•••
— Тебе стоит больше заниматься! — Хохочет Давид, оборачиваясь через плечо с игривой улыбкой, вздымая брови к верху. Он совсем не заботится о том, что может куда-то врезаться, словно стал одним целым с велосипедом, как бы странно это не звучало. Маттео закатывает глаза в кривой ухмылке: — Пошёл ты! — Кричит в ответ, и темноволосый парень только звонче смеётся. Самый прекрасный звук, что Маттео доводилось слышать. Когда тот наконец отворачивается, Маттео не может оторвать от него восхищённый взгляд. Неделю назад, после вечеринки, они почти поцеловались. Он помнит его мягкие губы, к которым успел прикоснуться своими. Помнит это пьянящее чувство, и волну мурашек по всему телу. Если бы не Мия с Александром тогда... Чувствовал ли Давид то же, что и сам Маттео? Было ли это осознанно, или просто последствия недавно выпитого алкоголя? Из раздумий его вывел голос Давида, оповещающий о скором прибытии.•••
Перед глазами проносились старые дома, а фонарные столбы уже давно перестали освещать им путь. Они выехали за город, и Маттео мог почувствовать это даже своей пятой точкой, которую он вот-вот отобьёт, благодаря ямам в асфальтированной дороге. Почему Давид всегда выбирал места, куда приходилось добираться сквозь пот и слёзы? Не в буквальном смысле конечно, но Маттео не удивится, если скоро и вовсе начнёт реветь от ноющей боли по всему телу. Его ноги уже напрочь отказывались работать, и с каждым новым толчком, мышцы больно сжимались, а под боком неприятно кололо. Давид наконец затормозил у какого-то столба, и слез с велосипеда, прицепив его на ключ. В глазах Маттео проскочила искра радости, быстро сменившаяся желанием оказаться в кровати. А ведь им ещё и обратно добираться. Последовав его примеру, он посадил своего железного скакуна с колёсами, часто подвергающегося неистовой матерной атаке во время таких поездок, на цепь, и выжидающе посмотрел на излучающего счастье Давида. — Пошли. — Растянув губы в тёплой улыбке, он кивнул в сторону узкой тропинки. Маттео с громким стоном вздыхает, перебирая ногами так, словно они отказали на девяносто процентов, и только оставшиеся десять оберегали его от встречи лица с землёй. Хотя, по ощущениям всё так и было. — Я могу понести тебя, если ты устал. — Играет бровями Давид, разворачиваясь к нему всем телом, но не останавливаясь. — Да я, блять, ног не чувствую... — Возмутился Маттео. — Серьезно, даже не рассчитывай утром на завтрак, я до вечера с постели не вылезу. — Флоренци обиженно дует губы, и Давид тихо смеётся. Он всегда говорил, что Маттео мило ворчит. Наклоняет голову вбок, замедлив шаг, а потом и вовсе останавливается. Давид протягивает руку к волосам Маттео, бережно убрав непослушную чёлку с глаз: — В следующий раз, я выберу место поближе, обещаю. Из уст Флоренци вырывается тихий смешок. Он обвивает шею Давида руками, вовлекая в поцелуй в качестве поощрения за свои мучения, и его охотно награждают. — Но завтрак всё равно не жди. — С улыбкой, наигранно нахмурив брови, шепчет прямо в губы, и Шрайбнер крепко сжимает его ладонь в своей. — Тогда, завтра утром я приготовлю нам что-нибудь, а потом... — Медленно протягивает Давид, погладив большим пальцем по розовым костяшкам своего парня. — Мы закроемся в комнате, — Продолжает вырисовывать известные только ему узоры. — Проведём в кровати весь день, — Уголки губ тянутся вверх, расцветая в игривой ухмылке. — И я попробую искупить свою вину, хорошо? — Короткий поцелуй в лоб. Поджав губы, Маттео уводит взгляд к небу, театрально задумавшись, будто принимает очень сложное решение. — Ну... Так и быть. Дам тебе шанс. — Фыркает, скептически сощурив глаза. Давид, включив все свои навыки актерского мастерства, совершает низкий поклон, аккуратно обхватив его