Обладание

Эмма даже не успевает запереть входную дверь, как ее уже разворачивают и с глухим стуком прижимают к ней спиной. — Киллиан… черт… подожди… Ее слова обрываются, когда его губы обхватывают ее шею, и он прижимается к ней от плеч до бедер упругими мышцами в отчаянии, оставляя засос на ее горле. Его меч со стуком падает на пол рядом с ним, и Эмма изо всех сил пытается завести руку за спину, чтобы вытащить пистолет из-за пояса, где он больно впивается ей в поясницу. — Черт. Притормози. — Ей приходится физически отталкивать его от себя достаточно долго, чтобы вынуть оружие и положить его на столик. Как только она кладет его, он тянется руками вниз, хватает ее за бедра и приподнимает. Она покорно подчиняется, помогая ему удержать ее вес и обхватывая ногами его талию, как раз в тот момент, когда ее спина снова соприкасается с дверью с удовлетворительным стуком, достаточно сильным, чтобы заставить ее вздрогнуть, но не настолько, чтобы выбить из нее дух. ‎Он всегда становится таким после борьбы с любой новой угрозой, которая нависает над Сторибруком, но всякий раз, когда Эмма оказывается в прямой опасности — как это случилось менее часа назад, когда она была в полсекунде от того, чтобы быть обезглавленной этой… штукой, что бы это ни было, с гигантскими когтями и зубами, как у гребаного Тираннозавра — он становится почти безумным, как будто ему нужно пометить ее с головы до ног своими губами и зубами, чтобы убедиться, что она все еще жива и дышит в его объятиях. Его рот жестко впивается в ее губы, и она вжимается бедрами в его, когда он сильнее придавливает ее к двери. Она с радостью примет все, что он ей даст, все, что ему нужно, чтобы успокоить и прогнать страх потерять ее. Эмма хорошо знает этот порыв — схватиться как можно сильнее и попытаться заползти внутрь, как будто, если она сможет достаточно крепко ухватиться, ей никогда не придется отпускать. Она хорошо знает этот порыв. И это обычно приводит к достаточно грубому сексу, который оставляет синяки. Она не может сдержать тихий болезненный крик, когда он сильно прикусывает ее губу, и он отстраняется на дюйм, его грудь вздымается напротив ее груди. — Прости, любимая, — бормочет он с легким проблеском стыда в глазах, когда изучает ее лицо. — Нет, нет, нет, — бормочет она, снова захватывая его рот и прижимаясь своими бедрами к его, пока он не отвечает ей приятным трением промежности, когда он прижимается достаточно сильно, чтобы выкрасть дыхание из ее легких. Она зарывается руками в его волосы и сжимает достаточно сильно, чтобы причинить боль, настолько сильно, как, она знает, ему нравится. — Я хочу этого, — уверяет она его, когда его рот возвращается к тому же месту на ее шее, гарантируя, что то, что могло бы остаться едва видным засосом, превратится в темно-фиолетовый синяк, прежде чем он закончит с ней. — Просто не… черт, — она ругается на грубый толчок его бедер, тепло разливается между ее ног, когда он трется о нее, — не останавливайся. — Она снова хватает его за волосы и тянет, чтобы приподнять его голову достаточно высоко и прошептать ему на ухо: — Заставь меня подчиниться. Он стонет, и она обнаруживает, как ее с новой силой прижимают к двери. Последний толчок, и он проглатывает ее стон медленным, развратным прикосновением своего языка, прежде чем он бесцеремонно бросает ее, отпуская ее бедра и хватая за талию, когда она пытается встать на ноги. — Наверх, — рычит он ей на ухо. — Немедленно. Она удивленно моргает — она ожидала, что он возьмет ее прямо там, у двери, полураздетую, торопливо, жестко и идеально. Он делал это раньше, и она не возражала бы повторить. Она на мгновение замирает, отстраняясь, чтобы