Тоска по дому

Когда ему сказали, что он машина, он им не поверил. Он проснулся в окружении безмолвия, среди пылающих звёзд. Ему очень было надо позвонить. Ей. В прошлый раз, она не ответила. Переживания по этому поводу мешали вовремя заснуть. Его обижало её игнорирование. Он с горечью осознавал — частично — что она полюбила его лишь за красивое тело, ей нравились его ласки, его красивые слова (заученные), но не он сам. И поэтому он ненавидел людей, утверждавших, что он не человек, ведь машина бездушна. Он бы хотел стать не-человеком, чтобы не терзаться из-за коротких гудков в трубке. Он бы согласился с тем, что он псих. Потому что никто в здравом уме не согласится броситься в космос. Он взмахнул руками и поплыл к панели управления. Бортовой Компьютер доложил, что на корабле все осталось неизменным. Механический голос не то устало, не то равнодушно отвечал на короткие вопросы. «Температура?» «Главный отсек?» «Направление?». Воссоздать определеную локацию компьютер почему-то не предложил, пришлось отдавать команду самому. Вдыхая хвойный воздух, странно было глядеть на усыпанную звёздами пустоту. Возникало ощущение неправильности. Будто кто-то написал картину в слишком разных стилях. Яблоки на этот раз были темно-серыми. Значит, свежими. Он долго разглядывал белые узоры на похожей на пластик поверхности, напоминающее заснеженные дороги на Земле или небо, изрезанное следами самолетов. Но нужно было позвонить. В тишине космоса, в одиночестве «консервной банки» — так «ласково» единственный пассажир прозвал свое пристанище, — любой звук казался невероятным шумом. Звонок телефона был громом, но этот гром доносился только чтоб поинтересоваться, как у него дела и как скоро он пребудет на нужную планету. И интересовалась не она, а Центр Управления. Откуда был этот Центр, из какой планеты — Он никак не мог добиться ответа. Скорее всего, Центр был уверен, что это должно быть очевидно. Ему казалось, что он здесь находиться целую вечность. И без причины начал забывать, или не обращать внимания на свои цели и даже не ощущал саму ситуацию. Он не спрашивал, почему он совсем один. Он не спрашивал, почему послали именно его. И сам себя не спрашивал, как он на это решился. Действительно, псих. Он любил бродить по длинным ровным коридорам из одного зала в другой, пытался меньше всего времени проводить в каюте. Весь корабль любезно был построен на одного человека. Зал Совещаний состоял из небольшого круглого стола и единственного стула, общался Он с голограммами. Везде было мало места, кроме одного-единственного отсека — Склада. Туда следовало погрузить образцы с планеты. Когда корабль не пролетал мимо звёзд, над созерцанием великолепия которых можно было здорово скоротать время (звезды были единственным актуальным развлечением, кроме решения математических задач), Он гулял по Складу, заказывая у Бортового Компьютера новые и новые иллюзии — горы, леса, пляж, кинотеатр. Или просто лежал на полу, разглядывал гладкие потолки, подбрасывая мячик. Кино в «кинотеатрах» показывали старое. Видимо, это было загружено как самое «земное», что может быть. И музыка играла старая. Но Он не испытывал ностальгию. Возможно, целиком из-за того, что учёный сухой ум не был склонен к сентиментальности. Но тогда как обьяснить чувства к ней и ненависть к коротким гудкам? Человечностью? Он все равно не любил кино. Яблоко оказалось почти безвкусным. А кофе — горьким. И неизменным. По дороге к телефону, он снова бросил короткий взгляд в иллюминатор. Ночное небо — иногда лучше думать, что ночное. Не впечатляюще. Ожидание освобождения из этой безмолвной клетки, было подобно ожиданию её голоса в трубке — оно стало почти тоскливым. Телефон висел в коридоре. Он взял трубку и незамедлительно набрал номер. Пальцы уже выучили, какие кнопки нажимать. Он прислушался к затяжному писку сигналов. Они резко выскакивали, словно пущенные стрелы и тонули вдали. Снова и снова. Стрела за стрелой. — Алло, — послышался незнакомый женский голос, — Межгалактическая телефонная станция. — Соедините, пожалуйста, с Землёй, — попросил Он. — Повторите, пожалуйста, запрос. — Соедините с Землёй. Лора Колленз, номер 357-788-909. — С чем вас соединить? — С Землей, с Лорой Колленз, 357-788-909, — терпеливо повторил Он. — С какой Землей? Кто говорит? — Говорит капитан космического корабля «Голем». — Куда вы звоните? — Я звоню на Землю. — А. Подождите минуту. (Пауза). Повторите номер. Он повторил. Заиграла музыка, чтобы скрасить длительное ожидание. Двухминутная песня проиграла два с половиной раза. — Простите, я не могу произвести соединение, — послышался безразличный голос. — Нет данных ни о Земле, ни о Лоре Колленз. Там, в глубине космоса щелкнуло и в ухе издевательски заныли короткие гулки. Он вздохнул, с неохотой вешая трубку обратно на рычаг, но прекрасно понимал, что ему не привыкать. Они не захотели соединить его, они всегда притворяются, словно Земли не существует, а потом, не дав даже ничего выяснить, бросают первыми трубку. Странные люди, если они люди. Определённо — нужно просто позвонить с другого телефона. Из другого места, из телефона, не подключённым к съехавшим с катушек МГТС. Он обрадовался своей собственной идее. Давным давно пора передохнуть, хотя бы от состояния постоянной невесомости — заскочить в первый попавшийся трактир, ощутить под ногами гравитацию (пусть и искусственную), переночевать и позвонить. Глупой ли была надежда, что она все-таки ответит? Наверное. Но ему не хотелось думать об этом. На самом деле, он давным давно перестал задумываться о логичности своих поступков и решений, его разум был измождён. Даже математику он решал автоматически, не чувствуя ничего — ни искренней страсти или горячего интереса. Ему нужны были люди, нужно было разнообразие, он хотел услышать человеческий голос — вживую, не прерывающийся, не глухой автоматический голос уставшей телефонистки. И все же эта надежда была ещё одним доказательством, что он не машина. Он беспомощно злился при воспоминании того заявления. И словно сам сошёл с ума — постоянно подмечал про себя человеческие качества, размышлял над привычками, глядел в зеркало. На отражение своё Он иногда боялся смотреть — до него не сразу доходило, что из зеркала на него не смотрит другой человек. Скорее всего, пошаливали нервы из-за одиночества, он неосознанно и упрямо искал общения с себе подобными. Так что заглянуть в трактир было хоть и неожиданным, но очень верным решением. Он подошёл к панели, меняя координаты. Звезды словно били ключом, будто капли дождя ударяясь об стекло. Компьютер покорно согласился на остановку. Он побывал на разных планетах, и видел много небес. И