Незабудки

Зал аплодирует стоя. Свет софитов направлен только на одного человека, что стоит на сцене, оголяя белоснежные зубы и собирая у восторженных зрителей разные букеты цветов. Лилии, розы, пионы — никто не может угадать точного предпочтения парня. Никто, кроме неё. Она стоит за кулисами и слепо верит, что занимает в его сердце такую же огромную часть, как и творчество. В руках её — скромные незабудки. Сегодня она выглядит особенно потрясающе. Долго подбирала платье, стаптывая ноги в кровь и мозоли по магазинам в поисках того самого, чтобы ему понравилось. Она желает, нет, жаждет, что он заметит её старания; что ему не будет дела до любимых незабудок, потому что встретится взглядом с ней, — его любимой, его неповторимой, единственной музе. Хочет увидеть его взгляд, полный любви и благодарности, что она ждёт. Ждёт его одного каждую ночь в своей холодной кровати с включенным ночником. Она надеется, что после нового сочинения он вернётся в спальню, довольный и счастливый, прижмется к её телу и скажет тихое «спасибо, любимая». Спасибо за остывший завтрак, к которому он так и не притрагивается, спасибо за тишину в доме и ходьбу на цыпочках, спасибо за поцелуи в макушку и массаж затёкшей шеи, спасибо за те самые незабудки, что так бессменно появляются на его рабочем столе со стопкой огромных нотных тетрадей. Люди продолжают громко аплодировать, выкрикивать слова восхищения, а парень заглядывает каждому в глаза. Так, будто его вдохновение — это они. Каждый из них знает его имя, его творения, но никто не знает его путь, по которому он вышагивает широкими шагами с глазами безумца и безнадежного романтика, а позади него плетётся девушка, что так старательно подбирает каждый листок с перечёркнутыми нотами, каждую его истерику выслушивает до конца, принимая как должное и заслуженное, а после поглаживает по спине и приносит горячий чай с лимоном. — Ты слышала? — Юнги был взбудоражен, его взгляд метался из угла в угол, за кулисы и вновь на сцену, где краем глаза все еще видны зрители. — Слышала, — она делает неуверенный шаг в его сторону, чтобы подарить парню те самые незабудки, которые девушка держит, не выпуская с начала выступления. Цветы уже впитали весь пот с ладоней, её вдох и выдох восхищения своим мужчиной и запомнили частоту ударов сердца. — Тебе понравилось? Невероятно! Тебе не могло не понравиться, — его руки полны букетов, и он даже не думает их выпускать. Он неловко улыбается её протянутой ладони с незабудками и отмахивается. — У меня сейчас руки отвалятся. Он говорит это слишком просто. Не думает, что слова могут задеть её. А она с горечью глотает ком в горле, прижимая букет к груди и скромно улыбается, опуская голову, желая спрятать от глаз парня красные щёки и накатывающиеся на глаза слёзы. Но, может быть, он бы и не заметил этого, смотри она в открытую. Сейчас он ослеплён своей работой, своим творением и признанием публики. Они добирались до дома на такси под его монолог о том, что это первое такое выступление, где он показал себя полностью, отдавая зрителям всего себя без остатка. А она знает, что он гениален и выкладывается каждый раз по полной, отдавая душу на растерзание слушателям и пианино. Она восхищается им, превознося как покровителя, равняя с Богом, называя любовью всей своей жизни. Она гордится им, по-настоящему и без зазрения совести. Не смела усомниться в нём даже тогда, когда он терял надежду на своё великое возвращение на сцену. Целовала пальцы, когда они гуляли в морозную погоду, не желая его расстройства. Вначале их отношений Юнги был очарован, да что там, заворожён своей музой. Он называл её избранной, той самой — единственной и созданной для него одного. Он олицетворял её как прекрасную фигуру, появившуюся тогда, когда