взглянуть ему в лицо, но он снова набрасывается на нее, прежде чем у нее появляется шанс, прижимая ее бедра своими и кусая за ухо. — Не заставляй меня повторять, Свон. Эмме никогда не нравилось, когда ею командовали. Обычно она оборонялась даже при малейшем намеке на команду, но не тогда, когда Киллиан приказывает ей в нуждающемся и грубом тоне, и его голос на октаву ниже, чем обычно, его пальцы оставляют синяки на ее бедре. Она мгновенно подчиняется, жар внизу живота расцветает и распространяется, пока она не чувствует, как ее лицо краснеет от этого; его рука настойчиво лежит у нее на пояснице, пока она поднимается по лестнице через две ступеньки за раз. Она спотыкается на полпути, и его сильная рука удерживает ее, обнимая ее за талию. Он притягивает ее вплотную к себе спиной, утыкаясь носом в изгиб ее шеи; она очевидно ощущает его возбуждение своей задницей. Он глубоко дышит, его расширяющаяся грудь заставляет ее выгибаться навстречу ему, и Эмма думает, что он может замедлиться, возможно, не станет помечать ее всю и прижимать к кровати, втрахивая ее в матрас. Затем его горячий рот прижимается к ее уху. — Повернись и сядь, — снова командует он, снова посылая дрожь по ее спине. — Что? Прямо здесь? — Я поимел тебя почти на каждой поверхности в доме, Свон. Но не здесь. — Он кусает ее в шею, достаточно сильно, чтобы она зашипела. — Оно не кажется хуже, чем любое другое. А теперь садись. Она рада, что под ее ногами ковровая дорожка, дающая ей немного удобства, когда она поворачивается и опускается на ступеньку чуть выше Киллиана. Он пристально наблюдает за ней, когда она откидывается назад, ее глаза темнеют, когда она кладет локти на выступ позади себя, ожидая очередного указания. Он не говорит, просто протягивает руку и использует крюк, чтобы раздвинуть ее бедра, прежде чем скользнуть вверх по джинсам, пока не достигает пояса. Он почти отрывает пуговицу, когда расстегивает ее и дергает за молнию. Его рука прижимает ее бедро, когда он наклоняется, покусывая небольшой участок кожи, который он обнажил, прежде чем отстраниться, чтобы снять с нее ботинки с небольшим изяществом. Киллиан обычно любит не торопясь раздевать ее, проводя языком по каждой части плоти, когда она медленно открывается ему. Сейчас же он небрежно стягивает с нее одежду, сбрасывая ее ботинки по лестнице, когда он перекидывает их через плечо. Следом идут ее носки, а затем он стягивает с нее джинсы, и она пытается помочь ему, приподнимая бедра и помогая ему снять свое нижнее белье и джинсы, которые оказываются сброшены одним неистовым рывком. Он останавливается на мгновение, как только она полностью обнажается перед ним, опускается на колени между ее ног и широко раздвигает их, кончик его крюка царапает чувствительную кожу, когда он располагает ее, как ему удобно — одну ногу ставя на ступеньку рядом со своим плечом, а другую перекидывая через спину. Ее грудь вздымается, когда он наклоняется с остекленевшими глазами, и его губы смыкаются на изгибе ее таза и бедра. Ее бедра подергиваются от этого ощущения, его рот горячий и влажный и так близок к тому месту, где она хочет его. Он нежно сосет и покусывает немного сильнее, медленное движение его языка напоминает о том, как он множество раз заставлял ее кончить своим даровитым ртом. Его голова приподнимается, и лоб опускается на гладкий участок кожи чуть ниже ее пупка, жар его дыхания заставляет ее сжиматься в ожидании, когда она зарывается рукой в его темные волосы, ее бедра снова поднимаются, умоляя без слов. Он улыбается, касаясь ее кожи, и опускает нос ниже, ближе, но все еще сводит с ума, дразня, когда его губы замирают в нескольких дюймах от