грозы, которые возникали с удивительной регулярностью, так, что ты переставал вздрагивать от внезапных вспышек света, так похожие на вспышки фотоаппаратов. И голубых, спокойных, почти как земное море во время штиля — ни облаков, ни влаги, ни воздуха. И сиреневое, почти прозрачное, линия кольца рассекала его наполовину, как лезвие перочинного ножа. Он видел много ландшафтов — и молчаливых пустынь, где не было ни души, и буйно цветущих тропиков с враждующими племенами, но ни одно место не давало спокойствия его душе и ни одного, где был бы кислород, который он мог бы вдохнуть полной грудью. Он знал и одновременно не помнил, что он искал. И везде встречалась безразличная серость — серыми были цветы, серыми были даже земные розы. Как же Он хотел сбежать от этого цвета! Но он преследовал его, преследовал по пятам — сухой серый песок встретил его на Марсе и серые облака на Венере. И ни на одной из планет не было телефона. Корабль покорно летел сквозь пространство. Сколько времени должно было пройти — Он не знал. Он покорился кораблю, покорился судьбе и сдался разыскиваясь ответы на свои вопросы. И все это было вполне логичным состоянием человека, застрявшего в одиночестве, внутри консервной банки. Так Он думал. Машина не может думать, правда? Слова ускользали от него и терялись, если нужно было говорить о Земле. Будто чей-то бессмысленный заговор. Чтобы скоротать время, он впервые за все бесконечно долгое время решил почитать. Но читал он редко художественные книги. Он раздражался, если читал их, до него не доходили мотивы персонажей — ему было очень трудно понять других людей, даже придуманных. Они казались слишком сложными загадками, нерешенными математическими задачами, поэтому он не мог их не любить. Любовь — вот это чувство он понимал отлично, лучше всех, может быть даже лучше большинства. Любовь была такой же простой, как её химическая формула. А страх, сожаление, стыд — это было темной пропастью. Он боялся этого, потому что осознание — этим чувством он был наделён. Он осознавал, что не такой, как большинство. И осознавал, что в глазах этого большинства он сумасшедший. Он знал, что он сумасшедший. И когда какое-то из этих незнакомых, неприятных и запутанных эмоций охватывали его, он не мог сообразить, что с ним происходит, терялся в логических догадках и ошибался в расчетах. Иногда Он не понимал даже себя. Поэтому он боялся читать романы. И книга, которую он взял была сборником описаний. Она красивым, витиеватым языком описывала зеленые леса, бурные реки, голубое небо, синие горы, такие разные моря — чёрные, красные… Он имел плохое воображение, но такие книги спасали его, кормили его изголодавшийся разум. Он полностью погрузился в воспоминания и образы Земли — в отличии от голограмм и ароматизаторов, они выглядели и ощущались настоящими. Он услышал разговоры птиц, шум прибоя и шёпот листвы, мягкую воду омывающую ступни и одно-единственное солнце ослепительным диском тонущее в горизонте. За книгой он совсем позабыл, что находится среди холодных алюминиевых стен, под белым, ровным, мертвым светом. Позабыл, что за окном его ждёт не голубое небо и прозрачный силуэт города на горизонте. Позабыл, что песни птиц записаны на скрипучем диске. Он даже выкинул на несколько часов её номер телефона из головы. Будто и не было никогда мысленной мольбы, чтоб её телефон позвонил чуть дольше и она взяла трубку. И не было никакого космоса. Никакой недосказанности. Была только Земля. Среди однообразной черноты появилась яркая точка. Искусственно созданный оазис посреди небесной пустыни, плоская тарелка из которой разноцветными колпачками торчал город. Табличка, прикреплённая к бесконечно вращающемуся куску метеорита с американским дружелюбием сообщила, что развлекательный космогород Наслаждение приветствует гостей. Наивное и предсказуемое название для одного из тысячей космических Лас Вегасов, где усталый путник мог не только отдохнуть, но и потратить все свои деньги. Наслаждение выделялся тем, что у него был собственный музей и главный офис какой-то Интернет-компании, поэтому вокруг самого высокого и серьезного здания вертелся рой звездомобилей. Весь город напоминал рождественский рынок, а здание офиса возвышалось над ним блеклым и несуразным пятном. Бросалось в глаза сразу, что этот город построили люди. Корабль на автопилоте, будто обрадовавшись, двинулся быстрее. Приветливо улыбались большие голограммные головы с пустыми глазами, но Он не сразу заметил как они заглядывают ему в иллюминатор. Увидев их, он не испугался, лишь немного вздрогнул. Странным было это вздрагивание. Будто тело отреагировало отдельно от разума Там, в трактире, будут люди и Он со вздохом отложил книгу в сторону, в воздух. Та медленно поплыла, вращаясь. Он взмахнул руками, полетев в каюту, где стоял шкаф. Фантазии не было, как и настроения на костюм. В казино он не собирался, у него не было денег, которые хотелось бы потратить. Он выбрал один из предложенных вариантов компьютером, даже не обратив внимания на надпись в углу — «базовый», просто тёмные джинсы и чёрный гольф. Гольф обтянул тело, а чёрный цвет сделал его визуально худее. Он глянул в зеркало, уже привычно не сразу узнав себя, причесал тёмные, ставшими немного длинными волосы — в невесомости это было бесполезно, причёску не сделаешь. Обратил внимание на маленькую татуировку на щеке — 357. Он не знал, не помнил когда и зачем он набил себе эту татуировку. Наверное, он много выпил в тот день, если он когда-то вообще когда-то пил. Но она была маленькая, почти истлевшая и незаметная. И казалось, окружающих она не смущает. А ему надоело пытаться что-то вспоминать — в воспоминаниях его ожидала лишь гнетущая пустота. Он прекрасно помнил год, когда он познакомился с Лорой, он помнил, что было дальше, помнил, как все кончилось — плохо, отрывисто, но помнил. Но между концом и космосом в памяти зияла пропасть. Он очень хорошо помнил её руки. Они были шершавыми, бархатными, немного грубыми из-за мозолей, у неё были длинные пальцы, её ногти всегда были короткими, но гладкими, а на коже запястья был тонкий неглубокий след от браслетов или резинок. Он хорошо помнил её голос, и как он звучал, когда она улыбалась. Он любил слышать её улыбку по телефону. Все, чего он хотел — чтобы она улыбалась, рассказывая глупости. Ему нравились её глупости. Особо яркие дома тоже в его глазах были серыми. Воспоминания были серыми. Он надеялся, что он сможет дозвониться ей хотя бы в трактире. И просто попросить с улыбкой, тёплым голосом рассказать что угодно. Даже как сильно она его ненавидит. Главное — с улыбкой, чтобы он точно знал, что у неё все хорошо, что улыбка