Опиум

      Чужие, но в то же время такие родные пальцы плотно обхватывают тонкую шею, сдавливая до такой степени, что лицо приобретает бледный оттенок. Доступ к лёгким становится почти невозможным, хрипы в голосе и слёзы на щеках уже не удивляют, но каждый раз так страшно от мыслей, что вот-вот, и кислород больше никогда не наполнит уже обездвиженное тело, не разгонит кровь по усохшим сосудам. Он пытается убрать руку от себя, крепко впивается ногтями, за что получает заслуженное – сначала сильную пощёчину, а затем резкий удар головой о деревянную спинку кровати. Картинка перед глазами расплывается, ужасная боль и пульсация в висках напоминает о том, что он всё ещё жив, но умереть было бы куда лучше в этом случае. Его совершенно не жалеют, опускают лицом в подушку и не дают поднять голову в течение минуты, и только потом дёргают за волосы, подарив эти две секунды для глотка воздуха.       Такие вещи стали обыденностью в жизни Паши, он не помнит ни единого дня после встречи со своим избранным, когда бы над ним не издевались; что морально, что физически – было невероятно больно. С раннего возраста он мечтал всем сердцем встретить своего человека, вглядывался в каждую метку на телах других людей, прожигал взглядом до тех пор, пока его не одёргивали, а затем, поникший духом, переставал этим заниматься, свято веря, что любовь придёт к нему сама. И любовь действительно пришла, поначалу такая чистая и светлая, но лишь до тех пор, пока избранный не узнал об их связи. Теперь ты никуда не денешься.       Дом стал для Паши настоящей тюрьмой, откуда нельзя было выходить, даже один маленький шаг за порог мог обернуться настоящим кошмаром, а балкон и подавно был закрыл. Когда Арсен приводил друзей, зачастую летели унижения, после которых Паша закрывался в комнате и долго, очень долго плакал под одеялом. На теле ещё не зажили раны, которых станет в разы больше, когда избранный вернётся ближе к ночи. Снова будет шёпотом говорить Паше о том, что он бесполезный и некрасивый, и слова эти ранили сильнее, чем ожоги от окурков на запястье или удары в живот. Ни о какой больнице и речи идти не могло, и кто знает, сколько неправильно сросшихся переломов и повреждённых органов внутри.       Несмотря на всю грязь в свою сторону, Паша был достаточно любвеобильным мальком и продолжал испытывать чувства к Арсену, даже вопреки его словам надеясь, что и сам он что-то значит для него помимо игрушки для избиений. Ночью, когда Арсен крепко засыпает, Паша аккуратно забирается под его крепкую тёплую руку, представляя, что его обнимают и прижимают к себе. Он утыкается в грудь, бесшумно пускает слёзы и нежно, буквально невесомо касается тела напротив. Он безумно любит этого человека, но каждый раз ощущает, что не доживёт до того момента, когда Арсен будет проявлять к нему заботу. А ведь так хочется быть любимым, жить в понимании и уюте, выходить вместе из дома.       — Мне хочется, чтобы Вы любили меня, потому что я сильно люблю Вас.       — Правда? Иди сюда, сладкий.       Арсен хлопает по коленям, подзывая к себе, а Паша с удовольствием делает это, опускаясь на них. В его сердце живёт надежда на лучшее, и снова, уже в который раз она подводит его. Старший грубо и неожиданно хвататет за нижнюю челюсть, притягивая к себе, и в лицо говорит:       — Слишком много хочешь.       Местами бывали моменты, когда Паше удавалось получить хоть немного тепла. Обычно это случалось, когда Арсен был в настроении. Он приносил какие-нибудь подарки в виде красивой одежды, разрешал прикасаться к себе намного больше обычного и даже целовал. Младший ценил эти мгновения и записывал в личный дневник, потому что понимал, что под вечер ему снова может достаться, что и происходило на самом деле. Он думал, что Арсен его тоже любит, просто очень часто злится и срывается. Терпел абсолютно всё и выполнял так, чтобы ему нравилось.       — Паш, дорогой, скажи, ты ведь любишь выпить?       — Я не пью, папочка.       — Отлично, вылизывай, – Арсен указал на разлитый по полу алкоголь.       Пашу слегка трясёт, появляется желание запереться в туалете, но был огромный риск для здоровья. Мальчик послушно опускается на колени, а затем, наклонив голову, касается языком испачканного паркета. Вкус водки был чужд и отвратен, внутри всё неприятно жгло, начиная от языка и закачивая глоткой. Паша никогда в жизни не употреблял спиртное и сейчас немного жалел о том, что был не подготовлен.       — Какой ужасный прогиб, мог бы проследить за этим.       И Арсен пинает, так сильно, чётко в бок, после чего Паша с болевым стоном выгибает спину, выпячивая задницу и продолжая начатое. Под конец его жутко тошнит, чувствует он себя ужасно, голова кружится и раскалывается.       — Отправляйся в комнату.       Самое страшное начиналось, когда Арсен был возбужден, и тогда Паша мысленно прощался со всеми частями своего тела, особенно с задом, ведь старший очень любил порку. Ему доставляло нереальное удовольствие видеть, как на только что зажившей заднице вновь появляются кровоточащие горизонтальные полосы багрового цвета. Паша в такие моменты пытался расслабиться, но это удавалось так трудно, ведь от кожи там не оставалось живого места. После такого он, бывало, дня три почти не поднимался с кровати.       — Считай пятьдесят ударов. Собьёшься – начинаю заново.       А что касалось продолжения, то это так же зависело от настроения и самого Паши. Если хорошо старался, то его тщательно готовили и даже разрешали возбудиться, а затем кончить. Но если Арсену что-то не нравилось, то младший обычно мучился половину ночи от невозможности получить разрядку, скулил и дрожал с ограничительным кольцом на основании члена, или же старший просто неожиданно мог войти так, что Паша не успевал попросту возбудиться от боли.       Мальчик зачастую поглядывал в окно, наблюдая за людьми, на лице которых читалось счастье. Он завидовал таким людям, хотел быть таким же, как и они – радостным и беззаботным, но если сейчас он не уберётся в квартире до состояния блеска, то либо просто побьют, сказав ужасные слова, либо будут насиловать до потери сознания. Не такую жизнь он себе представлял в свои шестнадцать лет. С родителями ему разрешали разговаривать только в присутствии самого Арсена. Паша рассказывал об идеальной жизни, которой ему никогда не видать на самом деле, и только попробовал бы он сказать правду, наверное, был бы уже мёртв.       — Твои родители никогда не узнают, как хорошо тебе живётся со мной. Ты ведь любишь меня, не так ли?       — Люблю, папочка..       Однажды утром, когда Паше было особо плохо из-за вчерашних издевательств, он обнаружил, что дверь в квартиру приоткрыта. Сначала подумал, что это проверка, поэтому просто закрылся изнутри, почти не отходя от неё, ведь Арсен мог вернуться в любой момент и нужно будет открыть ему сразу, как только послышится стук. В голове появлялись мысли о том, что можно попробовать сбежать, да, на полном серьёзе сбежать отсюда к родителям. Может, это единственный шанс избавиться от мучений? Паша уже давно понял, что любовь любовью, а жить всё равно хочется по-человечески. Хочется к маме в ласковые руки, в тёплые объятия, услышать нежные слова и почувствовать заботу. Мальчик быстро одевается, и окинув взглядом дом напоследок, выбегает из квартиры, хлопнув входной дверью. Спускаться по ступенькам было крайне непривычно спустя почти год присутствия в квартире, но преодолеть их получается в итоге. Паша бежит куда глаза глядят, на улице так светло, людей слишком много, это очень пугало поначалу, но главное, что он смог это сделать. Он не успевает добежать до второго поворота, как его резко хватают за руку и поворачивают в свою сторону. По лицу тут же прилетает удар.       — Что ты себе позволяешь, разве я разрешал тебе выходить из квартиры?       — Я устал быть игрушкой для побоев, просто никем для тебя, пустым местом, человеком без прав на счастье. Мне больно, ты даже представить не можешь, как мне больно. Я живу в страхе, ты понимаешь? Каждый день я боюсь умереть, зная, что тебе будет плевать. Закопаешь меня где-нибудь и забудешь обо мне. Ну поболит метка, и ладно, исчезнет, потом тебе точно станет лучше. Найдёшь ещё кого-нибудь и продолжишь развлекаться. А я хочу быть любимым, хочу объятий каждый день и чувств, хочу спать с кем-то только по согласию и с искренними чувствами, а не так, как и когда захочется одному тебе. Неужели ты не видишь, как я страдаю от всего этого? Тебе весело издеваться надо мной, смешно, когда мне плохо. Знаешь что? Это вовсе не та жизнь, которую я хочу прожить. У тебя есть друзья, есть человек, который тебе предан, а у меня нет этого. Я.. я не люблю тебя.       Они оба замерли в этот момент. Арсен никогда не говорил такого в лицо Паши, прекрасно зная, что после подобных искренних вещей связь между избранными разрывается, поэтому уж точно не ожидал такого от младшего. До него начало доходить то, что при разрыве этой связи становится так больно на душе, что словами не передать, а только и хочется, что кричать и разрывающих изнутри чувств. Неужели Паша действительно готов был вытерпеть жгучее исчезновение метки, чем терпеть Арсена? Парень ослабил хватку руки, но не отпустил чужую ладонь, может, хотя бы в эти последние секунды, когда они всё ещё принадлежат друг другу, он не будет причинять боль другому. От тех слов, что как копья вонзались в душу, Арсену стало не по себе. Он зашёл слишком далеко, даже очень, сам того не понимая. В глубине души он любил Пашу, не выпускал из дома, потому что боялся потерять, и на самом деле считал его красивым, понижая мальчику самооценку. Прокрутив в голове всё то дерьмо, которое он вытворял почти год, стало стыдно перед человеком, который был предначертан судьбой. Он ждал, когда в груди начнёт колоть, смотрел на свою руку в ожидании исчезновения небольшого и аккуратного дельфина, но этого до сих пор не происходило. На худенькой руке Паши он тоже оставался с яркими очертаниями, даже его серовато-голубой оттенок не исчез. Арсен в недопонимании поднял взгляд на Пашу.       — Люблю..       Честно признался мальчик. Как бы ему ни хотелось на свободу, а свои чувства никуда деть он так и не смог. Не смог заставить себя ненавидеть, даже весь этот ужас перед глазами не в силах избавить его от чувств. Арсен молча притянул растерянного подростка к себе, впервые так нежно коснувшись его губ, наконец ощущая всю их прелесть. Пашу ударил такой шок, что он не смог отвечать поначалу, а затем, решив не упускать возможности, трепетно ответил.       — Что Вы..       — Нет, больше никаких "Вы". Мы ведь не чужие люди, Паша. Прости меня, пусть даже этих слов будет недостаточно для того, чтобы всё исправить. Я не думал, что всё зайдёт так далеко, и если ты нуждаешься в этом, я постараюсь дать тебе то, о чём ты мечтаешь. Мне стало страшно, что я могу потерять тебя, потому что тоже люблю и.. не знаю, как объяснить свои поступки.       — Я простил тебя, правда. Только пообещай, что ты обязательно исправишься.       — Я буду стараться, Паш. Не молчи, если я что-то делаю не так. Давай.. завтра же навестим твоих родителей вместе, а сейчас, если хочешь, мы можем прогуляться.       — Я бы не отказался от всего этого.       Паша покрепче взял Арсена за руку, направляясь в сторону тех мест, по которым он скучал. Старший начинал видеть прелесть в таком отношении друг к другу, понимать, что забота о любимом человеке тоже приносит огромное удовольствие, для этого не обязательно запугивать и "ставить на место". Место Паши рядом с любимым человеком, который протянет руку и согреет, и впредь он будет стараться соответствовать этому человеку.