Роман не находит себе места уже неделю. Причин для этого и предпосылок, на удивление, не как обычно — вагон и еще один вагон, а всего две: первая и самая шокирующая по версии самого Романа — завтра утром придется нацепить на малышку Надю бантики, платьице и отправить в первый класс; а вторая, уже более ожидаемая, но не менее неприятная (опять же по версии Годфри) — Питер уже третий день находится на каком-то супер засекреченном деле на пару с Дестани, и ни один не удосуживается отвечать на ежечасные звонки Романа. Вот наглость-то!
Но если со второй проблемой еще можно что-то сделать, отложить переживания на потом, успокоить себя тем, что это Питер, он всегда возвращается и никогда не оставит его так глупо; , то вот первая проблема серьезно давила на плечи молодого отца. Он ведь ожидал, что его ненаглядное чадо не вырастет еще как минимум лет сто, уж тем более не до размеров школы, бантиков и ранца, а судьба подкладывает ему такую ужасную свинью. Ведь, казалось бы, только вчера он кормил дочь из бутылочки, пел колыбельную на ночь, умилялся розовым ползункам и ликовал при виде ее первых шагов. Время беспощадно, особенно к родителям. Дети вырастают слишком быстро, и ты, несмотря на иногда особые жизненные обстоятельства (в виде упыризма), никогда не успеешь узреть этот момент своими глазами. Только вчера она пускала слюни на твою рубашку, радостно причмокивая беззубым ртом, а уже сегодня выпрашивает у тебя деньги на бензин для своей свеженькой машины, подаренной на восемнадцатилетие.
Годфри передергивает от последней мысли и, дабы хоть немного отвлечься, он отпускает помощницу и сам встает за плиту. По правде говоря, Питер ненавидит чужих людей в их доме, ненавидит уборщицу, которая приходит по четвергам, ненавидит повара, который все пересаливает, ненавидел раньше молоденькую няню Нади, потому что Роман не пропускал ни одной юбки. Когда-то давно. Питер не понимает, почему Роману нужны какие-то помощники в таких обыденных вещах. Ведь он и сам прекрасно готовит, сам в состоянии сложить свои водолазки в шкаф, они сами в состоянии воспитать Надю. Ответ очень прост и находится довольно быстро — Роман до ужаса ленив, и этим все сказано.
Парень тихо усмехается, вспоминая, как Питер днем и ночью стебал это его, не самое лучшее, качество и постоянно подбивал хоть на какое-то действие. Сейчас, естественно, ничего не изменилось, как бы Роман ни старался. Нет, конечно и у Руманчека бывают моменты абсолютного удовлетворения, когда он может только покачиваться в гамаке и медленно потягивать пиво, свободной рукой перебирая волосы на темной макушке, но чаще всего у него все-таки шило в одном месте, и это не изменишь уже никак.
Глава семейства (один из глав, если точнее) заканчивает с нарезкой продуктов, тушением мяса, сервировкой стола и зовет Надю к ужину.
— Ого, ты сам приготовил? — удивленно спрашивает маленькая принцесса, уплетая рагу за обе щеки и весело болтая ногами в воздухе.
— Да, солнце, все, как ты любишь.
— Папе тоже понравилось бы. — немного грустно вздыхает ребенок, который находится четвертый день только с одним отцом из двух и в абсолютном неведении. — Когда он уже вернется? У меня же завтра праздник, а вдруг он не успеет? Он же обещал.
— Родная, не переживай. — Роман притягивает дочку к себе и нежно целует в лоб. — Если обещал — выполнит, ты ведь его знаешь. Папа не сможет пропустить твой праздник, такое же случается только раз в жизни.
Надя медленно кивает и опускает голову отцу на плечо, снова вздыхая.
— Ну что такое? Переживаешь? — гладит малышку по волосам и получает еще один утвердительный кивок. — Не стоит, зайка. Все пройдет хорошо, я буду рядом, папа будет рядом. Мы заплетем тебе красивые косички, наденем белые бантики, ты наконец-то сможешь взять свой красивый рюкзачок.
— Правда?! — радостно вскрикивает Годфри младшая, невольно прерывая рассказ отца.