запястье пальцами, целуя тыльную сторону ладони в уважительном жесте: — Вы так добры, милорд! — Практически пропел, драматично вскинув подбородок. Маттео со смехом отталкивает мальчика, закатив глаза цвета чистого неба, как утверждал ему когда-то Давид: — Пошли уже, куда ты там хотел. — Как прикажете, Ваше высочество. — Давид с новым поклоном протянул руку. — Позволите? Маттео вздохнул, подняв брови в Давид-прекращай-уже взгляде, и тот сразу хихикнул, таки сбросив с себя театральную маску. — Ты такой скучный. — Шутливо заворчал парень, на что получил лёгкий пинок по ноге. — Ты такой скучный. — Передразнил его Маттео, и теперь уже он отхватил подзатыльник. — Эй! Вообще-то больно!.. — Зашипел Флоренци, потерев место удара кончиками пальцев. Конечно, он утрировал. — А я тебя не спрашивал. — Давид гордо задрал нос, а на его лице засияла белозубая улыбка победителя. — Издеватель. — Еле слышно фыркнул Маттео, но этого хватило, чтобы пришлось уворачиваться от нового подзатыльника. Они наконец двинулись дальше. Дома постепенно сменялись кустами и деревьями, а дорога плавно стала тропой. Идти было определённо легче, чем ехать, но и с этим Маттео уже не справлялся, пару раз чуть не запнувшись на ровном месте, оправдывая себя тем, что ничего не видно. Он вообще редко использовал свой велосипед до встречи с Давидом, да и просто постоянно сидел дома, а теперь, его парень практически каждый день открывал ему новые места, или исследовал вместе с ним. А ведь когда-то, Маттео было лень пройти всего лишь две остановки от школы до дома.•••
Когда они подходят к густым зарослям, Давид ещё долго смотрит на высокие кустарники, растущие перед ними будто бы стеной. — Ты мне доверяешь? — Неожиданно спрашивает Шрайбнер, развернувшись в его сторону. — А? — Удивлённо хмурит брови. Конечно же доверяет. Разве он об этом не знает? Давид делает первый шаг: — Ты мне доверяешь? — Повторяет слово в слово, кажется, даже не меняя интонацию. Еле заметно улыбается, подходя всё ближе. — Ну... Да? — На его лице застывает вопрос, и Давид останавливается в сантиметре от Маттео, глядя глаза в глаза. — Нет, ты должен сказать это. Словами. — И улыбка исчезает. Он действительно серьёзен. Маттео начинает напрягаться, и это заметно по его нервно сжавшим края кофты пальцам. Делает размеренный вдох: — Давид. — Голос звучит твёрдо и уверенно. — Я доверяю тебе. И кареглазый мальчик вновь сияет. — Тогда хорошо, — Ласково прошептал Давид, и обошёл Маттео сзади. Внезапно, его окутала темнота. Он чувствует на своих глазах прохладные, нежные ладони Шрайбнера. — А теперь, выстави руки вперёд. — Приказывает Давид, и к Маттео приходит осознание. — Ты же не серьёзно? — Смеётся Флоренци, но только вот парень сзади, молчит. — Ты сказал, что доверяешь мне. — Ладно, ладно, прости. — Исправляется Маттео и делает то, что ему велели. Давид предупредил, когда они подошли к кустарникам, чтобы Маттео был готов. Ветки всё же били по голове, лохматив и без того непослушные волосы обоих парней, заставляя смеяться. Он даже наступил Давиду на ногу, когда перед ним оказалась слишком плотная, слабо подвижная ветка, сразу же усыпав его извинениями. Преодолев заросли, Шрайбнер не спешил убирать руки: — И ещё немного, и... — По голосу Давида можно понять, что он сейчас улыбается. Наконец останавливаются, и кареглазый убирает руки с глаз Маттео. — Мы пришли!.. — С тихим восторгом восклицает мальчик. Они стояли на холме, окружённом множеством деревьев и кустов. Отсюда открывался вид на прекрасный, ночной Берлин. В окнах домов ещё горел свет, казавшийся издалека маленькими огоньками. Город словно на ладони. Ветер словно забирается под кожу, пропуская мурашки по всему телу, а дыхание перехватывает. В глазах играют