не исчезла с её лица, её не стёрли бессонные ночи и слезы. Ему даже не было интересно, ждёт ли она его. Он был уверен, что Лора злится. Иначе она бы давно позвонила. Любовь была очень простой. Но люди, такие люди… Они везде видят сложности, даже в любви. Она призналась ему когда-то, что не знает, могут ли они быть вместе, что она запуталась. Быть может, потому он и полетел стремглав в космос: было мучительно услышать такую бессмыслицу. Лора плакала, говоря, что она эгоистка, ведь она воспользовалась им, его нежностью, его страстью. Говорила, что чувствует себя грязной. Обманщицей. Почему она так ощущала? Какого это — чувствовать себя грязным или пошлым? Кому она солгала? Он посмотрел на безымянный палец, на котором до сих пор темнел след от кольца. Он не помнил, куда его дел и главное — зачем снял. Он догадывался, что его снял кто-то другой, но догадки были смутными, будто образами из давнего сна. А этот след, похожий на шрам, остался на пальце навсегда. Призрачное кольцо, напоминание о том, что оказалось пустым. Внезапно, ему захотелось заплакать. Он очень редко плакал, он к этому не был приучен, его холодный ум всегда держал эмоции под контролем, они будто были закованы в цепи. И тут, посмотрев на «кольцо», в горле запершило, а лицо заболело изнутри. Что-то обжигало желудок. Неприятным было желание заплакать для того, кто никогда не плакал. Нахмурившись, он отряхнул головой, сбросив наваждение. Засунул гребень в карман, чтобы его сразу можно было вытащить. Незаметный толчок снизу заставил стекло зеркала задрожать. Резко включилась гравитация — Он рухнул на пол, услышал звон ложки и резкий шлепок книги. Весь корабль вздрогнул, будто от холодного прикосновения и замер — Бортовой Компьютер сам совершил посадку. Голограммные головы скалили зубы в иллюминатор, город восторженно горел огнями, задорный голос диктовал слова приветствия. Потирая ушибленный подбородок, Он медленно поднялся на ноги. Ему не было очень больно, пол был создан с условием таких падений, но коленки и ладони горели. Он достал гребешок и поправил волосы, заодно заметив, что здесь надо постричься. Чёрными аккуратными прядями они обрамляли его лицо, оно было красивым, несмотря на странный, неживой взгляд. Возможно, именно этот взгляд пугал его каждый раз, когда он глядел в зеркало. А красота, хоть она была очень естественная, ещё больше подчеркивала эту безжизненность и поддельность. Он попробовал посмотреть ласково, представил перед собой молоденькую девушку и к его изумлению, это получилось сразу — взгляд потеплел, немного ожил, будто в нем проснулась человечность. Он представил губы женщины, которые он мог бы поцеловать, чтобы вызвать вожделение. И это получилось, глаза засияли. Конечно, присутствовала во всем этом необъяснимая деланность и неуверенность, но гораздо менее заметная и неприятная. Искусственность он объяснил тем, что не испытывает эмоций по-настоящему. Отряхнув чёрный гольф от приставших пылинок, он бодрым шагом, стараясь сохранить ласковый взгляд, сразу направился в шлюз. Надев скафандр, он несколько секунд стоял перед круглым люком, не решаясь нажать на кнопку. Почему-то подумалось, что он навряд ли захочет сюда возвращаться, стало невыносимо душно. Он судорожно нажал на кнопку, будто это его могло спасти и люк сразу открылся. Он быстро передвигался по магнитному мостику, а над головой бесшумно проносились звездомобили. В космосе очень тихо, он заглушает все звуки. Он не слышал даже собственных шагов, только дыхание. Головы продолжали улыбаться, в ушах звучал наигранно весёлый голос, расписывающий прелести Наслаждения. Некоторые астронавты, лениво парящие в воздухе, видимо, хозяева каких-нибудь колпаков-домов, сопровождали Она полными изумлениями взглядами. Он знал об этом, потому что перед глазам появились их лица — в каждый скафандр была встроена видеокамера, которая быстро соединялась с любой другой камерой и тогда было возможно видеть друг друга. Тот смутился, не понимая, забеспокоился, засуетился, пытаясь выяснить, что в нем не то, подумал про татуировку. Но вдруг, в зеркальном отражении чужого светофильтра, Он увидел своё лицо. Он не должен его видеть. Шлем был открыт. Сердце пропустило удар, а тело налилось свинцом. Дрожащей рукой Он нажал на кнопку сбоку шлема и забрало с мягким жужжанием мгновенно опустилось. Внутри все тряслось. Почему он не ослеп? Почему не сработало автоматически? Но в голову тут же поспешили утешительные мысли — прошло мало времени, повезло, звезды далеко… Он ускорил шаг, насколько это было возможно. Впереди его ждал вход в трактир, накрытый, как и все остальное, прозрачной полусферой, от чего издали казался пластиковым. Его разум быстро смог сбросить с себя страх — будто ничего не произошло. Ведь действительно, сердце продолжало стучать, дыхание не прервалось, глаза не болели, космический мир четкость не потерял, ничего не причиняло неудобства, значит, не о чем было беспокоится. Он вошёл в трактир, изнутри так мало отличавшийся от человеческого. Гладкие стены «под дерево», ряды столов, музыканты и люди, много людей — и все они были без шлемов, без скафандров, одетые кто просто, кто с шиком. На секунду даже могло показаться, что ты на Земле, если не круглые окна, в которые заглядывали звезды, похожие на рассыпанный белый песок. Лишь пара скучающих человек бросили на Она неспешный и равнодушный взгляд, все остальные были заняты разговорами или едой. Смеялись. Было чисто. В уши сразу ударил шум разговоров и приглушенная музыка со сцены, как только он снял шлем. Механические руки вежливо помогли ему освободиться от скафандра, щетки прошлись по его одежде, счищая пыль. Он вдохнул полной грудью кислород, запах еды, запах жизни, которого так не хватало в его «консервной банке». Но он не чувствовал никакого счастья. Официант (настоящий, из костей и мяса) почтительно указал Ону на свободный столик и уточнил, хочет ли он остаться ещё ночевать и если да, то насколько. Он сообщил, что останется здесь ночевать, но насколько времени — не знает. Он ещё не решил, хочется ли посмотреть город и твёрдо постоять на ногах или только позвонить и переночевать. К счастью, туннели между домами и парками позволяли даже позабыть на время пребывания о скафандре — неудобном, плотном и громоздком. Отводя гостя к столику, официант с искреннем интересом расспросил о роде деятельности Она, на каких планетах он побывал. Он назвался коротко «Исследователь» и описал несколько планет, каждую в пяти предложениях — их названий на человеческом языке ещё не существовало. — Если захотите рассказать о ваших путешествиях поподробней, то позовите меня. Мистер Торк — меня тут все знают. Я