— Ну конечно. Там будет еще много маленьких деток, таких же, как ты. Вы обязательно подружитесь. Но для этого тебе нужно пораньше уснуть и набраться сил, договорились? — снова получает кивок от уже слишком воодушевленного ребенка и прослеживает, чтобы она закончила ужин. Затем они по очереди принимают ванну, вместе чистят зубы, Надя рисует на запотевшем зеркале сердечко и аккуратно пальчиков выведенное «папе», чем окончательно растапливает сердце кровожадного упыря, и он соглашается сочинить ей сказку впервые за шесть лет ее жизни (раньше сказки рассказывал только Питер), и принцесса мирно засыпает.
А вот Роману всегда не спалось вдали от Питера, как бы он ни старался. Не действует даже снотворное, Годфри просто мучается всю ночь в попытках найти удобную позу, что априори невозможно, ведь ему удобно только обнимать Питера, обязательно запускать одну руку в его аккуратные кудряшки, а носом утыкаться в щетинистую щеку. Как мы все понимаем, таких благ ему не предоставляют уже четвертый день, поэтому, не пытаясь выиграть в русскую рулетку, парень спускается в гостиную, заваривает себе крепкий кофе и возвращается к просмотру незаконченного еще на прошлой неделе фильма. Так проходит ровно два часа и тринадцать минут, пока из прихожей не начинает доноситься какое-то шуршание и скрежет.
Роман напрягается. Он всегда напрягается, когда Питера нет дома, потому что в случае чего — его огромный волк все-таки посильнее будет, чем полу-упырь с топором и маленькая девочка. Да, волк — это конечно идеально, но как уже было сказано, довольствоваться особо нечем, поэтому Роман наощупь находит и снимает топор с его законного надкаминного места и практически неслышными шагами двигается в сторону выхода. Как и ожидалось, шевеление у замка только усилилось, поэтому Годфри принимает роковое решение: покрепче сжимает топор, замахивается и ногой толкает дверь.
— Ты совсем идиот?! Я чуть тебя без твоей тупой кудрявой башки не оставил! — верещит Роман, когда видит напротив себя столь долгожданного Руманчека.
— Да не ори ты, боже мой, Надю разбудишь. — усмехается Питер и проходит в дом.
— Ты чего там выцарапывал? Мне признание в любви?
— Не дождешься. Код я забыл. Да-да, пять лет живу, а четыре цифры никак запомнить не могу. Иди уже ко мне. — Питер на ходу сбрасывает мокрую от дождя куртку и рывком притягивает парня к себе, утягивая в сладкий поцелуй, получая незамедлительный ответ.
— Хоть бы позвонил. — на выдохе шепчет Роман, крепко обнимая вновь прибывшего. — Я места себе не находил.
— Прости, милый, там нет связи, ты же знаешь. Я готов искупить свою вину в незамедлительном порядке. — целует белоснежную шею и тянет Годфри наверх. (конечно же, в их звукоизолированную спальню. Роман любит перестраховываться)
Как только дверь за ними закрывается, оба валятся на кровать, не забывая покрывать поцелуями каждый открытый участок кожи друг друга, коих в данную секунду оказывается слишком мало. Поэтому Питер буквально раздирает столь любимую водолазку Романа и жадно припадает губами к его ключицам, оставляя багровые пятна на мраморном теле.
— Прошлые только зажили. — глухо отзывается Роман, захватывая ртом побольше воздуха, а заодно и терпения, чтобы расправиться с рубашкой кудрявого.
— Брось, ты ведь обожаешь, когда я это делаю. — язык оборотня скользит ниже к кубикам пресса и обводит каждый. — Помечаю тебя.
— Больше я обожаю помечать тебя. — Годфри переворачивается и наконец избавляет его от рубашки, спешно проводя ладонью по по торсу и слегка царапая. Все работает, как надо, потому что Руманчек рычит и через пару мгновений оставляет Романа без джинсов, а сам теперь оказывается одет в одни лишь боксеры.
— Ловко ты. Тренировался, пока меня не было?