того места, где они должны быть. Он поднимает глаза, чтобы встретиться с ее взглядом, зрачки расширены настолько, что его взгляд кажется черным. — Я люблю, когда ты такая. Распутная и извиваешься подо мной. Ее рука сжимает его волосы от этих слов, и она собирается возразить, когда его губы прижимаются к ее клитору, его щетина царапает нежную кожу, прежде чем он отстраняется и медленно облизывает ее центр. Это вырывает жалобный стон из ее губ, и ее нога дергается у него за спиной, когда он снова прижимается. — Черт возьми, ты так намокла из-за меня, — стонет он, лаская ее, прежде чем сомкнуть губы на ее клиторе и водя языком, словно медленные волны моря. Она прижимается к его лицу в том же ритме и откидывает голову назад, ее пальцы сжимаются вокруг прядей густых волос, когда он заставляет ее парить. Ей смутно приходит в голову, что он не должен был этого делать. Она даже не просила его об этом. Когда она сказала ему взять ее, она ожидала, что это будет быстро и грубо, что он будет трахать ее, упершись ладонями в дверной проем. Когда он толкнул ее вверх по лестнице, она подумала, что все закончится тем, что он прижмет ее к матрасу и войдет в нее так, что она едва сможет дышать. Она ожидала чего угодно, только не этого, думала, что он будет искать в ней собственное удовольствие, пока она не иссякнет, но его первым порывом было спрятать голову меж ее бедер, пока она не превратиться в дрожащее месиво от его умелых ласк. Эта мысль заставляет ее стонать громче, клясться его именем и дрожать, когда два пальца проскальзывают внутрь, жестко изгибаясь и почти заставляя ее кончить немедленно. Она смотрит вниз, и это слишком — наблюдать, как он ласкает ее с почтением и свирепостью, с которыми она не может справиться, не после того, как чуть не умерла, и не тогда, когда он дразнит ее расшатанные нервы опытными прикосновениями. Вдавившийся крюк в ее бедро острием, вонзающийся достаточно сильно, чтобы вызвать кровь, — это то, что, наконец, позволяет ей отпустить себя, сжимаясь и пульсируя вокруг него, пока она трахает себя на его пальцах и дрожит под безжалостными ласками его языка. Нога, которая стоит на ковре, скользит, и она практически растекается по лестнице, пока он поддерживает ее, кожа на ее локте натерлась до крови от удержания ее веса, пока он заставлял ее разваливаться на части. Ее рука расслабляется в его волосах, когда он нежно целует ее в чувствительное и ноющее место, но это все, что он дает ей, прежде чем наклониться и снова обвить ее ноги вокруг своей талии, поднимая ее с лестницы и заключая в свои объятия. Она прижимается к нему, обнимая его за плечи, пока он несет ее остаток пути. Она ожидает, что он снова сбросит ее с себя, веля ей идти в их спальню, но он не отпускает, ухмыляясь ей в губы, когда она стонет от ощущения, как его джинсы царапают ее клитор. — Чего ты хочешь? — спрашивает она, когда он бросает ее на кровать и падает вместе с ней, наклоняясь над ней, прижимая горячий рот к ее горлу. — Что угодно, черт возьми, просто скажи мне. — Раздевайся, — командует он ей на ухо. Он отстраняется, чтобы пронаблюдать, и она не мешкает, зная, что медленность не входит в меню на сегодняшний вечер, и это ее вполне устраивает. Ее куртка мгновенно летит в сторону, и она стягивает майку через голову, даже не останавливаясь, прежде чем расстегнуть лифчик и отбросить его. Она никогда не забудет, как расширяются его глаза, когда он видит ее обнаженную фигуру. Его пристальный взгляд скользит вверх и вниз по ее телу, прежде чем он сглатывает; его пристальный взгляд обжигает ее, когда он тянется к пуговицам на своем жилете. — Прикоснись к себе, — его голос хриплый, но