очень люблю слушать о чужих мирах, и расспрашиваю каждого путешественника, — он подмигнул. — Но по правде говоря, я ни за что б не догадался, что вы путешественник… — Почему же? — удивленно вскинул брови Он. Он заметил, что Мистер Торк вмиг пожалел о своём замечании, потому что заметно смутился. Он добродушно развёл руками. — Не поймите меня превратно, но из-за внешности. Но для вас это комплимент, — тут же поспешил добавить мистер Торк. Он все ещё был в недоумении, но кивнул, сделав вид, что с ним такие разговоры ведутся не в первый раз. — А как же выглядят тогда… Привычные тебе исследователи? — спросил Он чисто из любопытства. — Ваш столик, пожалуйста, — официант указал на круглый стол на двоих и отодвинулись уютный мягкий стул. — Ну-у-у… Обычно они даже сюда не заходят, если вы не о человеческих исследователях. И выглядят они… Как грузовики или тележки, только с палкой, на которой расположен дисплей. А коммуникационные модели выглядят попроще. Ну, а человеческие путешественники — да, они выглядят как угодно. — А с чего ты взял, что я не человек? — Он спросил резко и холодно, но совсем бессознательно. Мистер Торк растерялся и даже немного испугался, покраснел, как рак, и Ону показалось, что он стал меньше и сейчас вот-вот упадёт или расплачется. — Простите меня… Очень грубо с моей стороны. Я забыл. Простите за мою глупость и невежливость, — лепетал мистер Торк, затеребив край чёрного передника. Ону стало его жалко, поэтому он постарался сделать ласковый взгляд и по-доброму усмехнуться. Мистер Торк был светловолосым, кареглазым, в его лице не было ничего красивого, но и особо некрасивого тоже. Лицо его было добрым и открытым, и немного простоватым, казалось, что перед вами стоит дурачок из деревни, что ещё подчеркивала явно древняя прическа. Но глаза на самом деле были умными. Было так же похоже, что среди его родственников были славяне. Мистер Торк сливался с окружающей средой — настолько в его внешности не было ничего выделяющегося, но почему-то именно это Ону и понравилось. Он очень соскучился по людям, простым и обыкновенным, а не сухим голограммам учёных умов. — Вот что, — сказал Он. — Ты можешь сесть со мной, если хочешь и когда у тебя будет время, и я угощу тебя и расскажу что-нибудь. Я все равно абсолютно один, и ты пока единственный, кого я знаю. Мистер Торк явно обрадовался и лицо его посветлело. — Конечно, я подойду! Через пятнадцать минут! Вы на меня не обижаетесь?.. — Нисколько. — Я очень рад. Что вам принести? — Что-нибудь съестное, на твой вкус и темного пива. — Отлично. И как вас зовут? — Он, — голос прозвучал напряжённо. — Он? — переспросил мистер Торк, не веря ушам. — Он, — подтвердил гость. — Хорошо, — тот усмехнулся, явно ещё не совсем веря и отошёл, не оборачиваясь. По необъяснимой причине мистер Торк оставлял впечатление человека крайне маленького и несчастного. Дело было в его походке или в виноватой улыбке, он как будто бы больше всего на свете хотел, чтобы его никто не замечал. Не замечал его сказанных неосторожных глупостях и нелепых замечаниях. Вся его маленькая, сжавшаяся фигурка вызывало у Она сочувствие. Он и не сразу понял, что ему так быстро удалось разгадать его. Со сцены легкомысленно и неспешно звучала песня, невероятно старая. Сочинивший её давным-давно умер, возможно, несколько веков назад — Он не знал, его никогда не интересовала музыка. И песня была простой, немного наивной и повторяющейся, но слушатели любили её за наивность. Лоре бы она тоже понравилась. Она бы мечтательно улыбнулась, услышав её и даже взяла бы его за руку, поверив, что она любит его. «Я люблю тебя, я люблю тебя Я не могу обьяснить это простое чувство, разве не видишь? Она дала мне больше, она дала мне все, разве не видишь?» И все кружилось и кружилось осенним листом это «я люблю тебя, я люблю тебя»… Если все было так просто — сказать «я люблю тебя» и быть счастливым дураком. Нет, люди все хотят усложнить. Он однажды прочитал записку, которую так и не получил. Лора писала ему письмо — просто так, с признанием, три простых слова — «я люблю тебя». Она исписала с десяток листов, перечеркнула слова и бросила их в корзину для бумаг. Она думала, что он не узнает — но он узнал, когда случайно уронил корзину, бумага высыпалась, и он поднял смятую бумажку. Он ждал потом эту записку, ждал, когда она напишет ему, но она так и не написала её, и не дала. Она так и не написала, что любит его, потому что легче сказать, чем написать неправду. На столе появилась пинта серого пива и две тарелки с супом и бургером с бесцветным помидором. Он коротко поблагодарил — официант не был мистером Торком — но есть начал не сразу. Он заметил, что несколько девушек глядят на него, не отрывая взгляд. Он удивительным образом мог заметить красоту в каждой женщине. Он не знал, откуда появилась такая способность, и Он никогда не говорил о женщинах при Лоре. Он знал, что она бы ревновала. Она и так был несчастлива и неуверенна в себе. Называла себя слабой. Но девушки были объективно красивыми. Одеты, словно собрались в казино. Одна из них, пожалуй самая привлекательная — рыжая бестия, с ярким макияжем, завитыми волосами и откровенным нарядом — все это было явно вдохновлено пинапом (очень древним видом искусства, впрочем, никогда не теряющим своей актуальности) особо смело глядела в его лицо, совсем не скрываясь и не смущаясь. Она напоминала хищницу. Она подмигнула ему. Что это? Знак внимания? Он с трудом отвёл от неё глаза. Неприятное и постыдное осознание охватило его — он понял, что мог бы её полюбить, если бы она захотела и если бы он мог захотеть. Лора никогда не была такой — яркой и нескромной, по крайней мере, не на виду. У неё были каштановые волосы, одежда была закрытой и удобной, а её ладони были в мозолях — она любила работать в поле. Ладони же «бестии» были очень мягкими — Он это знал, только взглянув на её руки. Мистер Торк появился перед ним почти внезапно — Он не заметил его появления, только когда пиво в пинте вздрогнуло, он поднял глаза. Мистер Торк стоял перед ним, без фартука и улыбался. — Я ведь не помешаю? Я могу подойти попозже, — произнёс он немного стеснённо. — Нет, садись, — Он указал вилкой на стул напротив, а когда тот сел, добавил, чтобы окончательно разогнать неловкость. — Как же давно я не общался вживую, вот так, по-человечески. Одни только голограммы, на одни и те же темы… Что будешь заказывать? — Пока ничего, только пива… — Точно? — Да, я сам потом закажу… — Отлично, — Он махнул рукой проходящему мимо официанту. Мистер Торк сначала молчал, только с нескрываемым любопытством наблюдал за ним, за его удивительно мягкими, даже аристократическими