Drabarni and the Firebird

      Ванда с Мстителями уже две недели. Люди прилетали — и она имеет в виду, буквально прилетали — в течение нескольких дней. Она помнит, как смотрела на Сэма Уилсона вчера, когда он хвастался своими крыльями. У него улыбка была такой широкой, что сверкала в воздухе на десять футов. Тогда Стив рассмеялся, и Ванда чувствовала, как на неё нахлынуло заразительное веселье, желание узнать, что значит быть частью чего-то настолько беззаботного и легкого. Она помнит, что её первый полет был похож на сон, она смотрела до тех пор, пока Сэм не поймал её взгляд и не подмигнул ей. Она помнит, как пальцы дернулись и она несколько раз задала себе вопрос: «Неужели правильное заклинание?».       Это был один из лучших дней на базе. Дни продолжают сменять друг друга, а Ванде всё ещё кажется, что чаще всего это так: она сидит на краю кровати и вяло смотрит в пространство, мысленно выбирая сырую и темную пропасть, которая напоминает о отсутствии Пьетро, пока все эти воспоминания не засасывают её в конечном счете.       Это не очень хорошие дни.       — Тук-тук, — говорит кто-то, Ванда вздергивает подбородок, но остается на своём месте.       Она видит Наташу, прислонившуюся к дверному косяку. Её волосы наполовину зачесаны назад заколкой, одета она небрежно: в рубчатую майку и узкие брюки на завязках. Ее ноги босые. Ванда всё ещё не привыкла видеть Наташу такой обычной, как другие люди. Таким образом, она выглядит моложе, более уязвимой. Ванда думает, что такой вид мог бы успокоить. Ванда никогда не была обычной, поэтому вместо успокоения она чувствует только жгучую зависть к такой замечательной способности Наташи вписаться куда-либо.       Ванда знает, что у неё нет такой способности — она незавершенная часть без своего брата, который раньше всегда был рядом с ней.       Она всё равно приклеивает улыбку к лицу и наклоняет голову в сторону Наташи, а потом спрашивает:       — Что случилось?       Наташа тепло улыбается и входит в комнату. Ванда не пригласила её, но та двинулась в её сторону так уверенно, как будто это произошло, Наташа садится на край кровати рядом с Вандой, и та автоматически вздрагивает.       Так же плавно она встает и делает шаг в сторону, и садится на стул с жёсткой спинкой, подложив под себя ногу.       — Извини. Я подумала, что тебе не помешает компания.       Ванда открывает рот, а затем закрывает его, ловя себя на чем-то пренебрежительном. Она пересматривает. Наташа добрая. Ванда с удивлением понимает, что Наташа может быть доброй. Она слышала о Красной комнате, и она слышала о том, как Клинт переманил её на свою сторону, и она знает, что Романофф должна была сделать в обоих местах много убийств, прикрыв всё это ложью. Ванда тоже убила. Она редко врёт. Она думала, что такие вещи делают людей злыми и жестокими, но Наташа — ни то, ни другое. Ну, может, она немного злится — как все хорошие воины. Но она никогда не бывает злой и не огрызается. Ванда ценит это.       Поэтому пытается не выглядеть пренебрежительной в этот момент, вместо этого она откидывается на спинку кровати и пытается выглядеть более непринужденно.       — Я в порядке. Наверное, задумалась.       — Ты смотрела новости, — уверенно говорит Наташа. — Хочешь поговорить об этом?       Она смотрит на свои колени.       Нет.       И Наташа понимает, мысленно говоря: «Хорошо».       Наташа ерзает на стуле и позволяет мягкой тишине овладеть ими. Ванда вдыхает и выдыхает боль, её нервы начинают успокаиваться. Наташа хорошо ладит с людьми, когда она снова начинает говорить, это не раздражает Ванду.       — Тренировка начинается завтра.       Ванда кивает с едва заметной улыбкой.       — Ты нервничаешь? — спрашивает она, и Ванда чувствует давление в голосе.       Качает головой и пожимает плечами.       — Нет. Это кажется правильным.       Наташа задумчиво смотрит на неё.       — Я не об этом спрашивала.       Ванда удивленно поднимает глаза. Разве это не одно и то же?       Она смотрит на Наташу, а Наташа, похоже, ждет. Ванда снова задумывается, потому что Романофф права. Знать, что это является правильным выбором не то же самое, что не нервничать. Она знала, что предать Альтрона — правильный выбор, и это пугало её. Присоединение к Мстителям казалось правильным выбором, и это оставило её.       Не то чтобы она сейчас напугана, но вряд ли уверена.       — Я чувствую себя потерянной, — выпаливает Ванда и сразу же понимает, что это правда.       