - Милицию? Да нет, не вызывали. Говорит, сами разберутся. Их проблемы. * * * В приемном покое Склифа врач, осмотрев Красилова, поднял на Даниила странный взгляд: - Это вы его так? Удивительно. Вроде не качок, а так уделать... У Страхова мутилось в голове от потери крови, но мгновенно проснувшаяся ярость разогнала туман. - Док! - в тихом голосе было столько силы, что врача на мгновение посетила мысль - а не вызвать ли охрану? - Ты делай свое дело, а качок я или нет, потом выяснишь... Очнулся Страхов уже под утро. Огляделся. Они с Красиловым лежали в двухместной палате. Лица Петра почти не было видно из-за повязок - только закрытые глаза и распухшие разбитые губы. Вокруг глаз уже наплывали черные синяки. Из угла губ шла тонкая трубочка аппарата, помогавшего дышать ртом. Отметив все эти детали, Даниил прислушался к себе: тело глухо ныло от приглушенной анальгетиками боли. Вдруг Красилов пошевелился. Данька впился в него глазами. Петр был без сознания, лишь его губы шевелились в попытке что-то произнести. Но не издавали ни звука. Превозмогая боль, Страхов сполз с койки и присел на край кровати друга. Коснулся видневшегося из-под повязки лба - он был влажным и горячим. Провел подушечками пальцев по глазам - веки дрогнули, но не открылись. Наклонившись, тронул пересохшим ртом угол истерзанного петькиного рта. И замер, наконец-то разобрав, что пытается произнести друг. Губы складывались в мучительное, беззвучное, искаженное страданием "прости"... На глазах Страхова выступили слезы. Он робко взял в ладони безвольную руку Петра. - Тише, Петя, тише... Все хорошо. Все будет хорошо. Ты только потерпи чуть-чуть. Я... Я простил... Он шептал успокаивающие слова, плакал, не отдавая себе в этом отчета, и гладил лежавшую в его руке ладонь. Через некоторое время Красилов успокоился. Снова одолевая боль, Даниил вернулся на свою кровать. Попытался уснуть, но минут через 10 с соседней койки снова донесся рвавший душу бредовый шепот. "Прости... Прости... Прости..." Страхов поднялся, сгреб в охапку жидкую больничную подушку и тонкое серое одеяльце, с трудом переступая ногами, обошел постель Петра и улегся с краю, прижимаясь к другу и бережно, памятуя о сломанном ребе, обнимая горячее напряженное тело рукой. Через мгновение другая рука легла поверх его. Красилов пошевелился, бессознательно давая Даниилу побольше простора, что-то пробормотал и уснул. Пару минут послушав его ставшее ровным дыхание, ощутив, как расслабились сведенные мышцы, Страхов тоже уснул. Разбудил его сердитый голос медсестры. - Как вам не стыдно, больной! Вам нельзя вставать! И это больница, в конце концов, здесь не спят в одной кровати! Немедленно вернитесь в свою постель, сейчас будет обход! Красилов очнулся как раз к приходу врача. Открыл глаза, обвел ими потолок. Повернул голову - и наткнулся на взгляд Даниила. Смотрел мгновение молча. Потом губы шевельнулись. - Где... мы? - В больнице. Страхов тут же пожалел о вылетевшем слове, потому что Петр дернулся и зажмурился. - А, - без всякой интонации произнес через мгновение. - Вспомнил. Как... ты? - Залатали. Ты?... - Все онемело. Ничего не чувствую. Что...? - Я тебе нос сломал. И ребро. - А... Не знал, что ты так умеешь драться... И вдруг попытался встать. Медсестра, метнувшись к нему большой белой птицей, придавила плечи к постели: - Лежать! И тихо добавила сквозь зубы: - Идиот. Петр зажмурился. - Пустите... Пожалуйста. Мне... надо. - Так и скажите, - проворчала сердито. И достала из-под кровати утку. Спустя мгновение Красилов вдруг зажмурился и из его глаз потекли слезы. - Не могу. Больно, - простонал он сквозь сжатые зубы. Сестра