повелительный, и она не может придумать ничего лучше, чем провести пальцами по своему клитору, наблюдая, как он раздевается. Она продолжает медленно и легко касаться себя, наблюдая за ним, как он сначала расстегивает жилет, а затем рубашку отработанными, обдуманными движениями, и он все еще одет, когда его грудь и живот оголяются перед ней, мягкие волосы покрывают напряженные мышцы, от вида которых у нее пересыхает во рту. Сначала он сбрасывает куртку, умело перекидывая кожу через крюк, и между ее ног возникает новый порыв, когда она понимает, что он собирается оставить его этим вечером. Жилет легко отправляется прочь, но он не торопится с рубашкой, осторожно расстегивая манжету на запястье, прежде чем снять ткань с плеч и отбросить одежду в сторону. Она сильнее прижимает руку, глядя на него — джинсы низко сидят на его бедрах, а дразнящая дорожка темных волос исчезает под поясом. Он не сводит с нее глаз, методично снимая ботинки. Затем он делает паузу, проводя языком по нижней губе, наблюдая, как она наслаждается совершенно фантастическим зрелищем, разворачивающимся перед ней. — Пальцы внутрь, любимая. Черт. Она надавливает двумя, средним и безымянным пальцами, исчезающими в гладком влажном скольжении, в то время как она прижимается ладонью к своему клитору. — Вот так, — подбадривает он, расстегивая пуговицу на джинсах, высвобождаясь и быстро поглаживая свой член, пока они смотрят друг на друга, водя большим пальцем над головкой, когда она извивается под своей рукой. — Продолжай. Это заставляет ее пылать, наблюдая за его лицом, рукой и членом, пока она ублажает себя, и она не колеблется, когда он берет достаточно долгую паузу, чтобы снять остальную одежду, джинсы и свое нижнее белье, отбрасывая их в сторону. Он в одно мгновение оказывается на ней, склоняясь совершенно голый, если не считать его крюка и кожаных пряжек, которые удерживают его на месте. Она издает тихий протестующий звук, когда он хватает ее за запястье и убирает руку между бедер, но ее ждет вознаграждение, когда он подносит ее руку к губам и медленно берет ее пальцы в рот, не сводя с нее глаз, пока он облизывает их дочиста. Она задерживает дыхание, когда он с тихим легким причмоком выпускает ее пальцы и кусает подушечку большого пальца, на мгновение закрыв глаза, когда он утыкается носом в ее ладонь. — Что-нибудь еще? — спрашивает он, прохладный изгиб его крюка обводит сосок и заставляет ее ахнуть. — Как хочешь. — Не сомневайся, Эмма, я всегда хочу тебя. — Он тянет ее за запястье и заставляет ее сесть полностью прямо резким движением, которое не должно быть таким возбуждающим, как сейчас. Его рот заменяет крюк на ее груди, чередуя плоские зубы и успокаивая боль, которую они вызывают, медленными движениями языка. — Ты чертовски великолепна, — бормочет он, переключая свое внимание на другую грудь в жарком порыве, прежде чем вернуться к ее рту. Эмма едва ли участвует, пытаясь сдерживать себя, пока он практически грубо лапает ее. Она отчасти смущена тем, как сильно ей это нравится, тем, как он оттягивает ее губы зубами, в то время как его уверенные пальцы дразнят холм ее бедер. Она позволяет ему поставить ее на четвереньки — нет ничего нежного в том, как он поворачивает ее тело так, что ее голова оказывается в изножье кровати, ее ноги широко расставлены, когда она наклоняется вперед на локтях. — Не так, — его голос звучит грубо в ее ухе, когда он устраивается позади нее, кончик его крюка играет на ее бедре, в то время как его рука пробирается в ее волосы. — Вверх. — Он слегка дергает за пряди и поднимает ее так, чтобы она опиралась на руки, и она внезапно понимает, почему он поставил ее лицом к этой