Она чувствует себя потерянной в Америке, она чувствует себя потерянной из-за имени Старк, а больше всего она чувствует себя потерянной без Пьетро. Иногда Ванда не знает, как встать с постели, чтобы он не сжал ее руку. Она хочет закрыть глаза от мира, но её глаза загораются алым каждый раз, когда она закрывает их, поэтому Ванда каждый раз встает с кровати и смотрит на стены. Иногда она смеётся над шутками. В основном, она хочет умереть.       — Я чувствую, что никогда не перестану притворяться радостной, — сухо добавляет она.       — Бывает.       Она не говорит Ванде, что это пройдет. Она не говорит ей, что всё будет хорошо. Она не говорит ей продолжать жить своей жизнью, и что с каждым днём все будет немного лучше. Так бывает. Вот, что она говорит. Ванда любит Наташу больше за откровенность.       — Чем ты занимаешься? — Ванда вздыхает. — Когда ты так себя чувствуешь.       Взгляд Наташи твёрд даже в этот момент.       — Я не могу тебе этого сказать, — говорит она немного печально. — Все воспринимают вещи по-разному.       — Пожалуйста, — голос Ванды чуть не срывается в конце слова.       В голосе есть хриплое отчаяние, и Ванда чувствует себя слабее, но выражение лица Наташи смягчается. Второй раз за ночь Наташа встаёт и садится рядом с ней на кровать, на этот раз Ванда не дрогнула. Наташа устраивается, и матрас прогибается и скрипит под её телом. Когда она снова смотрит на Ванду, в уголке её рта появляется заговорщическая усмешка, она наклоняет голову в сторону Ванды, и та тоже придвигается ближе, чувствуя любопытство.       — Иногда, — медленно говорит Наташа, — я делаю маникюр.       Ванда не понимает, что задержала дыхание, пока не выпускает его в разочарованном выдохе.       — И это все? Это твой большой секрет?       — Нет, — признаётся Наташа. — Но это действительно помогает.       — Сомневаюсь, — бормочет Ванда.       Она смотрит на свои ногти. Они чистые, но потрескавшиеся и забытые, неубранные, бесформенные. Если Ванда когда-либо думала о женской роскоши, то это было не так давно. Она снова смотрит на Наташу. На самом деле, Ванда предположила бы то же самое о ней. Но её глаза опускаются к рукам женщины. У Наташи ногти тупые, но выкрашенные в алый и блестящий цвет.       Ванда вскидывает голову и видит, что та смотрит на неё с улыбкой.       — Я все еще не понимаю, чем это может помочь, — упрямится Ванда.       — Это бессмысленно. И это весело. И это так… я не знаю. Иногда приятно делать что-то только потому, что это красиво.       — Мой брат мертв, — резко напоминает она. — Ты правда думаешь, что я забочусь о красоте? — Ванда отворачивается. — Ты не поймешь.       — Я теряла своих людей.       «Ты не потеряла Пьетро», — хочет сказать Ванда. Не могло быть более острой потери, она чувствует себя больной, слишком долго думая об этом. Ванда хочет смотреть в землю до тех пор, пока Романофф не уйдет. Она снова сможет погрузить свой вечно бодрствующий ум в трясину своих страданий. Но она чувствует, как её тянет к мысли о том, что она немного виновата.       Ванда поднимает голову к Наташе и встряхивает волосами. Если она улыбнется, то почувствует себя фальшивой. Она уверена, что Наташа увидит её насквозь.       — Ты права, — голос эхом отдаётся в ушах, — Мне очень жаль, — Ванда пытается улыбнуться робко и незаметно, — Было очень мило с твоей стороны проверить меня. Но это так… хм. Sunt obosită.       Ванда пытается сказать, что она очень устала.       Её ресницы опускаются, но она замечает, как что-то мелькает на лице Наташи за мгновение до того, как она отводит взгляд. Кровать скрипит, когда женщина встаёт.       — Увидимся завтра, Ванда, — вздыхает Наташа, а Ванда кивает в ответ.       Она выходит так же грациозно, как и вошла.       И Ванда снова осталась одна. Она плюхается на кровать. Она знает, что никого не обманывает, и меньше всего Наташу, но она не может, она не может открыться всему, что предлагает Наташа. Ещё нет.       Несколько недель назад один человек сказал Ванде, что если она выйдет на улицу, то станет Мстителем. Ванда пошла и почувствовала, как умирает её брат.       Ванда убила. Она редко врёт. Но когда она смотрит в потолок в предрассветные часы ночи, у неё едкий привкус жжения на языке.        