отчаяние съедало его с головой, не выплевывая кости. Он изучал её, каждый изгиб тела и каждую частичку души. Принимал её «люблю» как что-то немыслимое и незаслуженное для него. Всё, что нравилось ей, он принимал за свои вкусы. А она любила незабудки. Он тоже их полюбил, но не больше, чем пианино. Холодная постель вновь встречает девушку, ничуть не притягивая к себе своим одиноким видом. А Юнги вновь укрылся в своём убежище с нотными тетрадями. С порога он засел за пианино и начал наигрывать новую мелодию, зажмурившись и наклонившись ухом ближе к клавишам, что-то мыча под нос. Привычное дело — заменять увядший букет синих цветков на новый, свежий и такой же прекрасный как старый в свое первое цветение. На столе все также разбросаны чернильные листки, а Мин мечется между ним и пианино, то и дело сбрасывая новые записи и хватаясь за старые. И в какой-то момент его лицо искажается от ужаса, а девушке приходится затаить дыхание. Звук разбивающегося стекла заседает в ушах, а прозрачная жидкость размывает на помятых бумагах чернила. Такой тишины не было в доме еще ни разу до этого дня. Юнги садится на пол, упираясь локтями в колени и зарываясь ровными пальцами в волосы. — Ты уничтожила мою музыку, — он говорит так тихо, что слова еле касаются слуха девушки, что стоит в ступоре и не знает, куда деть руки. — Я всё исправлю, — голос дрожит, как и всё тело. Она пытается спасти последние сухие куски бумаги, откладывая их на пол рядом с Юнги. — Всё исправлю, — повторяет, как заученную мантру. — Нет, — его голос отдаёт холодом, касается самого её сердца, и она чувствует, как начинает мёрзнуть. — Убирайся, — парень поднимается, хватая девушку за руку и обращая заплаканные глаза на себя. Он видит размазавшуюся тушь на её щеках и непроизвольно проводит параллель с размывшимися чёрными нотами и кривится. Ему становится противно от неё. Она кажется не той, что ему нужна. — Я сейчас всё уберу, Юнги, я всё сделаю, — дрожащие губы размыкаются не до конца, отчего слова кажутся немного сжеванными, но Мин разбирает. — Нет, катись к чёрту, — он сжимает кисть её руки сильнее, а после откидывает в омерзении, вытирая ладонь о свою футболку. — Пошла вон! Он ни раз прогонял её, ни раз винил в своём отсутствии вдохновения, но это было так, словно он отмахивался, а она глотала обидные слова и старалась держать обиду глубоко в себе. Но сейчас он говорил это иначе. Она заметила в его голосе обвинения, а в глазах разочарование и презрение. Никогда раньше она не чувствовала себя так ничтожно. Девушка действительно думала, что разрушила его творение, наплевав парню в душу. И корила себя ничуть не меньше, чем он сейчас ненавидел. Она ушла, не забрав вещи. Просто исчезла, оставив всё, что у неё было. Вещи, тепло, уют и парня, завороженного пианино. На утро он проснулся в привычном месте. Его посетила новая идея, музыка лилась из его головы, растекаясь в пальцы, которые выводили новые художества на клавишах. Он был по-настоящему счастлив. Не мог дождаться, когда она услышит. Когда она вновь похвалит его, а в её глазах вновь выразится любовь и восхищение, которое он с упоением проглотит и не заметит. Она подарила ему эту мелодию, она стала матерью этого произведения. И он хотел сказать долгожданное ею «спасибо». В этот раз он не хотел ночевать в обществе нотных тетрадей и верного друга — пианино. Он хотел обнять её, вдохнуть запах её волос и признаться в вечной любви. Впервые за шесть лет совместной жизни он готов был произнести заветное слово, которое решило бы его дальнейшую судьбу. Но он уже всё сказал. Ещё вчера, когда был не в себе и слова произносились с горяча. Холодная постель встречает парня, ничуть не притягивая к себе своим одиноким видом. А у пианино завял синий букет незабудок.