приблизилась и без предупреждения резко откинула одеяло. И ойкнула. Через ее плечо Страхов увидел страшную картину - отекшие, бордового цвета, распухшие гениталии... - Доктор! - метнулась к дверям сестра. Спустя пару минут Красилова на каталке снова увозили в операционную. Страхов лежал, зажмурившись и стараясь не вспоминать, что и это - его рук дело. Петра вернули в палату через час. Он лежал и... улыбался. - Ты... чего? - заикаясь, спросил Данила. - Чувствую себя полным кретином. Буду теперь писать через трубочку. - Петь... - Да тихо ты. Повернул голову и поймал данькин взгляд. - Не казнись. Я сам во всем виноват. Напросился... Тут настежь отворилась дверь и палату шагнули Наталья и Мария. Леонова расширившимися от ужаса глазами смотрела на лежавших мужчин, почему-то прижимая ладони к животу. Селиванова медленно подошла к койке Страхова, наклонилась, заглянула ему в глаза. Ничего не сказав, повернулась к мужу. Оглядела его, прищурившись. Вдруг зажмурилась и выдохнула: - Ублюдки. Дикие, бешеные, первобытные ублюдки! Ненавижу... Это слово она выплюнула в лицо Петра. - Что вы здесь делаете? - очень спокойно произнес тот. - Я позвонил, - тихо сказал Даниил. - Они должны были знать, где искать... - Откуда... подробности? - спросил Красилов. - От врача! - голос Натальи чуть не сорвался. - Он сильно обладел, когда я сказала, что мы - ваши жены. Смотрел на нас с Марией как на монстров каких-то. Как будто у нас минимум по две головы... Страхов ничего не мог с собой поделать - он тихо рассмеялся. И чуть не подавился смехом, когда к его лицу склонилась Мария. - Скажи, - попросила пустым голосом, - ты что, хотел Ваньку сиротой сделать? - Маша, - немедленно раздался голос Красилова. - Не трожь его. Это я во всем виноват. Сам напросился. Он еще пожалел меня. Я бы... убил. Наверное. - Пожалел?! - женщины не принимали попыток разрядить атмосферу. - Так, - решительно рубанула воздух ладонью Наталья. - Как только вас выпишут, разбираем по домам. Хватит. Наигрались. Мария, все так же прижимая обе ладони к животу, только быстро кивала головой. Парни вцепились друг в друга взглядами. - Нет, - едва слышно, но очень твердо произнес Страхов, и обе женщины поняли, что спорить бесполезно. - Сначала мы разберемся в той каше, какую заварили... Все исправим. А там видно будет. - Да, - это было все, что сказал Петр. * * * Первый раз, что что-то не так, Страхов почуял примерно через пару недель после того, как их выписали из больницы. Все это время они с Красиловым отчаянно пытались делать вид, что все забыто, что у дикой этой ссоры нет никаких последствий, что простили друг друга окончательно и бесповоротно. Хуже всего было то, что оба действительно ни в чем друг друга не винили. Винили каждый себя. И оба, заглушая эту вину, изо всех сил старались друг другу угодить. И оба видели эту нарочитую угодливость - и обоим было от нее больно. Но они терпели, свято веря, что время все лечит. Они вдвоем были в душе. Скользя ладонями по гладкому горячему, мокрому телу, Данька понял, что больше не выдержит. - Хочу тебя, - шепнул в приоткрытые для поцелуя губы. И попытался развернуться спиной. - Нет, - руки Петра стиснули его с пугающей силой. - Нет. Тебе еще нельзя... Рано. Потерпи... Пожалуйста... Мы сделаем иначе. И встал перед ним на колени. Обхватил руками за талию, притянул к себе. Уткнулся лицом в пах, впитывая родной запах вперемежку с запахом земляничного геля. Почувствовав, как ладони медленно, вопросительно скользнули с талии на ягодицы, Даниил откинул назад голову и чуть подался бедрами вперед, сигналя отчаянное "да!" Руки Петра нежно гладили и мяли выпуклую