В последнее время Ванда очень часто спит, но несмотря на бессонную ночь, на следующий день она просыпается рано утром. Она одевается и моет лицо, её расческа цепляется за волосы, поэтому она встряхивает её, оставляя свои волосы пушистыми. Потом смотрит в зеркало в ванной и морщит нос, ей кажется, что она выглядит свирепой. Может быть, даже хорошенькой. Это заставляет её подумать о Наташе, почему-то кожу покалывает на мгновение, и повинуясь импульсу, она поднимает эластичную красную резинку, которую находит на шкафчике. Ванда собирает волосы и заплетает их.       Её мысли скользят к Пьетро, она помнит, как тот теребил её волосы. «Прекрати», — она одергивала его, а он пожимал плечами. Нужно было как-то скоротать время, они были заперты вместе в камере. Почему-то Пьетро всё еще заставлял её смеяться. А сейчас она гадает, захочет ли он, чтобы она сейчас смеялась или будет умолять о том, чтобы она не забывала его.       Ванда отворачивается от зеркала и выходит из комнаты.       На базе уже проснулись люди, но она ожидает, что зал окажется пустым. И это.. в основном так. Ванда проходит через светлую комнату, её каблуки стучат по полу. Когда кто-то свистит высоко над ней, она понимает, что выражение «выпрыгнуть из кожи» стало ей очень знакомо.       Ей приходится сжать кулак, чтобы не ударить в шутника красную молнию. Ванда поднимает голову. Сэм Уилсон парит в воздухе. На самом деле, он сидит на балке под потолком и весело машет ей.       — Что ты там делаешь?       Сэм смеется, открыто и дружелюбно.       — Поднимись и посмотри.       Ванда хмурится. Сэм просто дразнит её.       — Придётся высоко забраться..       На небольшом расстоянии Ванда всё еще видит, как Сэм пожимает плечами.       — Ты же ведьма.       Ведьма. Ванда называлась так раньше. Гекс, среди ученых. Драбарни, среди её народа. Когда Сэм называет Ванду ведьмой, это слово звучит мощно, и она вспоминает его подмигивание, она чувствует внезапный всплеск амбиций. Ванда хотела бы подняться, чтобы ответить на этот вызов.       Всматривается в стропила и щурится.       — Ты можешь немного полетать? — спрашивает она. — Не понимаю, как ты это делаешь...       Ванда сдерживает улыбку.       Наверху фыркает Сэм.       — Все что угодно для команды.       Он перелетает с одного конца комнаты на другой по изящной дуге, а затем дважды кружится в воздухе. Он хвастается. Это напоминает Ванде Пьетро, и, к ее удивлению, эта мысль не делает её невероятно грустной.       «Не забывай обо мне».       Ванда никогда не забудет. Пьетро впитывается в каждый лист, каждую панель, каждый звук. Где бы она ни бродила, Ванда всегда услышит его имя, в хрусте своих шагов, в покачивании ветра. Она несёт с собой Пьетро, но проглатывает этот комок и чувствует, как он вспыхивает на кончиках пальцев красными искрами.       Она стреляет сильно и быстро, и чувствует, как её отрывает от земли. Смех застревает у неё в горле, и она спотыкается, но сейчас она чувствует это. Ванда ударяет запястьями друг о друга, и из её ладоней вырывается большой сверкающий сгусток. Она жужжит этой штукой в воздухе, тянется вверх, пока не оказывается на одном уровне с Сэмом, который выглядит взволнованным. Ладони Ванды по-прежнему обращены вниз, и два алых луча привязывают к земле. Медленно, очень медленно, не отрывая от них глаз, Ванда сосредотачивается и сжимает кулаки, лучи мигают и сливаются в ее руках. Она опускается в воздухе, а затем держится.       А потом поднимает голову и чувствует, как волосы откидываются назад, а лицо расплывается в улыбке.       — Я… я сделала это, — удивленно говорит Ванда, — я в воздухе!       — Конечно. Ты же супергерой, не так ли?       На этот раз Ванда звонко рассмеялась.       — Думаю, да, — признается она.       Сэм плетет круги вокруг нее.       — Так покажи мне, что у тебя есть!       Сэм отскакивает от Ванды, а Ванда следует за ним, она делает все инстинктивно и игриво, и она не думает. Это приятно, но обожженная, циничная часть задается вопросом, открывается ли Сэм ей из жалости.       Даже когда она летает, Ванда сгибает свою ментальную сеть, выбрасывает, чтобы почувствовать мысли и намерения Сэма. Ее мысли скользят по Сэму, и она видит доброту, любопытство и боль невыносимой потери. Не жалость, но сердцевина понимания, партнёр, оторванный слишком рано.       — Ты кого-то потерял, — удивлённо выпаливает Ванда.       Сэм останавливается в воздухе.       — Как ты?.. — в его глазах мелькает понимание, а затем легкое раздражение. — Девочка, держись подальше от моей головы!       