манерами — ещё одна деталь, которая слабо вязалась с образом бравого путешественника. Когда напиток принесли, Он спросил, о чем Торк бы хотел услышать. Оказалось, мистера Торка интересует все. Все, что связано с планетами, с исследователями и путешествиями. И стоит отметить, он был весьма благодарным слушателем. Словно маленький мальчик, наблюдающий за чудесами фокусника, он с горящими глазами следил за каждым словом рассказчика, вытянув шею и вжавшись в стул, будто находился на американских горках. Несколько раз он даже не удержал удивленных возгласов, когда Он описывал обычаи диких племён. Ону было непривычно такое внимание, внимательно слушали только его сухие отчеты, а тут он расслабился, не вспоминая ни формул, ни сложных терминов. Рассказ струился легко и свободно, и Он на несколько часов позабыл и про время, и про звонки, и про Землю… — Как же это все интересно! — воскликнул Торк, когда Он наконец, расслаблено откинулся на спинку стула. — Как же я сам мечтаю стать исследователем… Но я не видел ничего, кроме Земли и этого города. Конечно, это не так уж и плохо… И здесь я вполне не несчастный, но так хочется свободы из-под колпака. — А почему бы тебе не вернуться на Землю? — удивился Он. — Там ведь нет колпаков. Торк в ответ странно, грустно рассмеялся. — А что мне там делать? Там меня ничего не держит, да и никого не держит. Моя жизнь не настолько скучна, чтоб возвращаться. Я любил одну девушку, она могла бы, конечно, стать причиной. Она ею почти стала. Но… Земля это Земля. Я бы её все равно привёл сюда, здесь, по крайней мере, возможно выжить. Он не понимал, о чем он говорит и поэтому уставился на своего собеседника в замешательстве. А тот больше не улыбался, огонёк в его глазах потух, он внезапно стал очень серьёзным и поникшим. Он смотрел в сторону, на чьи-то красные туфли на каблуках. Туфли нетерпеливо выстукивали по мягкому полу, ноги то и дело нервно меняли положение. — Я очень скучаю по прежнему положению вещей, — произнёс задумчиво Торк, робко глядя на Она. —Консервироваться под колпаком, не имея возможности никем стать, или хотя бы высунуть нос на свободу, потому что больше нигде нельзя вздохнуть — это не то, на что я планировал потратить свою жизнь. У меня нет образования, я не обладаю достаточным умом, который бы мне позволил отсюда как-нибудь вырваться. Поэтому я очень рад, что встретил вас, и что имею возможность узнавать что-то новое из уст других. Наслаждение — очень скучный город, если у тебя нет денег. А с деньгами тут тоже не намного интересней становится — все застряли в одном и тоже водовороте рутины и полностью одинаковых развлечений. — Я тоже консервируюсь, — вспомнил Он. — И мое пристанище ещё больше напоминает банку, когда ты сотни дней вынужден проводить в одиночестве. И к тому же, я не знаю, чего ищу. Я будто бесконечно плыву в пустоте, смутно представляя свою цель и стремления. — Значит, мы с вами на одном метеорите находимся, — усмехнулся Торк, и Он снова почувствовал, насколько несчастным ощущает себя его новый знакомый. А он сам? Думает ли он, что он незадачлив или жалок? Он не мог ответить прямо. Он почти ничего не чувствовал, лишь тоску по дому. Все можно было списать на тоску по дому, Лора тоже считается чем-то привычным и родным, как дом. Его не беспокоит, что он должен болтаться в космосе ещё одну тысячу бесконечных дней, и не думает, что его отношения с Лорой могут быть прерваны навсегда. А значит, он не несчастлив. Это очередное незнакомое и мутное чувство для него. Он мог угадывать, что таковыми себя считают другие люди, но это была просто эмпатия. И так как это чувство было ему незнакомо, и оно сбивало с ног только от взгляда в его тёмные глаза, он подумал, как же должно быть отвратительно живётся мистеру Торку. — У тебя нет славян в роду? — спросил Он, чтобы переменить тему. — Есть, моя мама украинка, — тот изумленно уставился на него. — А как вы узнали? Он с усмешкой пожал плечами. — Лицо у тебя славянское… — Он подпер подбородок рукой, — а где ты жил на Земле? — Где-то до восьми в Украине, но потом мы переехали в Коннектикут и жили там до семнадцати. Ну, а потом, как и многие, пустились в дальние странствия в поисках жилья и очутились здесь. Хотя, я преувеличиваю. Правительство нам сразу дало жильё в этом городишке. Не так давно здесь была маленькая база, с вечным строительным лесом, а сейчас это Наслаждение… Он краем глаза заметил, что девушка, глядящая на него, что-то обсуждает с подругами. По их заинтересованным взглядам и хихиканью Он сразу понял, что говорят о нем. Рыженькая явно немного колебалась, хоть не скрывала своей заинтересованности. Наконец, ещё немного поспорив, она встала и уверенной походкой направилась к их столику. Увидев её, Торк тут же умолк и поглядел на неё снизу вверх. Он почувствовал лёгкое головокружение, но не мог понять причину. А она подошла так близко, что он почуял запах её духов — дурманящий, незнакомый и одновременно ужасно ностальгический аромат. — В полночь, номер 357, — она усмехнулась. — Совсем как у тебя. Не думаю, что это просто совпадение. — Простите, что? — спросил Он и переглянулся с Торком, но последний был занят разглядыванием её фигуры. — В полночь. — Вы хотите, чтобы я к вам пришёл? — Ну да, — раздраженно повторила женщина. — А сколько будут стоить дополнительные услуги, или они входят в пакет? — Какие «дополнительные услуги»? — Ну, например… — она чувствовала себя неудобно, и поэтому поглядела по сторонам. — Музыка, шампанское, танец… Стриптиз… Мои маленькие капризы. Ты, что ли, сломался? Слов не понимаешь? Он почувствовал, как его бросило в жар. — Стриптиз? — растеряно пробормотал он. — Чтобы я… И стриптиз? — У тебя мод скромника? Можешь поменять мод? — Я думаю, вы меня с кем-то перепутали. Торк наблюдал за беседой с неподдельным интересом. — Я не могла перепутать, — она подкатила глаза. — Ты ведь робот-любовник, ну! Почему бы не исполнить свои обязанности? Или… У тебя уже есть клиент на это время? Торк перевёл взгляд с неё на Она с немного виноватым видом. Видимо, он сразу понял, к чему это вело. — Во-первых, я не робот, — голос Она дрожал. — А во-вторых, я не оказываю подобных услуг. — Тогда кто же ты? — спросила она удивленно. — Я исследователь. — Но у исследователей другие модели… — Я не машина, — повторил Он и встал изо стола. Его трясло, мелкой дрожью, почти незаметно. Он ненавидел людей, которые называли его машиной, сравнивали с пустой бездушной техникой, приравнивая его чувства к придуманным каким-то гиком программами, намекая, что он марионетка, заводная кукла в чьих то руках. Железный мусор, банка из-под консервов напичканная проводами. Это была