плоть, пальцы то и дело проскальзывали в заветную ложбинку, но каждый раз останавливались, не доходя до цели. Данила ощущал, как влажные мягкие губы трогали - не целовали, а именно трогали - его сверхчувствительную от возбуждения кожу на животе, бедрах, как рука поднялась со спины на грудь, как пальцы осторожно ушипнули ставший твердым, как камешек, сосок, как ладонь легла на горло - и замерла там, чуть вздрагивая, когда под ней дергался острый кадык... Жаркое дыхание наконец-то опалило восставшую колонну плоти. Когда умелые губы сомкнулись вокруг головки, Страхов протяжно застонал и кончил. Красилов уткнулся лбом в твердый живот, переводя дух, и поднялся на ноги. Данила подставил губы под его поцелуй и потянулся к его чреслам. Петр перехватил руки на полпути и крепко сжал. - Все хорошо, малыш... Расслабься... Я в порядке... Давай вытру тебя - и пойдем спать... Завернув обмякшего от долгожданной ласки любовника в махровое полотенце, Красилов аккуратно переправил его в постель. Сам же, укутавшись в халат, ушел на кухню. Курить. И думать. Он не знал, как дальше прятать от Даниила правду. Правду о том, почему он избегает его ласк. А правда была в том, что он перестал чуствовать возбуждение. Проще говоря стал импотентом. Красилов поморщился, мысленно примерив на себя этот термин. Нет, его желание никуда не делось. Он хотел Данькиной любви отчаянно, самозабвенно, до звона в ушах. Но едва руки любовника прикасались к его телу, перед глазами вставала одна и та же картина - коленоприклоненный Страхов с прикованными к батарее руками, а потом - его глаза перед тем, как он врезал ногой Петру в пах... Ненависть, до дна пропитавшая этот взгляд... И внутри у Красилова все умирало... Пытаясь понять глубину собственной мужской несостоятельности, Петр отважился на эксперимент с проституткой. В самом деле - не придешь же к Наталье с просьбой проверить, мужик ее муж еще или уже нет... С четверть часа понаблюдав за ухоженной, красивой, умело обнажавшейся жрицей любви и поняв, что внутри него даже ничто не дрогнуло, он ушел, оставив на столе сто баксов. И уже у дверей услышал сочувственное: -Эй, красавчик! Тебе лечиться надо. Нельзя, чтоб такая красота пропадала без употребления... - Спасибо за совет, - бросил холодно. - Учту. И хлопнул дверью. ...Он выкурил уже четвертую сигарету, когда в дверях кухни возникла фигура Даньки. - Что надумал? - спросил, усаживаясь рядом и вынимая из пальцев недокуренную сигарету. - Ты о чем? - О том, что ты меня больше не хочешь... - Данька! - вскинулся было. - Молчи... Думаешь, я совсем деревянный, ничего не замечаю? Не вижу, как ты от моих ласк прячешься? Избегаешь заниматься со мной любовью? Почему? - Страхов поднял на него налитые болью глаза. - Потому что после того, что я сделал, ты не можешь меня хотеть. Ты мною брезговать должен... Презирать до тошноты... - А после того, что с тобою сделал я? Что должен чувствовать ты? Или ты только делаешь вид, что... - Даня... Нет. Я хочу тебя. Так же, как раньше. Нет... Еще сильнее, чем раньше. Но я... не могу. У меня не получается... И заплакал. Страхов оцепенел. - Ты хочешь сказать, что...? - Не смей произносить этого слова! Не смей! Страхов перехватил его руки, притянул к себе. - Тихо, тихо... Скажи мне - почему? - Каждую ночь вижу во сне одно и то же - твои глаза, когда ты ногу занес... Не хочу... Не хочу... - Боже мой, что я наделал?! - внутренности скрутило в горячий жгут. Голос излучал страдание. И это страдание вывело из ступора Петра. - Ты не виноват. Ты ни в чем не виноват. Только я во всем виноват. И плачу за это... Меня тошнит от мысли, ЧТО я с тобой сделал... За