Ванда запинается, её поражает, что то, что она только что сделала довольно грубо. Она привыкла быть рядом с учеными и врагами. Или Пьетро, который никогда не обращал на нее внимания в такие моменты. Она провела слишком мало часов среди друзей с тех пор, как согласилась на эксперименты. Ванда прокручивает в голове слово «друг».       — Прости. Мне не следовало этого делать. Я просто не привык—       — Что-нибудь из этого? — спрашивает Сэм.       Да.       — К этому надо привыкнуть.       Сэм дрейфует к стропилам и садится на одно из них, его длинные ноги болтаются в воздухе.       — Но, эй, все это того стоит. Мы будем хорошими ребятами.       Ванда следует за Сэмом и садится рядом с ним.       — Откуда нам знать, что это правда?       — Ты здесь, не так ли?       — Куда мне еще идти? — Ванда пожимает плечами. — Мой дом в руинах. Мой брат мертв. У меня есть эти дары, эта цель, — она поднимает руку, и на её ладони появляются красные языки-змейки, — и я знаю, что должна что-то с этим сделать. Я знаю, что должна.. должна помочь миру, когда смогу. Но Тони Старк убил моих родителей, — Ванда сжимает кулак, и красный огонь гаснет. — Как я могу тренироваться под его «мантией»?       Сэм молчит очень долго. Ванда думает о том, чтобы снова просканировать его разум. Собственная обличительная речь оставила Ванду с чувством горечи, чтобы сделать это снова. Но как только она всё-таки поддается порыву, Сэм открывает рот и говорит:       — Я не знаю Тони, — медленно говорит он, — во всяком случае, не очень хорошо. Но, — Сэм задумался. — Я знаю Мстителей. И я знаю Стива. Нет лучшего парня, Ванда, он настоящий.       Ванда по-доброму усмехается.       — Ты говоришь как реклама.       Неожиданно Сэм смеётся над этим, и Ванда находит себя немного очарованной, потому что в движениях Сэма есть что-то такое, что напоминает ей Пьетро, только.. Пьетро никогда не был таким добродушным. И она любила его, любила за то, что он был колючим, за то, что чрезмерно защищал её, за то, что был рядом и всегда только её, но с Сэмом так легко говорить. Она чувствует укол вины, но и в груди болит меньше с каждым вдохом и выдохом.       — Насчет.. а что ты думаешь о Наташе? — спрашивает Ванда. — Что ты думаешь?       Ванда искоса смотрит на Сэма, как раз вовремя, чтобы увидеть его улыбку.       — Нат такая же, как и мы, — с теплотой отзывается он.       — Но доверяешь ли ты ей?       — В моей жизни, — выражение лица Сэма становится серьёзным, — Что-то произойдет?       — Нет, — быстро отвечает Ванда. — Она просто. Вы знаете. Я не знаю. Шпион.       — Она была шпионом, — Сэм поправляет её. — Теперь она Мстительница.       Ванда скорчила гримасу.       — Звучит по-оруэлловски. Выдать свою личность американскому правительству.       Сэм снова смеётся. Ванда начинает думать, что он находит забавным то, что она в плохом настроении. Она находит в этом странное утешение.       — Я так понимаю, тебе трудно доверять людям.       — Я доверяла ученым, а они развязали мне войну. Я доверяла своему брату, и он погиб. Так что нет. Нелегко.       Сэм молчит, но выглядит сочувствующим, он выглядит так, будто хочет сказать, что это отстой, но думает, что слова прозвучат слишком легкомысленно. Ванда не читала его мыслей, но у неё было спокойное чувство, что он понял, она чувствует, как тают боль и гнев где-то внутри.       — Наташа-шпионка, — говорит Сэм через мгновение, — но она на своем пути. Пока она на моей стороне, я доверяю ей до конца. И хорошо. Она никогда не давала мне повода думать, что она не на моей стороне.       — Она пришла ко мне в комнату, — резко отзывается Ванда. — Прошлая ночь. Я не знала, чего она хочет.       — И ты не просто так, — Сэм крутит пальцами, указывая на её колдовство, на потребность в чтении мыслей.       — Нет! Не всегда, — Ванда издает тихий протестующий звук, — но я думала, что она пришла для чего-то.       — Может, она просто хотела проверить.       — Это действительно её стиль?       — Если она о ком-то заботится, то да.       Ванда прокручивает это в голове. Почему Наташа должна заботиться о ней? Она почти спросила Сэма, но внизу раздается громкий лязг и приглушенные голоса.       Сэм наклоняет голову набок.       — Помяни дьявола, — почему-то шутит он, и Ванда смотрит вниз.       Стив и Наташа стоят вместе в комнате. Ванда ловит себя на мысли, что рыжие волосы Наташи блестят там, где светит солнце.       — Эй, Кэп! — задорно кричит Сэм.       Стив и Наташа смотрят вверх. Женщина прикрывает глаза рукой, а Стив выглядит слегка удивленным.       — Ванда? Как ты туда попала?       — Она только что прилетела, — кричит Сэм. — Готова спуститься?       Ванда секунду колеблется, потом кивает, не отрывая взгляда от него.       Сэм наклоняет к ней голову.       — После тебя.       И когда Ванда спрыгивает со стропил, её снова охватывает сила. На какую-то ужасающую секунду она находится в свободном падении, а затем красный шар загорается, и она снова плавает в воздухе. Она легко приземляется на ноги и слышит жужжание крыльев Сэма, когда он падает рядом с ней.       — Она всегда могла летать? — Стив задается вопросом вслух, Ванда слышит удивленность в его голосе.       Наташа тычет его в ребра.       — Ты лучше всех должен знать, что нельзя недооценивать тощих детей, — поддразнивает она его.       Они все смеются, но Ванда зациклена на том, что только что сказала Наташа.       — Думаешь, я тощая?       Наташа прерывает смех и переводит свой взгляд, она внимательно смотрит на Ванду, и та чувствует, как волосы у неё на руках встают дыбом от этого взгляда. Ванда задается вопросом, так ли это, когда она читает мысли людей. Ей, конечно, кажется, что Наташа сейчас может заглянуть в её голову.       Ванда переминается с ноги на ногу.       — Нет, — наконец произносит Наташа. — Это ты, — она замолкает, и если бы Ванда знала бы её лучше, то подумала бы, что та не может подобрать слов. — Ты хорошо выглядишь, Ванда.       Ванда встречается взглядом с Наташей.       Сэм прочищает горло и переводит взгляд с Ванды на Наташу, потом на Стива, а потом говорит:       — Неловкий момент.       Наташа бросает быстрый взгляд на Сэма.       — Так мы будем практиковаться в движениях или ты научишь всех летать?       — Вижен уже может летать, — протестует Стив. — Роуди тоже.       — Я думаю, ты просто упускаешь из виду старую себя, Нат.       Наташа бросает на Сэма пронзительный взгляд.       — Я сама справляюсь, — сухо говорит она.       — И Стива, — вмешивается Ванда. Все смотрят на неё, и Ванде вдруг становится очень неловко. — Стив тоже не умеет летать, — поясняет она. — Наташа не единственная, кто остался в стороне.       — Мы те немногие из счастливчиков, — шутит Наташа, ухмыляясь Стиву.       — Эй, я суперсолдат! Я могу прыгать по зданиям. Это что-то да значит.       — Если бы я верил, что ты действительно можешь это делать, — ухмыляется Сэм.       — Могу поспорить на доллар.       Сэм смотрит на неё и Наташу.       — Не могли бы вы, леди, объяснить Капитану Америка про инфляцию?       — Вот как, Уилсон. Мне нужно перепрыгнуть через несколько зданий.       — Хотите посмотреть, как Стив натыкается на стены? — спрашивает Сэм, пытаясь сдержать ухмылку.       — Иди, — смеётся Наташа, — мы догоним.       Сэм бежит за Стивом, а Наташа поворачивается к Ванде. Романофф, похоже, собирается что-то сказать, но Ванда заговорила первой:       — Прости, если я вчера была груба. Ты можешь как-нибудь вернуться в мою комнату. Если ты хочешь, — Ванда беспокоится, что её голос звучит слишком сухо, поэтому она пытается расслабиться, когда добавляет: — Мы могли бы сделать что-нибудь веселое. Покрасить ногти. Или что-то в этом роде. Если хочешь.       Наташа кривит губы в улыбке. И Ванда чувствует, что что-то не так.       — Конечно, — говорит она, — когда-нибудь, — и «скоро» виснет в воздухе без слов.       Наташа мотает головой в сторону двери, намекая, что пойдет за мальчиками.       Ванда понурила голову. Наташа вопросительно посмотрела на неё, но она только качнула головой. Сегодня она много сделала, ей нужно уединение, чтобы собраться.       Наташа пожимает плечами и уходит одна. У выхода она останавливается и оглядывается через плечо.       — Эй, Ванда? Мне очень нравятся твои волосы.       Затем Наташа уходит. А она остается, перебирая кончики волос, с растерянной улыбкой на губах.       Наташа сдержала слово. Через несколько дней спустя она появляется у двери Ванды с маленькой коробочкой подмышкой.       — Что это? — спрашивает она, на что Наташа поднимает бровь, и Ванда отступает в сторону, пропуская в комнату. Наташа подходит к кровати и садится на неё, скрестив ноги, и ставит коробку перед собой.       — Ты сказала, что хочешь повеселиться. Я принимаю твоё предложение.       Любопытство Ванды берёт верх, поэтому она подходит к Наташе и садится на кровать. Наташа срывает крышку коробки, и её внутренности раскрываются: напильники, флакончики с краской, жидкость для снятия лака, маленькие ножницы, лосьоны и салфетки.       — Значит, ты часто это делаешь, — комментирует Ванда, оглядывая хорошо укомплектованный набор.       — Я же говорила, это терапевтическое средство. Выбери цвет.       Ванда все ещё не верит, но начинает перебирать бутылочки с лаком.       — Ты не боишься, что другие мужчины в команде будут смеяться над тобой за то, что ты такая.. такая..       — Женственная? — Наташа смеётся от души. — Нет, если они знают, что для них хорошо. Во всяком случае, не будут, — добавляет она. — Красота, сила и глубина не исключают друг друга. Мои мальчики могут быть прямолинейны, но они достаточно умны, чтобы не сунуть свою голову в мое дело.       Ванда молчит и берет лак для ногтей. Он ярко-синего цвета, и Ванда почти сразу же убирает его. Она выбирает другой цвет и рассматривает его, переворачивает маленькую бутылочку в руке и восхищается тем, как она мерцает золотом под поверхностью.       — Сэм теперь каждую неделю требует маникюр, — добавляет Наташа. Ванда смотрит на неё и видит, что женщина улыбается. — Это правда! Даже Тор. Я полировала его ногти в прошлый раз, когда мы отдыхали, а он просто смотрел на свои руки и говорил мне, что я заставила его сиять мягкой красотой садов Фрейи!       Ванда хихикает и мотает головой, рассматривая другой лак.       — Нет, не может быть.       — Он, — Наташа настаивает, — Тор Одинсон — невоспетый поэт нашего времени.       Это заставляет Ванду смеяться ещё сильнее. Она представила Тора в одной из крошечных, пыльных кофеен в Соковии, в которую они с Пьетро пробирались, когда были бедными молодыми подростками. Тор, сидящий на импровизированной главной сцене, одетый в модный наряд, щёлкающий своими накрашенными пальцами.       Когда она смотрит на Наташу, лицо женщины озаряется, как будто они делятся чем-то замечательным, и, возможно, так оно и есть. Что-то гудит в воздухе между ними. Наташа заставляет Ванду чувствовать, что всё остальное может просто отпасть. Это возбуждает, но пугает её. Жизнь Ванды была сформирована горем; для её родителей, для Пьетро. Она боится, что отпустить это горе означает отпустить их, она не знает, как примирить свое счастье, и хотя улыбка Наташи заставляет её попытаться понять это, Ванда все еще пуглива.       Она наклоняет голову и поднимает выбранный лак.       — Мне нравится этот цвет.       Она выбирает красный, чуть темнее, чем её колдовство, бледнее, чем губы Наташи. Это настоящий красный, и Ванде он нравится, потому что она думает, что он выглядит красиво. Рука Наташи прикрывает руку Ванды и осторожно берет лак.       — Хороший выбор, — говорит она, и Ванда вспоминает, что несколько дней назад у Наташи тоже были красные ногти. Сегодня они фиолетовые, такого глубокого оттенка, что кажутся почти черными. Наташа встряхивает бутылочку и отставляет ее в сторону. Она тянется к Ванде и говорит: — Дай мне свою руку.       Ванда протягивает руку, и Наташа снова касается её ладони и переворачивает её. Она поднимает голову, изучая ногти Ванды, и берет маленькие ножницы.       — Оставить короткими? — предлагает она.       — Хорошо, — говорит Ванда. Ногти у неё не длинные. Она не против оставить их в таком виде.       Наташа делает свою работу: она подстригает ногти Ванды, склонив голову над её рукой, и полирует их до тех пор, пока они не превращаются в десять крошечных гладких овалов. Она втирает масло в кутикулу, и разглаживает лосьон на руках Ванды, и её сильные пальцы вытягивают напряжение из мышц в паутине между большим и указательным пальцами Ванды. Ванда вздыхает, когда чувствует, что узел развязался. Наташа была права. Это успокаивает. Напряжение распространяется от рук Ванды к локтям, и она даже чувствует, как расслабляются плечи.       — Люди никогда не задумываются о том, сколько напряжения у них в руках, — бормочет Наташа и хмурится. — Но они должны. Мы используем их для всего.       Ванда никогда не забывает это, ведь её ужасная сила может начаться в собственном уме, но её руки — проводники. Она сгибает их, и города рушатся. Неудивительно, что она тает под увещеваниями Наташи.       Она чувствует себя потерянной, когда женщина отпускает её руки, но когда Ванда протягивает их, они чувствуются легкими и расслабленными после прикосновений Наташи.       Наташа берет бутылку непрозрачного базового лака, встряхивает бутылек и снова наклоняется над руками Ванды, размахивая крошечной щёткой. Ванда зачарованно наблюдает, как она быстрыми, ровными движениями наносит лак на ногти. Ванде приходит в голову, что Наташа действительно хороша в этом, и она не должна удивляться, поскольку терпение и твёрдая рука, вероятно, являются основой её боевой подготовки.       — Тебе нравится тренироваться? — спрашивает Наташа, переключаясь с правой руки Ванды на левую.       Ванда кивает.       Ванде только раньше говорили, что делать, но она этого не говорит. Она привыкла быть объектом, экспериментом или частью кричащей толпы. Она не уверена, что когда-либо была частью команды, она думает, что могла бы быть такой в детстве, но слишком много горечи и гнева омрачает эти воспоминания.       — Я рада, — шепчет Наташа.       Она заканчивает с базовым слоем и прикручивает блестящую крышку обратно на бутылку. Наконец, она берет полироль и открывает его. Наташа рисует тонкую красную линию по центру её указательного пальца.       Ванда смотрит, как на кончиках пальцев расцветает краска, и думает о своем колдовстве.       — Никогда.. чудо, — Ванда начинает осторожно.       — Хм? — Наташа щурится, нанося лак на крошечный ноготь на мизинце.       Ванде приходится выплюнуть из себя этот вопрос:       — Ты когда-нибудь задумывалась, причиняешь ли ты людям боль? Я имею в виду, ранишь не тех людей?       Наташа не реагирует, но тут же перестает рисовать кисточкой.       — Почему ты так себя чувствуешь? — мягко спрашивает она.       Её голос звучит слишком мягко, Ванда очень хочет, чтобы Наташа её поняла.       — Я чувствую, что у меня есть вся эта сила. И если я попытаюсь увидеть, как далеко она простирается, что если… что если он сильнее меня? — Ванда не знает, когда она начала так много говорить, но это очень важно. Она делает глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Когда Пьетро, — еще одна пауза, — когда Пьетро умер, моя сила поглотила меня. Я убила все вокруг. Не знаю, имело бы это значение, будь это враг, гражданский или Мститель.       — Ты была охвачена горем.       — Это не оправдание, — Ванда смотрит в глаза Наташи. — Зная, что я способна вот так потерять контроль, я испугалась. Как я могу бороться, зная, что я бомба замедленного действия? Что если я могу навредить людям, которые имеют значение?       — Ванда, — в голосе Наташи есть эмоции, эмоции, которые обычно лежат, свернувшись под поверхностью. Ванда наклоняется к ней, а у Наташи перехватывает дыхание. Она отставляет флакон с лаком в сторону, и взгляд Ванды скользит по собственным рукам. Они окрашены, но всё ещё мокрые.       — У нас был кто-то вроде тебя. Мститель. Наполненный страшной силой, боящийся её покорить, — Наташа задумчиво смотрит, потом качает головой и корчит гримасу. — Его сила подрезала ему крылья, — коротко говорит она. — Ты не можешь спасать мир и сомневаться в том, что дает тебе силу, — добавляет она, — в конце концов, это лишит тебя рассудка или жизни.       Ванда иногда думает, что её здравомыслие уже не подлежит восстановлению, но она также сомневается во всей ценности уравновешенного ума на некоторое время. Но её жизнь… она, возможно, хочет задержаться здесь. Такая обычная, простая мысль, но Ванда удивлена и убеждена, что осознавала её. Наконец, думает она, ей больше не хочется умирать.       Наташа проверяет лак и кончиками пальцев проводит по её коже.       — Я хочу быть Мстителем, я хочу помогать людям. Но если я, — Ванда отворачивается. — Это долгий, одинокий путь вниз, чтобы упасть.       Наташа накрывает её руку своей. Ванда чувствует, как при соприкосновении вспыхивает искра, которая догорает до треска, потом она поднимает голову и смотрит на Наташу, которая пристально наблюдает за ней.       — Падай, а потом вставай. Но ты никогда не будешь одна. Не тогда, когда у тебя есть мы, — она немного колеблется, а потом добавляет: — Не тогда, когда у тебя есть я.       Это первый раз, когда мозг Ванды складывает предложение целиком. Я хочу поцеловать её, думает она.       Наташа начинает часто навещать её. Иногда они делают маникюр, иногда смотрят кино. Иногда они просто разговаривают по ночам, и Ванда чувствует себя польщенной, видя Наташу такой сонной и беззащитной. Ванда влюбляется в Наташу тысячу раз в день, в её легкие жесты и жесткие, но расслабляющие прикосновения. И ещё тысячу раз каждую ночь, когда она заставляет Наташу смеяться.       