ложь. Наглая ложь и полнейшая чушь. Он не мог быть машиной. Машины не чувствуют. Любовники только хотят, а не любят. Он любил и знал, прекрасно знал это чувство. Это намного больше, чем дикий необузданный инстинкт, потакание своему телу. Это гораздо больше, чем временное наслаждение, без обязательств и планов на будущее. Любовь была простой формулой, но тогда бы никто не делал её такой излишне запутанной в чужих глазах, если бы её не было. Он бы не мучился. Нет-нет! Он не может быть роботом. Это ошибка, все из-за дурацкой татуировки. Да, татуировки — успокаивал он себя. Он сейчас же позвонит в телефон, позвонит ей, не через МГТС, услышит её голос. Его сердце встрепенется и он станет жить. Он ещё раз убедится в своей человечности. Кровь прильёт к его щекам, дыхание станет дрожать, и он будет живым. Вслед за собой он услышал: — Бедственное там должно быть положение, раз даже любовников перепрограммируют. Сказано это было с такой желчью и неприязнью, что Он едва удержался, чтобы не повернуться в сторону сказавшей. Он задыхался от захлестнувшей его ярости и скорее, скорее направлялся к дверям, за которыми его ждал телефон. Он схватил трубку, словно спасение. Приложил к уху холодный рычаг, слушал звон кнопок. Он уже приготовил своё сердце не терзаться из-за пустых и далёких гудков, с мнимой надеждой уносящихся прочь, когда над головой раздался выстрел. Он замер, все ещё держа рычаг телефона в руке. Послышались чьи-то торопливые шаги, затем женский пронзительный вскрик или даже вопль. В следующее мгновенье, чьи-то сильные руки вдруг схватили его за шиворот, оттягивая от телефона. Он попытался сопротивляться, и вдруг неизвестный враг сунул что-то ему в ладонь и вытолкнул в основной зал. Он резко обернулся и успел разглядеть чью-то юркую фигурку в плаще, быстро скрывшейся в тёмном коридоре. Вдруг вопль раздался снова. — Убийство! Она мертва! — это был перепуганный и отчаянный крик. — Держите убийцу, он не мог сбежать! Поднялась суматоха. Все повскакивали со своих мест, лестницы задрожали от беготни, послышался звон разбитого стекла, люди недоумевали, кто-то кричал «держите!». Он тут же бросился в коридор, нырнул в темноту и побежал туда, где мелькнул плащ, мимо телефона. Двери вдоль коридора тоже открылись — люди и там засуетились. — Вот он! Убийца! — истерически взревел огромного размера мужчина и вдруг побежал прямо на Она. «Опасность!» — объявил чей-то металлический голос оглушительным громом в его ушах и Он, как последний идиот, бросился бежать. Лишь на бегу он понял, что сжимает в руках пистолет. Но далеко убежать не удалось, так как люди с криками лавинной ворвались в коридор и какая-то маленькая темноволосая женщина схватила Она за руку. — Вот он! Я поймала его! Быстрее, я боюсь! — завизжала она. Бугай в два счета очутился возле него, выбил из рук пистолет, схватил за горло и прижал Она к своему твёрдому телу своей могучей лапой. Он не сопротивлялся, и даже не думал об этом. Но логика напомнила, что надо защищаться. — Нет, постойте, это недоразумение! — взмолился мнимый убийца. — Я тут не при чем, убийца там, он убежал! — Так мы тебе и поверили! — злорадно ответила маленькая женщина. — Вот сейчас за тобой полиция схлопочет! Давайте, берём его, запрём куда-нибудь, чтобы он не убежал! Разум его быстро оценил ситуацию. Спорить и сопротивляться не имело смысла. Он расслабился и к удивлению бугая, послушно обмяк. Не мелькнуло даже мысли о том, к чему может привести его неожиданный арест, ему вдруг все стало безразлично. И безразличие даровало ему спокойствие. Люди кричали, пока бугай тащил его через длинный, бесконечный, как космическое пространство, коридор, они кричали, возмущались, кто-то даже подскочил и ударил его в лицо. Но Он словно не видел, не слышал. Он не чувствовал. Он не заметил удара, не обратил внимания на боль. Женщина открыла белые дверцы чулана и под дружные крики, бугай зашвырнул его, словно тряпку, вовнутрь. Он здорово пришёлся затылком об каменную стену, на него посыпались ведра и швабры. Какая-то палка угодила ему прямо в нос. Чулан захлопнули и Он оказался в кромешной темноте: в коридоре слабо горели лампы, а сюда не проникало даже блеклой полоски. Несколько секунд он слушал, как приглушённые разговоры затихают, но на всякий случай, люди оставили с ним сторожа. Послышались отдаляющиеся шаги, дверь вздрагивали от тяжёлой поступи. Он лежал на прохладном полу, рукой чувствуя какую-то влажную тряпку. Здесь пахло бытовой химией. Он вдруг понял, что он довольно сильно ударился. Это было странно — разум реагировал отдельно от тела, снова. Он знал, что ему больно, но он ничего не чувствовал. Внезапно, все исчезло окончательно, испарилось, как капля кипятка на льду, даже осознание. Он перестал дышать. … — Он умер! — воскликнул бугай. — Как умер? — полицейский не поверил своим ушам. — Пульса нет! Двери в коридор были открыты, пуская свет из главного зала, будто освещая прожекторами сцену, театральную, постановочную. Он лежал неподвижно на спине около открытых дверцей чулана, а вокруг него кругом стояли люди, и лица их были обескуражены. Бугай склонился на Оном, бледный, как снег, держа его за руку, полицейский в форме возвышался над ними и грыз карандаш. Сквозь толпу ловко, как змея, проскользнул Торк, и, увидев картину, вздрогнул, недоуменно вскинул брови, но не был напуган. — Это перезагрузка, — коротко сказал он. — Что? — полицейский убрал карандаш от рта. — Перезагрузка, — повторил Торк. — Видимо, прошёлся головой. — Вы хотите сказать, что он робот?! Да включите свет нормальный, наконец! Свет включили и театральность исчезла. Полицейский нагнулся, грубо оттолкнув бугая в сторону и сразу разглядел татуировку. Затем бесцеремонно схватил Она за безвольную руку и быстро осмотрел пальцы. — Вы идиоты, — объявил он. — Вы поймали робота! — Я не робот, — Он резким движением вырвал ладонь из пальцев полицейского. Оглянувшись, заметив оторопелые лица «зрителей», Он спокойно поднялся и встал, деловито отряхнувшись. — Но я никого не убивал, — добавил Он так же абсолютно спокойно. — Это ясное дело. Роботы не могут убивать. — Я не робот. — Да-да, конечно, — небрежно кивнул полицейский. — Только сейчас тебе следует на пару минут об этом забыть и вспомнить, что ты робот, а то пойду проверять, хоть по пальцам сразу видно. Я знаю, программа и все такое, но роботы всегда задней мыслью понимают, кем они являются. Обыкновенный перепрограммированный робот-любовник. Но в принципе, роботам сейчас лучше, чем людям живётся. Разница минимальная, а надбавки имеются. Он оберченно обернулся на Торка. Тот стоял, отдельно от всех, удручённый, но кивнул ему. — Ты видел настоящего