одну только мысль о насилии над тобой меня убить мало, - он обнял Страхова за плечи, заставил его посмотреть себе в глаза. - Посмотри на меня. Я. Тебя. Ни. В. Чем. Не. Виню (произнес с нажимом). Запомнил? И ты не смей. Страхов смотрел на него широко раскрытыми, блестевшими от непролитых слез глазами. * * * Еще через неделю Красилов не вернулся вовремя домой после "Фандорина". Все попытки Страхова дозвониться до него заканчивались одним и тем же - женский голос, механически выговаривавший слова о том, что абонент временно недоступен... Наконец где-то в третьем часу ночи Петр ответил-таки на звонок. - Боже мой, Красилов, ты где? Ты знаешь, сколько времени? - Не знаю. Я просто шел... - Что случилось? - Я... спектакль сорвал. Представляешь? Слова забыл. Все забыл... Кто я и где... Стоял как столб на сцене - и молчал. А самое страшное знаешь что? В зале были эти... девочки с цветами. Когда им сказали, что спектакль продолжен не будет, они молча встали и начали складывать букеты на просцениум... Как на могильную плиту. Представляешь? Я умер... вчера? Да. Вчера... Импотент, он, видимо, импотент во всем... Даниле стало страшно. И он закричал с телефон. - Замолчи! Замолчи, слышишь? Я сейчас за тобой приеду. Ты где? - Не знаю... - Оглядись. Внимательно. Постарайся понять, куда забрел. - Арбат, - услышал после паузы. - Начало бульвара. Где Гоголь стоит... Надо же, я думал, далеко ушел... - Понял. Дай мне слово, что не двинешься с места, пока я тебя не подберу. Я быстро. Город пустой. Максимум через полчаса буду. Жди меня! Слышишь?! - Да... Петр, сгорбившись, сидел на ступеньках под памятником и комкал в руках пустую пачку из-под сигарет. Страхов выскочил из машины, подбежал, присел на корточки, отнял и выкинул пачку, сжал петькины руки... Они были ледяными и вздрагивали. - Господи, да ты замерз совсем. Встал, скинул с плеч легкую куртку, закутал в нее Красилова, одновременно подталкивая его к машине. - Представляешь? - бесцветный голос пытался выдавить усмешку. - "Окрасился месяц...", стриптиз... Зал не дышит - и тут у меня отнимается язык... Феерия! Смех да и только. Стою как дебил посреди сцены и честно пытаюсь понять, что я тут делаю... Голый. На виду у зрительного зала... Сев на переднее сиденья, он грязно выругался и закрыл глаза, прижавшись виском к стеклу. - Зато я теперь знаю, как чувствует себя резиновая кукла из секс-шопа, когда из нее выпускают воздух, - произнес после паузы, не раскрывая глаз и не меняя позы. Страхов вел машину, то и дело косясь на молчаливого своего пассажира. В мозгах потихоньку выстраивался план действий. Дома, напоив Красилова обжигающе горячим чаем с мятой и уложив его спать, сел к телефону. Вечером следующего дня Красилов со Страховым улетали в отпуск. На две недели. На какой-то затеряный в Средиземном море островок, где, как обещали в турагентстве, кроме них не будет больше никого. - Робинзон и Пятница, - натянуто шутил, подъезжая к Шереметьеву, Страхов. - И кто же из нас негр? - вяло поддерживал болтовню Красилов. - Ты. - Я? - Петр повертел перед глазами почти не загорелые руки. - Ты, - уверенно заявил Даниил. - За первую неделю загоришь, всю вторую и будешь негром. - Как скажешь, - слабо улыбнувшись, ответил Петр. * * * Это оказался круглый как тарелка, крошечный - едва ли пара километров в поперечнике, атолл, заросший мохнатыми карликовыми пальмами и апельсиновыми деревьями, а так же какими-то диковинными кустами, усеянными большими белыми и розовыми цветами. Растительность была явно привнесена людьми, но прижилась, сроднилась с новым местом обитания и одичала - достаточно для того, чтобы не походить на