Ванда продолжает тренироваться с упорной решимостью, она позволяет Вижену уговорить себя испытать её силу, и чувствует Наташу за спиной, которая готова поддержать её в любую минуту. Она начинает испытывать доверие к своим друзьям, и она чувствует, что её сила увеличивается, когда она исследует её. Она тренируется летать с Сэмом и чувствует, что может покорить небо. И Ванда поцеловала бы их всех за эти подарки, которые внесли радость в её «новую» жизнь, но Наташа — единственная, кого она хочет радовать так, чтобы у той перехватывало дыхание.       Она всё ещё сильно скучает по Пьетро. Она всегда будет. Но край её горя начинает исчезать, этот костяной раскол, от которого каждая секунда ощущается как неудержимый вопль наконец-то начинает растворяться в череде хороших дней. Она носит с собой Пьетро, и этого недостаточно, и этого никогда не будет, но она учится, как это может быть терпимо — без него. Воздух снова чистый, и Ванда Максимофф хотела бы жить.       Эта ночь похожа на любую другую. Ванда и Наташа болтаются в комнате последней, растянувшись на кровати, прислонившись спинами к изголовью и почти касаясь друг друга ногами. Уже поздно, они тихо разговаривают, и Ванда возится со своими волосами. Наташа зевает на середине фразы и вытягивает руки над головой, и Ванда сомневается, что когда-нибудь видела что-нибудь более прекрасное, что заставляло бы её сердце сжиматься от нежности.       Это ночь, когда Ванда закипает из-за своей терпеливости. Наташа опускает руки, и Ванда больше не может сидеть на месте. Она наклоняет подбородок в сторону Наташи и целует её.       Губы у неё такие мягкие, полные, идеальные, какими их представляла себе Ванда, и на одну головокружительную, бредовую секунду они прижимаются и расступаются, пока Наташа не замирает и не отстраняется.       Ледяная волна обрушивается на Ванду, когда она это делает. Она беспокоится, что все испортила. Она никогда не хотела испортить их отношения с Наташей. Но Наташа улыбается.       Ванда насмешливо склонила голову набок, успокаиваясь, и Наташа, протянув руку, провела двумя пальцами по щеке Ванды.       — Что?       — Ты ведь ничего не боишься, правда? Уже нет.       — Я всего боюсь, — поправляет её Ванда. — Я тебя не боюсь. Я, — она замолкает, нервы снова начинают шалить. — Должна ли?       Наташа смотрит на неё, и в ее глазах миллион прекрасных вещей, которые Ванда не может назвать, и она так сильно хочет знать, что это такое, но она никогда не будет читать мысли Наташи по прихоти. Она не боится Наташи, но боится потерять уважение и доверие, если оно у неё есть.       — Нет. Но я никогда не думала, что ты сначала поцелуешь меня.       Тепло затопляет Ванду.       — Ты хотела поцеловать меня? — она спрашивает, но знает ответ, не прочитав ни одной мысли.       Наташа кивает.       — Думаю, я хотела тебя с тех пор, как ты разорвала мне голову в Соковии, — признается она.       — Почему ты этого не сделала? — Ванда настаивает.       — Ну, ты тогда была злой, — сухо отвечает Наташа.       Ванда смеётся.       — Я думаю, это правда, тебе действительно нравятся плохие девчонки.       — Я по привычке, — шутит Наташа. Ванда не может понять, отчего это происходит, но это происходит, и их глаза встречаются, и тогда она оказывается в объятиях Наташи, и их рты снова соприкасаются.       На этот раз никто не отступает. На этот раз их губы приоткрываются, языки соприкасаются, и жар и страсть нарастают, пока не появляется всепроникающая настойчивость. Наташа перекатывает их на бок и запутывается кулаком в волосах Ванды, а Ванда закидывает ногу на её бедро, когда их поцелуй становится глубже.       Они остаются такими часами, а может, минутами, а может, даже днями. Щеки и рот Наташи порозовели, когда они оторвались друг от друга, а кожа Ванды вся горит.       — Я целовала тебя не потому, что ты была открытой раной, и это было неправильно, — говорит ей Наташа. — Конечно, я хотела тебя, я всё ещё хочу тебя. Но только если ты готова.       Забавно, что человек, чья профессия — обольщение, может казаться таким уязвимым, когда говорит о любви. Или, возможно, это совсем не смешно. Может быть, именно эта искренность, эти надутые губы и большие зеленые глаза завлекают всех. Красота, сила и глубина не исключают друг друга, говорила ей Наташа. Ванда видит, что это правда. Они все смешиваются внутри Наташи, и это часть того, что делает ее изысканной. Ванда, без сомнения, на крючке у Наташи, но она не чувствует себя пойманной. Она чувствует себя желанной.       Она уверена.       — Я готова, — говорит Ванда Наташе. Они обе тянутся, целуя улыбки друг друга.