Зависимость

Тим почти никогда не сбегает, когда кто-то где-то травмируется. Он чувствует запах, конечно, потому что его проклятие вечное и неснимаемое, но его больше не пугает тот факт, что кто-то растревожил его аппетит. Потому что ему предлагают питаться едва ли не чаще, чем это нужно. Однако, грёбаный тур подходит к концу, и Джинджер куда-то уезжает, куда-то, где ему очень нужно быть. И они ведь даже не встречаются, и Тим думает, что это вообще какая-то безумная хуйня — встречаться с Джинджером, потому что, ну... Потому что тогда им в итоге пришлось бы поехать в Амстердам, или куда там ещё, и заключить грёбаный брак, блядь. Он это думает в самый первый день, а потом утыкается в секвенсор, потому что музыка его всегда отвлекает, и он утыкается в секвенсор в любой непонятной ситуации. Через пару дней ситуация становится ещё непонятнее, потому что он так и не вышел из дома с тех пор, а на любые звонки отвечает его автоответчик, потому что он не желает ни с кем разговаривать. И тогда он думает, что с Джинджером он, пожалуй, поговорил бы, и охуевает от этой мысли, и пытается уткнуться в секвенсор как можно глубже, чтобы одни пятки торчали, и никакого Джинджера, пожалуйста. Потом у него кончаются сигареты, и ему всё-таки приходится выйти из дома, и мир вокруг кажется переполненным кровью — словно там зомби-апокалипсис, и все так или иначе травмированы. Он не пил эту чёртову кровь годами, и как-то сдерживался, и его психика не превращала всех людей вокруг в горячие обеды на ножках. Теперь даже недели не прошло, но уже творится какой-то кошмар. Он покупает сигареты и охлаждённое куриное филе, и ест его сырым по пути домой, игнорируя удивлённые взгляды. По правде говоря, он их вообще не замечает, он думает о том, что Джинджер вкусный, гораздо вкуснее, чем даже сырая курица, и у него нет никакой возможности уткнуться в секвенсор, чтобы даже пятки не торчали. И он не делает этого, даже вернувшись домой, потому что это всё равно непродуктивно, да и вряд ли уже поможет. Он чувствует себя наркоманом, и думает, что, может быть, это Джинджер наркоман, и он получил зависимость через его кровь, потому что ему кажется, что он выпил её уже больше, чем в Джинджере её умещается, и наверное, это могло бы так работать. Ещё через день он думает, что он мог бы позвонить Джинджеру сам, и он чувствует себя наркоманом как никогда, и ненавидит себя настолько, что разбивает настольную лампу. И режет себя скальпелем, которым резал Джинджера, а после зачем-то оставил себе на память. Неосознанно. И это почему-то почти не больно. Он рисует красные полоски на ребре левой ладони, ровные и одинаковые, как можно более аккуратно, а потом слизывает кровь и понимает, что его сейчас точно вырвет. И даже не пытается с этим бороться. В итоге, его рвёт желудочным соком, и он вспоминает, что последний раз ел сырую курицу по пути домой, и было это пару вечностей назад. А потом ему звонит Джинджер, и Тим гордится тем, что не позвонил сам. И не знает, что говорить. И поэтому просто спрашивает, когда он вернётся, и вместо его голоса звучит чистая, абсолютная одержимость и жажда, которая впивается в горло Джинджера на том конце телефонной сети. Джинджер сглатывает комок ледяных иголок, образовавшийся в результате, и отвечает ровно два слова. "Завтра" и "потерпи". Грёбаные ощущения в слова не умещаются. Тима немного отпускает, и он утыкается в секвенсор, чтобы скоротать время. И даже заказывает какую-то еду. И даже — что-то съедает. И ненавидит себя немного меньше, совсем немного, потому что ему хватает сознания, чтобы понять, что происходит. Зависимость. Только у Джинджера нет и не было ничего такого в крови, кроме того, ну, что было в крови и у Тима тоже, и у всех остальных, и это точно не вызывает никакой особенной зависимости. Зависимость вызывает кровь Джинджера сама по себе, ну и он сам, заодно. Джинджеру, впрочем, не сильно легче. В какой-то степени, даже тяжелее, потому что уткнуться в секвенсор, препоручив телефонные звонки заботам механического голоса и ударившись в саморазрушение, он не может. Вокруг постоянно люди, и каждого из них он хотя бы раз называет "Тим" и ловит удивлённые взгляды, и извиняется, поясняя, что Тим — это