Причина всего

Когда-то алкоголь был необходимостью только на некоторых праздниках, и то Фуджимото Широ часто ругал ее за каждый лишний бокал, вне зависимости от возраста. Сейчас же не проходило ни дня без того, чтобы мусорное ведро не пополнилось еще несколькими алюминиевыми банками, а иногда и бутылками, и отнюдь не дешевого пива, а ощутимо дорогого для кармана вина или вермута. Ничего крепче организм почему-то не воспринимал, но расстройства это не приносило. Когда же пить так часто вошло в привычку – Сюра не помнила. Алкоголем она заглушала боль. Поначалу только физическую, и самым банальным способом – выливала на полученные в сражениях раны, чтобы хоть как-то продезинфицировать их, а потом стала пить, когда на душе скребли кошки и не было возможности выбить дурные мысли из головы иным способом. Рыцарь оправдывала себя и свою привычку именно этим – необходимостью. Вот только сказать, что, найдись другой способ выплеснуть боль и переживания наружу, алкоголь будет забыт навсегда, она не могла. Потому что действительно его любила. Алкоголь она пила в пику наставлениям Широ. Бросившему, предавшему, оставившему, но по-прежнему не желающему уходить из памяти. Иногда он представлялся Сюре деревом, чьи сильные толстые корни уходят глубоко в землю ее разума, оплетают его и по-прежнему формируют так, как угодно священнику. И пусть он умер, пусть он не знает, да и вряд ли вообще когда-то подозревал о ее привычке, она все равно ухмыляется каждый раз, когда пьет, представляя его злящимся и не обладающим властью что-то сделать. Вот только когда он мерещится ей в углу комнаты, качающий головой и тянущий к ней руки, чтобы обнять, Сюра вскрывает предназначенную на завтра банку только для того, чтобы и дальше иметь возможность видеть его добрую и полную заботы улыбку. - Ты – причина всего, - произносит Рыцарь тихо, когда в комнате становится совсем темно из-за порыва ветра, ворвавшегося в распахнутое окно и затушившего свечу. – Всего, что со мной происходило и происходит сейчас. Вся моя жизнь перекроена тобой. А голос, хоть и тихий, почему-то ровный, и язык совсем не заплетается. Ей холодно, очень холодно, но сил встать и закрыть окно или хотя бы стянуть с постели теплые плед и одеяло, нет. Комната перед глазами привычно плывет, и Сюра радуется тому, что успела положить на пол несколько подушек. Последнее, что она видит, прежде чем заснуть – склоняющегося над ней священника с доброй и полной заботы улыбкой, укрывающего ее снятой с плеч сутаной