убийцу? — спросил полицейский. — Да, — Он кивнул. Картинка ясно предстала перед его глазами. Он понял, что увидел не только синий плащ, но и небритое молодое лицо, некрасивые маленькие глазки, тонкой ниточкой дрожащие губы… Он в подробностях описал преступника, его несобранную манеру двигаться, а так же отметил явную неопытность в своём деле. Когда его слушали, стояла тишина. Люди чувствовали себя неловко, они стыдились и ругали себя за такую оплошность — робот был важным свидетелем, а они его, не разбираясь — в чулан… А за дверями в главном зале жизнь продолжалась, велись разговоры, роботы-любовники с номерами на щеках подсаживались к красивым и свободным женщинам, тихо играл оркестр глупые песни о любви. — Отлично, — полицейский сложил планшет и положил его в карман. — Огромное спасибо за показания. Позвольте принести извинения за унижение и то, что вам пришлось перетерпеть. Полицейский, уходя, пожал ему руку, рукопожатие было крепким и искренним, но Он чувствовал себя… Опустошенным. Словно бездонная пустота космоса охватило там, где у него должно быть сердце. Его пальцы слабо ответили на рукопожатие, а улыбка погасла, не успев даже расцвести. Он будто прошёл сквозь бесчинствующую бурю, хоть после перезагрузки его крепкое тело пылало от переполняющей энергии. «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…» — завертелось, словно диск, в его голове. Ассоциациии, проигрывания полученной информации для иллюзии воспоминаний, иллюзии человечности. Он почувствовал что-то похожее на боль. Люди постепенно разошлись, оставив Она наедине с открытым чуланом и мистером Торком, верной собакой глядящего на него. — Мне надо позвонить, — глухим голосом произнёс Он и медленно двинулся к телефону. Он снова слышал гудки. На этот раз не было никаких операторов, сигналы летели сквозь пространство и время чтобы достигнуть наконец чуждого уха напрямую, без посредников. Где-то там, на Земле, в пустой комнате одиноко звенел телефон. Никто не брал пыльную трубку, а телефон звал, жалобно, настойчиво, и его живой голос сотрясал пустынное молчание. — Кому ты звонил? — спросил Торк, когда тот, не сдержав разочарованного вздоха, с неохотой повесил трубку. Он поднял на него глаза и несколько секунд о чём-то думал. — Своей любимой, — ответил Он наконец. — На какую… базу? — На Землю. — На Землю? Но Он словно не слышал удивления в вопросе официанта. Он снова вздохнул, вдруг подумав, что с него достаточно гравитации и искусственного кислорода, что он снова хочет в гордом одиночестве бороздить космический океан, пока не забудет об этом инциденте, о очередном напоминании о компьютерном мозге и снова научиться не верить. Он на самом деле все ещё не верил, хотя знал, что это правда. Потому что логика, его нерушимая логика доказывала, что факт, того, что он — не человек, все объясняет. И открытое забрало шлема, и серый цвет, который после перезагрузки стал снова существовать в нужном количестве. Даже его болезненную любовь к Лоре, невинность этого чувства и простоту — это все объяснялось программой, его отношения к женщинам, его ласки и утонченные манеры — жесткими дисками с подписями маркером «Любовь» и «Страсть». Новым, после апгрейда, очень сложным роботом, которого невесть зачем зашвырнули в космос. И безумная, безудержная мысль внезапно осенила его. Настолько внезапно, что ему показалось, что его несуществующее сердце бешено забилось. Почему и раньше он не мог догадаться об этом? — Полетели на Луну, — сказал он Торку. — Буквально на мгновение. Потом мы вернёмся… У моего звездолета есть такая функция на экстренный случай. Скорость света… Но случай хоть не экстремальный, но это стоит того. «Там стоит телефон. Там я дозвонюсь до неё» — подумал Он. Он посмотрел на Торка, который разглядывал ламинат, теребя пальцами край рубашки. — Что ты сказал? — спросил Торк тихо и поднял на него глаза. — Полетели со мной. — Ты серьезно? — Да. Я не машина, — Он запнулся и поправился. — Я не та машина… Я умру в одиночестве. — Ты правда серьезно? — на лице будущего напарника нарисовался восторг. — Я абсолютно серьёзно. Собирай вещи. Тот звонко и громко засмеялся. Абсолютно счастливо, как ребёнок, но не ещё не до конца веря. — Ох, спасибо!.. Просто огромное спасибо!.. Я не верю, я… Спасибо! Торк выглядел так, будто вот-вот разрыдается, не знал, куда деть руки — прикладывал их к лицу, складывал замком, прижимал кулаки к груди, там, где у него барабанило сердце. Он улыбнулся, когда увидел, что в глазах Торка все-таки блеснули слезы. Торк неуверенно и неловко, так как ещё не был хорошо знаком, обнял его. Очень коротким было объятие, но бедный напарник не знал, куда деваться от счастья. — Я сейчас… — Торк отпустил его и быстрее, чем произносится слово «путешествие», бросился вверх по лестнице. — У меня совсем немного вещей… Он тихо рассмеялся. Но передавшаяся радость улетучилась быстро, как пронёсшаяся над головой птица, едва он, приложив ладонь к груди, не почувствовал стука сердца. Он вышел к дверям, и, оперевшись об косяк, наблюдал за людьми. Они оказались такими далекими и чужими. Но Он все равно любил их, наблюдая, как они живут, играют в покер, флиртуют, позабыв о том, что сейчас кто-то убирает чье-то мертвое тело, бросает окровавленные простыни в чёрный мусорный пакет. Кто-то умирает, но время не останавливается, продолжают часовые стрелки свой бесконечный бег, поезда несутся под прозрачным куполом от одного дома к другому, космонавты лениво покачиваются в невесомости. Он встретился глазами с другим «любовником», красивым мужчиной в кожаной куртке и смуглой кожей. На его щеке было выведено «358». Тот улыбнулся, махнул рукой, они обменялись приветствиями, не разжимая губ — они были братьями, с одного станка, они понимали свой программный язык. Оба свято верили в то, что они люди, прекрасно понимая, что это лишь программа приказывает им так думать. Они целиком осознавали собственный самообман. И идея с Луной. О ней было трудно думать, компьютерный мозг упрямо хотел забыть её — она была лишней, её нельзя было объяснить никакими логическими алгоритмами, но Он был твёрдо уверен в своём решении, заставляя себя забыть про то, что он робот, следующий программе. — Я здесь. Я уже сообщил боссу, что ухожу. Торк стоял с одним-единственным чемоданом наготове и кейсом с гитарой. Он обернулся на него и довольно улыбнулся. Торк все ещё не пришёл в себя от благодарности, казалось, он сможет зажечь свечу одним только взглядом. Мужчины вместе вышли из зала. Он оставил чаевые музыкантам. «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю…» промурлыкал Он, пока механические руки заботливо обличали его в скафандр. «Уже