яркие, жёлтые блики. Маттео потрясён. Он ещё никогда не смотрел на город... Так. — Вау... — Только и смог сказать русоволосый парень, будучи восхищённый красотой, открывшейся перед ним. И боль в ногах уже не очень то и волнует. — Красиво, правда? — Давид становится рядом, с улыбкой наблюдая за реакцией парня напротив. Маттео не может отвести взгляда от городских огней. Сердце трепетно бьётся в груди, и время будто замирает. Только они вдвоём остались. Берёт в руки ладони Давида, и смотрит прямо в карие глаза, в которых таился целый мир. Нет. Вселенная. — Я нашёл это место, когда мне было лет двенадцать, может, — Начал Шрайбнер, опуская взор к зелёной траве под ногами. Он редко говорил о своём прошлом, тщетно пытаясь его забыть, но рано или поздно, оно догоняло его снова и снова. — Когда мне становилось одиноко, я приходил сюда, на этот холм, и рисовал. Здесь никогда не бывает людей, и чувство... Что ты защищён. Ограждён от мира. — Голос был негромким, и в груди Маттео что-то сжималось от боли. — А когда я открылся родителям, они... Они не приняли меня. Я помню, как они кричали. — Каждое слово давалось с трудом. Давид никогда прежде не поднимал тему родителей, а Маттео не спрашивал. Он не хотел давить, и всегда давал ему столько времени, сколько потребуется. — И тогда, я просто убежал. Собрал вещи, а потом пришёл сюда. Лаура была ещё на занятиях. Она всегда знала обо мне, и поддерживала с самого начала, и я написал ей на следующий день. — Он волнуется, и Маттео переплетает их пальцы, сжимая его руки ещё крепче. — Знаешь, я когда-то пообещал себе, что никогда и никого не приведу сюда. Это место было моим секретом. Даже Лаура о нём не знает. Но потом, — Давид осмелился вновь поднять свой взгляд на Маттео, который, кажется, боялся и пошевельнуться. — Я встретил тебя. И я хочу, чтобы это место стало нашим. Оно - важная часть моей жизни. Как и ты. Маттео молчит довольно долго, лишь глупо открывает рот, в попытках собрать слова в предложения. Давид открыл ему новую часть себя, позволил заглянуть в прошлое. С ним, Маттео научился ждать. Давиду всегда требовалось больше времени, чтобы кому-то открыться. Если он не хочет говорить, значит нужно набраться терпения, и отложить разговор на потом. И всё же, Маттео хотелось узнать о многом. В его голове есть бесчисленное количество вопросов, но ещё ни один не был озвучен. Он никогда не станет на него давить, если и вправду доверяет, и дождётся, пока Давид расскажет ему сам. — Это... Это потрясающее место... — Шепчет Маттео, и сквозь тьму видит, как смуглые щеки заливаются краской. Флоренци переполняют чувства, и он хочет сказать так много, но для этого не хватит и всех слов мира. — Ты потрясающий, Давид. И мальчик, находящийся в каких-то жалких, нескольких сантиметрах от него самого, не может сдержать счастливой, смущенной улыбки. Падает в объятия Маттео, прижимаясь к нему так, словно он последний глоток воздуха в этом огромном мире. Плевать, что жутко устал. Плевать, что еле стоит на ногах. Маттео плевать абсолютно на всё, если Давид действительно счастлив. Обнимает его в ответ, зарываясь носом в чёрные пряди, вдыхая запах фруктового шампуня. Маттео обхватывает лицо своего мальчика, слегка приподнимая, чтобы вновь заглянуть в невероятной красоты глаза. Если он не может сказать о своих чувствах, то просто покажет. Накрывает уже такие родные, мягкие губы своими, и чувствует, как длинные ресницы трепетно щекочут его скулы. Этот поцелуй не был жарким или голодным, нет. Он был медленным, спокойным и аккуратным, словно в руках Маттео самый хрупкий хрусталь. Одно неверное движение и разобьётся. Когда они отстраняются, Маттео сцепляет руки за шеей Давида в замок, прислонившись лбами. При свете городских