ухоженный искусственный сад с посыпанными песком дорожками. В зарослях пряталась симпатичная одноэтажная хижина под крытой соломой многоскатной крышей, в одном крыле которой была кухня, оснащенная по последнему слову бытовой техники, в другом - две уютные спальни, соединенные между собой роскошной ванной комнатой с душем и просторным джакузи. Вдоль фасада тянулась веранда, увитая плющом и диким виноградом. Там висел гамак и стояли легкие плетеные кресла-качалки. Гостиная в центре дома выходила стеклянными раздвижными дверьми прямо на маленький пляж, желтым песчаным языком стекавший в круглую лагуну, отделенную от моря двумя серпами песчаных кос, почти смыкавшихся в дальнем от берега конце. Петр влюбился в это место сразу. И почему-то сразу решил, что авантюрный Данькин план обязательно сработает. А Страхов, едва туристический катер, доставивший их с материка, отвалил от причала, скинул с себя всю одежду и с разбегу бросился в теплую бирюзовую воду. Вынырнул, вытряхивая из черной гривы радугу брызг, обернулся - с берега за ним, склонив голову к плечу, наблюдал Красилов. - Иди ко мне, - позвал друга. - Тут волшебно. Петр разделся до гола и шагнул в ласковую воду. И тут же оказался в Данькиных объятиях. Они стояли по пояс в воде и целовались. Жадно. Горячечно. Взасос. Доставая, кажется, до самых тайных глубин души. Скользкие тела прижимались друг к другу, и Петр быстро ощутил возбуждение, охватившее друга. Он опустил ладонь, сжал данькину ягодицу и, одновременно слегка раздвинув свои бедра, позволил напряженному члену скользнуть ему между ног. И тут же напряг мыщцы, заставив Страхова застонать. Вторая красиловская рука легла на вторую ягодицу, и он, не отпуская ртом рта, мягко заставил Даниила толкнуться тазом. Раз, другой, властно, но нежно устанавливая ритм. - Это что-то новенькое в твоей технике, - сквозь сведенные судорогой желания челюсти выдохнул Страхов, через силу отрываясь от Петькиного рта и прижимаясь лбом ко лбу. Ощущение было новое и очень сильное, но полностью погрузиться в наслаждение мешала лишь мерзкая мыслишка, угнездившаяся на краю сознания и нашептывающая: балдеешь? Балдеешь... А он?... Красилов немедленно почувствовал, в каком направлении текут страховские мысли, властно взял своим жадным ртом его рот, проник языком так глубоко, как мог, и выдохнул прямо во влажную сладкую глубину: - Не надо... Не порти момент... Делаем, что можем. И ловим от этого тот кайф, который можем... О'кей? И... знаешь что? Я тебя люблю. Страхов дернулся и кончил. Перевел дыхание. Отстранился и заглянул в глаза. - Почему ты сказал это сейчас? - Показалось, что тебе именно сейчас очень нужно услышать именно эти слова... - Я... - Ш-ш-ш... - мокрый, соленый от морской воды палец мягко лег на губы. - Я знаю. И хочу услышать. Однако сбереги их для... Ну, для особого случая, хорошо? Страхов легонько прикусил лежавший на его губах палец: - Обещаю, что ты услышишь их... Очень скоро... * * * Не сговариваясь, решили, что спать будут отдельно. И сутки напролет обходились без одежды - с подачи Страхова, который даже в доме отказывался надевать хотя бы плавки. - Хочу загореть так, как не загорал никогда в жизни! - отбивался он от нотаций Петра. Тот сдался и быстро последовал примеру друга. Тот факт, что спали в разных кроватях, не мешал им, однако, касаться друг друга при каждом удобном и неудобном поводе. Не сосчитать, сколько кофе сбежало из турок у Красилова, когда его, стоявшего у плиты, сзади вдруг обнимали сильные горячие руки и влажные сильные зубы прикусывали чувствительную кожу на шее у кромки волос... Не сосчитать, сколько тостов сгорело у