уходите?» — не поверили голограммные головы. Пока звездолёт поднимался, Торк буквально прилип к иллюминатору, мысленно прощаясь со своим пристанищем. Остров спасения — вот такое было истинное имя всевозможных баз. И, словно Робинзон, Торк был рад покинуть этот остров, пусть это и означало, что он отправляется в путешествие за неизвестным. Только радость испытывал Торк, даже слез не появилось на его глазах, когда город слился со звёздами. Он парил над панелью, вводя координаты и приказы. — Мы куда сейчас летим? — с любопытством спросил Торк, кружась в воздухе — он никогда раньше не был в состоянии невесомости. — На Луну. — Зачем?! — тот попробовал остановится, но продолжал вертеться против своей воли, поэтому отчаянно пытался ухватиться за что-нибудь. — Хочу посмотреть на Землю, пока я не забыл, как она выглядит. Я использую функцию «экстренный полет», — Он вытянул руку и к облегчению Торка, остановил его вращение одним касанием к плечу. — Там не на что смотреть, — Торк любопытства ради поплыл к потолку. — Почему? — Она запустела давно. Неужели ты об этом не знаешь? Словно ледяная волна вдруг накрыла Она и он едва не захлебнулся. Он сипло закашлялся, согнувшись в три погибели, с трудом прекратив, испугавшись за свой гироскоп — ему не хватало ещё одной перезагрузки. — Ты лжёшь, — выдавил он из себя ледяным голосом. — Земля — это мой дом, и она не может… Я помню… Я ведь помню. Торк ловко оттолкнулся руками от потолка и, опускаясь вниз, пожал плечами. — Не верь и помни, все сам увидишь, — отрезал он в ответ. Торк был слишком занят новыми впечатлениями от невесомости, чтоб вступать в спор. — Мы там будем через час, а потом вернёмся на отправную точку. Думаю, ты голоден, — Он двинулся в сторону столовой. — Это правда, как ты узнал? — тот, пытаясь лететь как можно быстрее, размахивал руками что есть силы, но только все больше отставал, и в итоге сдавшись, полз вдоль стенки. — Ты не ел со мной. Одна пинта пива — маловато, не скажешь? … С напарником час пролетел незаметно. Он удивлялся сам себе — как раньше он об этом не догадался? Скрасить одиночество могли не только призрачные надежды на ответ на телефонный звонок, но и живая, человеческая речь, глупые разговоры не о науке, а о простом. Почему Он сразу не попросил себе напарника? Определённо, слетать в трактир было отличным решением. Он предпочитал не вспоминать ни о чем плохом. Его радовала компания Торка, жизнь Она перестала быть бесконечным серым полотном. У радостных эмоций был непривычно сладкий вкус. Ещё оказалось, что Торк знает украинские песни. Не было никакой горечи в его голосе и глазах, он привык думать, что дом был недосягаем. Торк не был из тех людей, которые стремятся к невозможному и строят фантастические планы, а цель вернуться на Землю была именно таковой — невозможной, надуманной. Но, увидев Луну в иллюминаторе, Торк разволновался, всполошился, уронил гитару, и даже не сразу сообразил, что она не падает. — Я не пойду, иди ты, один, — сообщил он и почему-то ему резко понадобилось ознакомиться с кораблём. Он вполне был и рад. Встреча-прощание с Землёй и звонок должен был остаться только в его памяти. Слишком личный должен быть разговор, чтоб возле тебя таскались знакомые один день. Серая пыль клубилась под толстыми сапогами, на ней оставались следы — четкие, маленькие, неуклюжие. Маленькой мошкой был человек на Луне, совершенно беспомощным и неумелым существом. Куда делась вся гордость и уверенность, что охватывает маленьких четырёхпалых букашек, некогда населявших Землю, словно паразиты, бесцеремонно наследивших на её спутнике, поставив посреди серебряной пустыни телефонную будку, установив в ней свои привычные законы гравитации? На Луне, в одиночестве вся их неуязвимость уходила прочь, оставляя космос хохотать над ними. Он стоял, глядя в уже слишком знакомый звездный горизонт. Любая вещь перестаёт удивлять. К мертвому свету привыкаешь. Он чувствовал себя абсолютно одним, и это было другое, не тоскливое, скорее величественное одиночество. Только лунные горы и он, его падающая длинная тень. И телефонная будка, к которой он так стремился. В такую близь будут лететь эти телефонные гудки. Ону казалось, что он услышит телефонный звонок с Земли. И если он будет вслух умолять Лору взять трубку, она услышит. Она радостно бросит все свои заботы и поговорит с ним. Покажет свою улыбку, растрогается, заплачет, начнёт извиняться и говорить, как она ужасна. А Он перебьёт её, попросит сказать что-то с улыбкой, потому что соскучился. По ней, по улыбке, по певучему голосу, по её сильным рукам, жёстким длинным волосам, запаху тела, мягким и непослушным губам. И она будет вынужденно улыбаться сквозь слезы и поймёт, какая она счастливая, что её любят и рассмеется, откровенно, по-честному. А он будет слушать, слушать… Споёт ей глупую любовную песню, вливая в неё всю свою нежность и светлую тоску. «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…». Он вошёл в телефонную будку, захлопнул стеклянную дверцу. Послышался щелчок, мелодичный голос сообщил, что можно спокойно дышать и ощущать земную гравитацию, пожелал хорошего диалога. Он снял шлем и вдохнул полной грудью. Он надеялся, что пожелание голоса исполнится и эта надежда больше не была призрачной, он мог прикоснуться к ней рукой. Ведь он был здесь, совсем рядом с Землёй. Рядом с домом, рядом с ней. Он взял трубку и набрал заветный номер. Знакомая и однообразная мелодия гудков, несётся стрелами сквозь облака… Виноватый мелодичный голос сообщил, что он не может достигнуть оппонента, а потом вскользь добавил, что людей на Земле давным-давно нет, и что, видимо, следует попробовать позвонить в следующие базы… Сердца у робота нет, но все же там что-то разбилось. Невнятный стук издала трубка, ударившись об прозрачную стенку будки, руки лихорадочно щупали тесное пространство, пытаясь убедить своего хозяина в реальности происходящего. Он начал задыхаться, ртом отчаянно хватал воздух, в беспамятстве два раза позвал Лору… Ладони, прижавшиеся в стеклу, почти слились с темнотой неба. Он смотрел на Землю, молчаливо висящей над ним, глядящей в стекла будки хладнокровно, с вызовом. Не было золотой пыльцы ночных городов. Не было ослепительно голубой хрупкости. Была посеревшая, тёмная, мрачная Земля, с отчаянием борющаяся с последствиями, которые оставили люди после своего ухода. Выучив ошибку, они отправили всех своих роботов на поиски новых, но таких же дружелюбных планет. Он задыхался. Слезы запутались в длинных ресницах Она, а потом упали ему на щёки. Он стоял, глотая свои искусственные кислые слёзы. Земля умерла. У него больше не было Лоры. У него не было дома.