огней, его глаза кажутся ещё красивее, а на лице вновь расцветает улыбка. — Я никогда тебе этого не говорил, но... — Маттео неуверенно поджал губы, обдумывая следующие слова. — Я люблю твою улыбку. Он полюбил её ещё с того дня. С самого первого разговора. Про перевод в другую школу за три месяца до экзаменов, про эту ресничку, Детройт... Давид смутился, но уголки губ поползли только выше: — И что же в ней такого, что она тебе нравится? — Вздёрнув брови, игриво спрашивает темноволосый парень. Маттео знает эту игру. Давид всегда вытягивал из него признания, заставляя краснеть. Но разве можно было ему отказать? — Ну, не знаю. Она искренняя, и... Светлая? — Я просто хорошо чищу зубы. — Засмеялся Давид, и Маттео застыл, пытаясь обработать его слова. Спустя время, до него таки дошло: — Идиот, я же не об этом! — Толкнул его Маттео, жалобно нахмурив брови. Ему и так было сложно говорить о том, что он чувствует, а Давид ещё и смеялся. — Я имел ввиду, что когда ты улыбаешься, я чувствую себя живым, и кажется, что ты можешь разогнать любую тьму. И даже когда у меня отвратительное настроение, твоя улыбка заставляет его подняться... — Маттео очень старался не сморозить глупость, как это обычно бывает, и подобрать нужные слова. Давид не сдвинулся с места, и он сразу замялся, опуская голову. — Ладно, это звучит глупо. — Начал пытаться уйти от разговора, неловко потирая шею ладонью, но как только поднял взгляд, заметил, что у мальчика напротив, глаза были чуть-ли не на мокром месте. Маттео сделал что-то не так? — Ещё никто... — Начал Давид, потрясённо мотая головой. — Ещё никто не говорил мне ничего подобного. — Улыбнулся Шрайбнер, быстро вытерев глаза рукавом тёмно-синей кофты. — И это вовсе не звучало глупо. Теперь смущаться была очередь Маттео.•••
— Смотри, эти звёзды похожи на сердце. Видишь? Прошло уже около часа, как они сидели на холодной траве, разговаривая обо всём и не о чём одновременно. Голова Маттео покоилась на коленях Давида, а тот в свою очередь бережно гладил его по волосам, перебирая пальцами мягкие локоны. — И правда, похожи. — Маттео посмотрел в ту сторону, куда ему свободной рукой указывал Шрайбнер. Небо было усыпано бесчисленным количеством звёзд. Когда Флоренци был маленьким, он даже пытался их сосчитать, постоянно сбивавшись примерно на двухстах. Все говорили, что это бесполезно, пустая трата времени, но Маттео не слушал, будучи слишком упрямым ребёнком. Вернув голову в исходное положение, он протянул руку к лицу Давида, дотронувшись пальцем до крохотного септума, заставив парня вздрогнуть от неожиданности. — Что ты делаешь? — Смеётся Давид, зарываясь пальцами в его волосах, и Маттео пожимает плечами с довольной ухмылкой. — И он не мешает тебе? — А должен? — Удивлённо вскидывает брови. Маттео вновь пожимает плечами: — Не знаю, поэтому и спрашиваю. Тебе никогда не хотелось его снять? — По началу может быть непривычно, а потом привыкаешь. Например, если я сейчас его сниму, мне будет казаться, что чего-то не хватает. — С улыбкой отвечает Давид, усаживаясь поудобнее. — А ты когда-нибудь хотел сделать пирсинг? — Только если очень давно, но это было так несерьёзно, что я даже не запомнил, что именно хотел проколоть. Давид изображает раздумья, и проводит пальцем по нижней губе Флоренци, слегка отодвигая её в сторону: — Мы можем проколоть тебе губу. — Тихо протягивает Шрайбнер, и Маттео сразу кривится, делая вид, что собирается укусить. — Не бойся, я сделаю это, пока ты будешь спать. — И расплывается в хитрой ухмылке. — Ну нет! — Ворчит голубоглазый, толкая Давида в грудь. Он со звонким смехом падает спиной на траву, закрываясь руками от нападения. Маттео вмиг оказывается на нём, усаживаясь на его бёдрах, хватая мальчика за