стороне кровати. Она направлена лицом к комоду на противоположной стене, но, что более важно, ее глаза находятся на одном уровне с большим зеркалом, которое висит над ним. Эта поза дает ей прекрасный обзор своего отражения с Киллианом, стоящим на коленях позади нее. Одно дело, когда он швыряет ее, как тряпичную куклу, но совсем другое — видеть это воочию, наблюдать, как напрягаются мышцы его руки, когда он тянет ее за волосы и наклоняется, чтобы поцеловать ее в плечо, царапая щетиной ее шею, пока он не заставляет ее встретиться с ним глазами в зеркале. — Смотри, — приказывает он, и она стонет от этого указания, от темноты в его глазах, пока он рассматривает ее отражение. Ее шея напряжена, а грудь вздымается, когда она дышит неглубоко и быстро, отметины, которые он всосал в ее кожу, полностью видны им обоим. Он опускает руку достаточно надолго, чтобы быстрыми движениями погладить себя, прежде чем направиться к ней, его кончик дразнит ее там, где она скользкая и желающая, скользя вверх и вниз по ее входу с дразнящими прикосновениями к ее клитору. — Не отводи взгляд, — это его последние слова, прежде чем он вжимается внутрь, его лицо расслабляется от чистого блаженства, прежде чем он опускает голову между ее лопаток. Она покачивается на руках, но повинуется, сжимаясь вокруг него, когда он издает глубокий стон. Она не смогла бы отвести взгляд, даже если бы захотела, не тогда, когда знает, что будет дальше. Она умирает от желания увидеть это, увидеть, как он выпрямляется и задает жесткий темп, как напрягаются мышцы его живота и пот собирается на груди, как меняются его черты лица, когда он входит в нее сзади. Смотреть, как он заставляет ее подчиниться, как она и просила, когда он прижал ее к двери — ее просьба, казалось, была за миллион миль отсюда. Даже не осознавая этого, он отдает ей все. Она скучает по щекотанию его волос на груди, когда он выпрямляется, но это компенсируется его рукой, которая обхватывает ее задницу, а его крюк ложится на ее бедро, когда он отстраняется, долго и медленно, и почти полностью выходит, прежде чем снова ворваться в нее. Она едва удерживается на ногах, когда он переходит на ровный, но грубый темп — резкие шлепки кожи о кожу эхом разносятся по спальне, а сила его толчков заставляет ее податься вперед на кровати. Киллиан все время наблюдает за ней, не сводя с нее глаз в зеркале, пока она изо всех сил пытается удержаться в вертикальном положении; руки сжимают одеяло, когда он ускоряется, заставляя их тела скользить друг напротив друга и медленно сводить ее с ума. Эмма наслаждается, как он растягивает ее, его силой, когда его пальцы крепко сжимают ее бедро, и она откидывается назад, чтобы вобрать всю силу его толчков. Она пытается приспособиться, пытается изменить угол наклона ровно настолько, чтобы получить именно то, что ей нужно, чтобы кончить снова, и ее глаза закрываются, когда она наконец получает это. Киллиан выбирает именно этот момент, чтобы остановиться, и она стонет от разочарования, пока его рука снова не касается ее волос — его крюк обвивается вокруг ее талии и грубо тянет ее вверх. Он снова опускается на колени и прижимает ее к груди, пока она не оказывается у него на коленях, ее колени раскинуты по обе стороны от него, и она едва может дышать в таком положении — его член кажется таким большим под этим углом, и она практически насажена на него и… Он смеется, когда она извивается в его объятиях, его рука сжимает ее вокруг ее живота. — Я велел тебе смотреть. — Я… ебать… — В том и смысл, дорогая. Чтобы ты смотрела, как я тебя трахаю. А теперь будь хорошей девочкой и подчинись. — Его зубы тянут ее за ухо, и она дрожит. — Как ты и