— Заткнись. — беззлобно усмехается Годфри и сжимает своими блядски длинными пальцами уже твердый член Питера. — А вот, что любишь ты, мой зверёк. — Парень облизывает пухлые губы и сладко обхватывает ими головку, ловя краем уха тихое ругательство Питера на родном романи.
— А ты и правда ждал меня. — Руманчек зарывается пальцами в чуть отросшие волосы Романа и протяжно стонет, когда его голова опускается особенно глубоко.
Рука Годфри жадно наглаживает абсолютно уязвимое сейчас тело Питера, обводя по памяти точные контуры всех шрамов и татуировок. Он любит этого мужчину. Он изучил каждую клеточку его тела вдоль и поперек. Именно поэтому, когда Питер начинает стонать громче и чаще, иногда срываясь на рык, Роман останавливается. Питеру не нравится кончать от одного лишь минета. Питер всегда хочет большего, и Роман с удовольствием утоляет его желание, прямо сейчас медленно насаживаясь на уже разгоряченный член и выстанывая имя его хозяина, как последняя сучка со стороны, но как нравится его Питеру.
***
— Слушай, может мне почаще так уезжать? — усмехается Руманчек, устраивая Романа у себя на груди и крепко обнимая.
— Ну попробуй. Мы с Надей забудем, как ты выглядишь, и найдем нового папу. — усмехается, зарываясь носом в родную щетину.
— Не найдете. — берет его за руку и касается собственноручно вылитого перстня из белого золота, после кидая взгляд на свой точно такой же. — Мы навсегда связаны. Я люблю тебя. Ты любишь меня. Это никогда не изменится.
— Надя очень переживала, что ты не успеешь к ее празднику.
— А ты опять не спал, синяки под глазами снова. Ничего не можете без меня. — тихо смеется оборотень, устраиваясь удобнее на мягких подушках. — Значит больше не оставлю вас. — целует Романа в покусанные губы и заводит будильник, чтобы точно не проспать праздник их принцессы.
***
И все-таки они просыпают на полчаса, потому что Роман — жуткая сова, и с его легкой руки будильник был отключен в первую секунду, а Питер снова обнят и обласкан. И Годфри бы провел в такой идиллии всю жизнь, если бы не дочка, вошедшая в их скромную обитель с явной претензией на то, что вообще-то первый школьный день бывает только раз в жизни.
Именно поэтому Роман сейчас в спешке гладит ее платье и ленточку первоклассника, а Питер прилагает все усилия, чтобы заплести ровные красивые косички и украсить их бантиком.
— Пап, а ты ночью приехал, да? Поэтому вы проспали? Ты устал? — обеспокоенно спрашивает Надя, ёрзая в кресле и поправляя гольфы.
— Ну что ты, сладкая, я совсем не устал. Просто папа случайно отключил будильник. Не переживай, почти все готово, сейчас мы закончим и все вместе поедем в школу. — Питер целует дочку в щеку, но что та ёжится и заливисто смеется.
— Ну папа, щекотно, ты же колючий.
— А это чтобы ты не грустила никогда, моя принцесса. — еще раз ее целует и переводит взгляд на Романа, который доглаживает уже, почему-то второй, костюм. Нет, на такое этот волк в шкуре человека явно не подписывался. Питер любезно интересуется, приготовил ли Годфри запасной костюм для себя, потому что точно знает, что запачкает этот слезами, или по какой-то иной причине, затем наблюдает немой диалог одним только взглядом у младшей и старшего Годфри и слышит жалобный голосок его принцессы.
— Папа, ну пожалуйста, нам так нравится, когда ты надеваешь костюм. Ты сразу становишься еще красивее и, — Надя на секунду останавливается, вспоминая нужное слово, — солиднее. Нам с папой все начинают завидовать. — довершает свою мысль малютка очаровательной детской улыбкой и хлопает огромными голубыми глазами.
— И не стыдно тебе, Годфри, ребенком манипулировать? — Руманчек переводит взгляд на притихшего Романа и укоризненно хмурит брови.
— Так для благого дела ведь. — копирует улыбку дочери и торжественно вручает мужу костюм. — Люблю тебя, милый.