Страхова, когда его вдруг жестко брали за плечи, отворачивали от микроволновки и, прижав спиной к чему попадется, быстро и умело доводили до умопомрачительного оргазма всего за пару минут... И уж точно не сосчитать количества поцелуев, то мимолетных, шутливых, дразнящих, то яростных и неистовых, грозивших обмороком от асфиксии, которыми делились они в течение дня. Петр больше не бегал от Данькиных ласк, однако все равно старался сам задавать инициативу. Почти каждый раз, когда Страхов просил его втереть в кожу масло для загара, дело заканчивалось жарким сексом. Даниил, уставая терпеть далеко не невинные прикосновения ладоней друга, сидевшего, к тому же, у него на бедрах, с рыком скидывал с себя хохочущего Петра, впечатывал его спиной в горячий песок и брал стремительно, но бережно, наслаждаясь бесстыдными, протяжными стонами своей добровольной жертвы. И с трепетом ждал, когда же наступит его черед стонать и извиваться под тяжелым, вожделенным телом... * * * Петр стоял возле плиты, поглощенный привычным ритуалом приготовления кофе, и краем уха слушал, как в душе плещется, что-то напевая под нос, Страхов, смывавший с кожи морскую соль. Петр представил, как его друг стоит под тугими струями, свесив на грудь голову с липшими к высокому лбу черными мокрыми прядями, как вода стекает по его сильному стройному телу, лаская самые потаенные, так хорошо знакомые ему, Красилову, места... Как он, Петр, обнимает это тело сзади, одна его ладонь ложится на плоский живот - и пальцы едва касаются жестких волос на лобке, другая скользит по широкой груди, чуть пощипывая аккуратные темно-коричневые соски в окружении темного пуха, как его член уютно укладывается во влажную ложбинку между ядреными ягодицами и медленно, томительно медленно скользит... И вдруг ощутил, как низ живота свело сладкой мучительной судорогой... Сердце споткнулось и пропустило пару ударов. Петр аккуратно отставил в сторону потерявшую свою актуальность турку с уже закипавшим кофе, медленно снял фартук и, боясь разочарования, посмотрел вниз. Все было в порядке! Он бросился в ванную. И замер на пороге, услышав протяжный стон и вздох облегчения. Ошибки быть не могло - здесь прекрасно обходились без него... Внутри стало пусто и гулко, как ночью в Исаакиевском соборе. Он медленно отвернулся и вышел. Спустя несколько минут вышедший из душа Страхов обнаружил Красилова сидящим на полу перед раскрытым чемоданом и медленно, как во сне, складывавшим туда аккуратно сложенную одежду. Спиной ощутив чужое присутствие, Петр, не оборачиваясь, проговорил: - Знаешь, мне, наверное, пора... Надо ехать. Надо прекратить это... это приключение. - Что случилось? Куда ты собрался? Красилов ничего не ответил, только скормил чемоданным челюстям очередную вещь. Отшвырнув полотенце, Даниил стремительно опустился перед ним на корточки, вцепился в очередную рубашку. Петр поднял глаза, не выпуская ткани из рук. Мгновение они смотрели друг на друга, и рука Красилова разжалась. Даниил яростно отпихнул чемодан куда-то в сторону. Близко заглянул в лицо. - Ну?! - произнес властно. Петр зажмурился. И прошептал. - Я... шел к тебе. Я был готов. Хотел. По-настоящему. А ты... Без меня... Я стал лишним. Я тут больше не нужен... Страхов задохнулся. - Не нужен?! Идиот! Кретин! Больной безмозглый дурак! Да я тебе вспоминал - каким ты был сегодня утром на пляже... Больно схватил Красилова за руку, заставил встать, подвел к зеркалу. - Посмотри. Хорошенько. Видишь? Разве ТАКОЕ можно не хотеть? Из зеркала на Красилова смотрело его собственное лицо. Свежее. Гладкое. Загоревшее, как выражалась в далеком детстве его мать, до золотистой