запястья. Давид продолжает вырываться, но всё тщетно. Его из всех сил прижимают к траве, фиксируя и ноги и руки. Флоренци наклоняется к его шее, покрывая её короткими, мелкими поцелуями, и темноволосый только сильнее смеётся, не отпуская попыток вырваться. Он пытается закрыть место атаки головой, но и это Маттео пресекает. — Маттео, блять! — Хохочет Давид. — Перестань! Мне щекотно! — Не-а. — Хмыкает в ответ, продолжая усыпать его поцелуями. — Ну хорошо, хорошо! Ты победил, никакого пирсинга, я понял, хватит! И Маттео останавливается с победной улыбкой на лице, но всё ещё не отпускает, наблюдая за запыхавшимся от такой жестокой расправы Давидом. Его грудная клетка то поднималась, то опускалась. Он громко дышал ртом, глядя Маттео прямо в глаза. После кнута, как правило, следовал пряник, и Флоренци нежно поцеловал его в губы, наконец отпустив руки, которые сразу зарылись в русые волосы. Они перекатились на бок, прижимаясь друг к другу сильнее. — Издеватель... — Передразнил Давид, вспоминая их разговор полтора часа тому назад, и Маттео смеётся, запустив руки под чёрную футболку, притягивая мальчика за талию. После долгих поцелуев, Маттео устраивается головой на его животе, играясь с травинкой в руках, а Давид просто наслаждается моментом, рассматривая далёкие звёзды. Уже несколько минут Флоренци лежал в напряжении, словно хотел что-то сказать, но не решался. — Всё в порядке? — Спрашивает Давид переплетая их пальцы. — Да, всё хорошо. — Маттео вздыхает, и Шрайбнер сжимает его руку крепче. Они всегда помогали друг другу собраться в такие моменты. — Я думал о том, что хочу найти работу. — Работу? — Уточняет Давид, думая, что он ослышался. Голубоглазый кивает: — Да. Это не значит, что я не пойду в колледж. Я хочу и учиться и работать. — Но зачем? Маттео мнётся. Он так и не озвучил главную мысль. — Ты знаешь, что с оплатой квартиры мне помогает отец. Я говорил с ним недавно. Он нашёл себе хорошую работу, и ему много платят, но я не хочу полностью зависеть от него. Я не смогу отказаться от его помощи полностью, но сейчас, мне хватает денег и на жильё, и на еду, и я подумал... — Маттео закрыл глаза, пытаясь отгородиться от мыслей. Это всегда помогало. — Если я пойду на работу, то я, конечно, не буду получать много, но... Мы сможем снимать квартиру. Вместе. — Но... — Давид, — Перебил его Маттео. — Я знаю, что мы и так живём уже в одной комнате. Знаю. Но я хочу нашу квартиру. Нашу кухню, нашу ванную, нашу гостиную, нашу спальню... Понимаешь? Мне не нравится, что когда ты хочешь сделать перерыв от биндера, ты или сидишь весь день в комнате, или едешь к Лауре. Я хочу, чтобы ты мог свободно ходить по квартире, когда захочешь, а не когда никого нет. Повисло молчание, и только шелест листьев нарушал тишину. Давид вздохнул, обнимая парня одной рукой: — Я тоже очень хочу, но ты уверен, что справишься? Учёба и работа... Это может быть довольно трудно. — Я думаю об этом уже около месяца. Каждый день. И я правда хочу, чтобы ты всегда чувствовал себя комфортно, вне зависимости от того, надет на тебе биндер, или нет. Да и почему нам приходится закрываться на ключ, когда мы хотим расслабиться? — На этих словах, Маттео улыбнулся, и Давид смущённо хихикнул. — Я хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы мы были счастливы. — Если ты в этом уверен, то... — Мы сможем принимать ванну вдвоём. — В глазах Флоренци загорелся игривый огонёк, и теперь Давид уже смеялся. Шрайбнер подтянул его повыше, крепко обнимая. Он прижался губами к прохладному лбу. — Ну, что скажешь? — Тихо спросил Маттео кареглазого мальчика. — Жду не дождусь, когда у нас будет своя квартира, и там будем... Давид не успел закончить. — Только ты и я. — Улыбнулся Маттео. — Да. Только ты и я.