чувак из группы. С которым он много общается. И вроде все понимают, но всё равно ему кажется, что они что-то подозревают. И иногда ему хочется добавить, что он с Тимом трахается. И поит Тима своей кровью. И что он хочет заняться этим прямо сейчас, а не торчать здесь с ними. И, блядь, какого, собственно, хуя. Он просто хотел немного помочь, ну, и немного побыть обедом, конечно, тоже. И, может быть, пару раз кончить. Ладно, много раз. Но не это же вот. И он тоже думает про Тима, Амстердам, отношения, и прочую дичь, и ему хочется себя порезать, потому что раньше это помогало. И это не помогает даже тогда, когда становится и в самом деле больно, и он потом прихрамывает, убеждая всех, что наступил на колючку и ничего страшного. При этом, у него глубокий порез на внутренней стороне бедра, очень высоко, прямо в нежной чувствительной впадинке, где даже Тим его никогда не режет, и где он сам себя не режет никогда. И он жаждет позвонить Тиму, но думает, что это будет выглядеть как-то неловко, и вообще нужно дать человеку отдохнуть от тура, и от себя, и вообще. И ему становится по-настоящему страшно, когда он всё-таки звонит, и слышит голос, который не может принадлежать хоть кому-нибудь живому. И интересует этот голос только одно. Так что, если Тиму легчает, после этой пародии на разговор, то Джинджеру совсем наоборот. Джинджеру надо собираться, если он и в самом деле хочет оказаться завтра у Тима дома. Джинджер вместо этого разрезает себе обе ладони, хотя это и не помогает, и это уже действительно больно. И — разумеется, блядь — он ничего не промывает и не заклеивает, и пропитывает кровью какие-то вещи, и половину вообще забывает. И отрубается в самолёте с таким видом, будто этот самолёт летит прямо в рай. И даже ненавидеть себя за это не может. В аэропорту он думает, что домой не поедет, и так и тащится к Тиму, спросив его адрес у Мэнсона, который искренне недоумевает, почему бы не спросить у самого Тима, но всё-таки диктует. Джинджер знает, что умрёт на месте, если ещё хоть раз услышит то, что слышал по телефону, то самое, что в слова не умещается, то, что похоже на какой-то ментальный яд. К счастью, ничего такого он больше не слышит. Потому что Тим открывает ему молча, и молча обнимает, втаскивая Джинджера в дом, и они молчат ещё кучу времени, сидя на полу у двери, вцепившись друг в друга, словно иначе куда-нибудь упадут. А потом Тиму хочется курить, и он говорит это совершенно нормальным своим голосом, и Джинджер выдыхает, и тоже просит сигарету. И никто даже никого не режет вообще. Они просто засыпают рядом. *** — Почему ты хромаешь? — На колючку наступил, — отзывается Джинджер. Потом вздыхает, и уточняет, что не совсем на колючку, и не совсем наступил. Тим думает, что хочет посмотреть, но так и не произносит этого вслух. Хотя думает он об этом ещё полдня, а потом всё-таки раздевает Джинджера, внимательно разглядывает результаты его вредной деятельности и шепчет "охуеть, блядь, ты тупой". Часть порезов загноилась, и тот, из-за которого Джинджер хромает, тоже, и Тим понимает что-то ещё, что не умещается в слова, и даже не тащит Джинджера никуда. Тим просто берёт стерильный скальпель и обещает, что в этот раз всё-таки будет больно, и ворчит, что он нихуя не медик, но даже не предлагает ему ехать в клинику, заранее гарантированно зная, что Джинджер откажется. И ковыряется скальпелем в загноившихся ранках, выдавливая и вычищая оттуда гной вместе с кровью. И конечно, он чувствует запах, но даже и не думает бросать своё занятие. И заливает каждый вычищенный порез ромом, потому что ничего умнее ему в голову не приходит. И клеем тоже заклеивает, и обещает его так и держать тут с разведёнными ногами, пока всё не заживёт. Голод урчит где-то совсем близко, и Джинджер это отлично видит, и просит — в самом деле просит, чтобы Тим порезал его где-нибудь в другом месте, и это то ещё искушение, но Тим отказывается, не испытывая по этому поводу никаких особых терзаний. Тим жуёт сырую курицу, и сообщает Джинджеру, что он, конечно, гораздо вкуснее, но он, блядь, тупой уёбок, поэтому Тим будет жевать сырую курицу. И в глазах у него что-то, что не умещается в слова, но Джинджер, пожалуй, действительно этого боится. END.