корочки. Волосы выгорели и приобрели соломенный оттенок. Ресницы тоже выгорели и золотистым мягким нимбом обнимали глаза, казавшиеся еще более зелеными на загорелом лице. Рядом с его лицом в зеркале было другое. Идеальной формы скулы и подбородок, красивые губы с едва заметной ямочкой на нижней. Гладкая Данькина кожа, приобретшая под средиземноморским солнцем легкий бронзовый оттенок - и глаза, казавшиеся ненатурально синими под черными изогнутыми бровями. Петр смотрел, как в зеркале двойник Страхова склонился к его шее и тронул ртом бившуюся там жилку... Как его, Красилова, зеркальный двойник откинул назад голову, подставляя под эти дразнящие губы другой участок кожи... Как Данила из зазеркалья, не отрывая взгляда от взгляда реального Петра, скользнул ртом вверх и потеребил белыми зубами чувствительную мочку уха... И это было последней каплей. - Я хочу тебя, - просто сказал он. Оба опустили глаза вниз, где неоспоримым доказательством этих слов возвышалась твердокаменная колонна изголодавшейся по любви плоти. Петр развернулся лицом к Даниилу, тот стремительно прижал его чресла к своим, тоже уже набиравшим силу. Не разнимая глаз, они сблизили рты. Поцелуй, поначалу оказавшийся жестким и требовательным, мгновенно утратил всю агрессивность - и губы заскользили по губам медленно и влажно, разжигая желание, даря обещание и нежность. Внезапно Красилов обнял друга за плечи и, повиснув на нем, крепко обхватил ногами гибкую талию. Страхов подхватил порыв, поймал его в объятия и, сделав пару шагов, уронил на кровать. Почти упал сверху, вынудив жалобно застонать пружины матраса. Поерзал, поудобнее устраиваясь между бесстыдно раздвинутыми Петькины бедрами, плотно вжимаясь возбужденным лоном в ответно оживающее лоно, быстро начал покрывать поцелуями лицо, шею, плечи, грудь, ощущая, как впиваются в мышцы спины длинные красиловские пальцы, как его жадный рот ищет его рта, как скользят по ногам его ноги. - Как, - спросил, задыхаясь, - ты меня хочешь? И ощутил, как руки сильно, но нежно подталкивают его голову вниз. Встал на колени между широко раскинутыми бедрами и начал покрывать поцелуями чувствительную кожу на животе, с дрожью ощущая, как щекочут язык светлые мягкие волоски, волнующей дорожкой сбегавшие дальше вниз, как сокращаются под легкими укусами мышцы на внутренней поверхности бедер, как прерывается шумное Петькино дыхания всякий раз, когда он языком проводит по нежнейшей ложбинке там, где длинные ноги плавно впадают в скульптурно вылепленный торс... - Долго ты будешь надо мной измываться? - услышал хриплый шепот. - Долго... Ты мне заплатишь за каждую минуту этого ожидания... Красилов рассмеялся и закашлялся, поперхнувшись смехом. - Готов платить с процентами, причем всю оставшуюся жизнь... Ну, давай же! Даниил подчинился страстному желанию, пропитавшему родной голос, и, расслабив гортань, мастерски погрузил в нее весь пылавший орган до корня. Тело Красилова свело судорогой и подбросило бы вверх, если бы Страхов вовремя не нажал на таз руками. Он ласкал ртом шелковую горячую плоть, то усиливая темп и нажим, то едва касаясь, то трогая губами и языком, то тихонько прикусывая зубами, наслаждался каждым долгожданным мгновением этой близости и всем телом впитывал звуки, которые исторгал своими ласками из горла Петра. Вдруг Петькины пальцы, блуждавшие в его волосах, судорожно сжались, причиняя боль, он окаменел на мгновение и взорвался фонатом спермы. Страхову показалось, что оргазм длился не несколько секунд, а несколько часов. Он успевал только глотать горячую горьковато-солоноватую, так похожую по вкусу на морскую воду жидкость, и старался