хотела. Ей хочется выбить самодовольство из его голоса, поцеловать его, довести его до забвения, потому что он прав — это как раз то, что ему сейчас нужно, и именно то, чего она хочет. Она открывает глаза, и то, что предстает перед ней в зеркале, крадет оставшийся воздух из ее легких. Она раскинулась у него на коленях, широко расставив ноги, и она видит, как он исчезает внутри, когда входит в нее — его твердый член скользит внутрь и наружу снова и снова, когда ее бедра дрожат вокруг него в попытке удержаться. Тем не менее, это стоит того, чтобы впитать его приглушенные стоны у нее за спиной, его щетину, царапающую ее кожу, когда его крюк собственнически обхватывает ее спереди, а его пальцы скользят ниже, лаская чуть выше того места, где они соединяются. Она выгибается от его прикосновения, и небольшое изменение угла заставляет их обоих застонать. — Вот так, любимая, — задыхается он, уткнувшись лицом ей между лопаток и ускоряя поглаживание пальцев. — Кончи вместе со мной. Хрипоты в его голосе почти достаточно, чтобы это произошло, но его рука и член завершают начатое — она открывает рот, когда он замирает внутри нее, но ласкает ее пальцами, вытягивая из нее оргазм, когда она дрожит и пульсирует вокруг него. Она все еще приподнята, когда он встает и толкает ее вперед на матрас, по-прежнему погруженный глубоко — ее лицо уткнуто в руки, когда он приподнимает ее бедра и входит еще глубже, заставляя ее принять это. Это восхитительно — безжалостный темп, который он задает, когда она опускается на одеяло, бескостная, вибрирующая и выебанная. Ее беспомощные стоны смешиваются с его, когда его толчки становятся беспорядочными, и она усмехается в свое предплечье, когда он, наконец, запинается и сокрушается над ней, падая на ее спину в дымке пота и обнаженной кожи. Он приподнимается, как только их сердцебиения замедляются, и она слышит характерный звук расстегиваемых кожаных пряжек, когда он снимает свой крюк и позволяет ему упасть на пол, устраиваясь на боку рядом с ней и притягивая ее спиной к себе. Его обнаженное запястье упирается ей в бедро, а нос — в отметину, которую он всосал на ее горле, глубоко дыша и вздыхая в ее кожу. Они уже проходили через это раньше — его потребность обнять ее после того, как он так грубо заявил на нее свои права, и она дает ему минуту, прежде чем они нехотя займутся уборкой и заберутся под одеяло. Ее рука накрывает его запястье, большой палец нежно скользит по покрытой шрамами коже, прежде чем она обнимает его рукой себя за талию. — Ты в порядке? — шепчет она, когда он притягивает ее крепче. Наступает пауза, прежде чем он отвечает. — Со мной все будет в порядке. — Я никуда не денусь. Они оба знают, что она не может этого обещать. Всегда может появиться новый монстр, пробравшись в Сторибрук, новый злодей, с которым нужно будет бороться. И как бы им ни повезло, как бы упорно они ни сражались, чтобы остаться вместе, они не могут быть готовы ко всему, не могут избегать каждого удара или предвидеть каждую атаку. Вот почему они так крепко обнимают друг друга, почему с такой яростью метят кожу друг друга, почему они так неохотно отпускают. — Я знаю, любимая. — Его губы мягки на фоне красного засоса, который он оставил ей, безмолвно извиняясь. Она улыбается, нежность его прикосновения после всего, что они только что сделали, так желанна и так похожа на Киллиана. — Я твоя, ты знаешь. — Да, — бормочет он, и она чувствует, как его губы растягиваются в усмешке у ее плеча. — А я твой. Она залечивает засос на своей шее, прежде чем отправиться на работу на следующий день. Остальные остаются нетронутыми под ее одеждой — тайным, желанным клеймом на ее коже.