не отрывать взгляда от лица друга, чьи миловидные черты сейчас были искажены гримасой сумасшедшего, даже болезненного наслаждения. Эту картину он хотел запомнить навсегда... - Я люблю тебя, - хрипло пробормотал он, отрываясь, наконец, от обмякшего члена. И только тут понял, что тоже кончил. Долго лежали, тесно прижавшись и лениво лаская друг друга поцелуями и прикосновениями. - Знаешь? - пробормотал Страхов, уткнувшись носом Красилову в подмышку. - У меня Машка беременна. - Сколько? - услышал в ответ. - М-м-м... Восемь недель, - ответил, подсчитав что-то в уме. Петр вдруг оттолкнул его и, чуть не упав с кровати, заржал. - Значит, ты с ней был. Ты чего, сказать не мог? Не было бы всего этого... ужаса. - Угу, - согласился Страхов. - И всего этого волшебства тоже не было бы. - Глупый, - Петр нежно поцеловал его в лоб. - Разве стоило... такой-то ценой? А если бы мы... - Молчи! - Даниил подтянулся на руках и накрыл Красилова своим телом. - Никаких если бы. Мы вместе. И все плохое позади. И так будет всегда. Ты мне веришь? - Я тебе верю. И вдруг, помолчав, тихо добавил: - Знаешь, а мне все же жаль, что я не могу дать тебе всего. Ребенка, например, как может Мария... - Боишься, что мое отцовство заслонит наши отношения? - Не боюсь, - услышал негромкий смешок. - Просто готовлюсь это пережить. Ребенок, особенно желанный, должен рождаться и расти в любви и ласке. - Чем-чем, а уж любовью и вниманием он обделен не будет. - Уже знаете пол? - Рано. Да и какая разница? И после паузы. - Петь? - М-м? - Это ведь не навсегда? - Я не знаю. - И я не знаю, - вздохнул тяжело. - Ты только не забывай, что я люблю тебя, хорошо? - Не забуду. Я ведь тоже тебя люблю. * * * - Петр Анатольевич, вас к телефону! - Скажите, я занят, репетиция идет! - Это ваша супруга. Она просила передать, что это важно. - Иду... - Наташ? Что? - У тебя телефон выключен, поэтому звоню в дирекцию. Марию в роддом увезли. - Когда? - Страхов звонил с полчаса назад. - Ладно. Попробую сорваться. Ты жди меня там. Если что, позвоню. - Хорошо. * * * Присутствовать при родах Страхов малодушно отказался. Чему Мария была несказанно рада. Орать в голос в присутствии супруга она не смогла бы. А уже хотелось. Страхов метался по крошечному скверику возле Центра охраны здоровья матери и ребенка и курил одну сигарету за другой. За ним, чуть ли не наступая на пятки, как приклееный следовал Красилов. Наталья, сидя на лавочке, с интересом наблюдала за этим представлением. - Красилов, а когда я рожала, ты так же из угла в угол бегал? - Не помню. У меня тогда мозги, как компьютер, подвисли. Помню только, как... Договорить он не успел - из окна приемного покоя выглянула симпатичная сестричка и позвала, состроив глазки: - Господин Страхов! - Черт! - выругалась Наталья. - Опознали. Теперь вся Москва будет знать, как Страхов с Красиловым рожали. Тьфу на вашу популярность! Родить спокойно не дадут! - Господин Страхов! У вас двойня, мальчик и девочка. Страхов замер на месте, выронив из рта сигарету. - Мальчик и девочка, - повторил шепотом. - А посмотреть можно? - хрипло проговорил, подняв глаза. - Можно. Сейчас вашу супругу в палату перевезут - и посмотрите. Через стекло. Спустя час троица в белых халатах, бахилах и колпаках стояла у окна и смотрела, как счастливая уставшая Мария кормит грудью плотно спеленутых младенцев. Нянечка взяла первого, поднесла к стеклу и, тщательно артикулируя, произнесла: - Девочка. Взяла в другую руку другой сверток: - Мальчик. - Знакомьтесь, - тихо проговорил Даниил. - Наталья Даниловна и Петр Данилович Страховы. И ощутил, как сзади его обнимают горячие и сильные Петькины руки.