Он очень хотел верить в это

      Внимать музыке ее голоса Алексиосу становилось труднее. Мелодия начинала внушать страх, на душу его падала тень, и он бледнел и внутренне содрогался от этих звуков, в которых было столь мало земного. Новое государство? Создание новой республики с единым правлением? Непостижимая, отравленная порчей таинственность слов Аспасии гнела, как злое заклятие, а в ее лживо святом, красноречивом лице так четко отображалось страстное желание подчинить Кассандру своим взглядам. Проклятая Аспасия! Она извлекала из остывшего пепла мертвой философии приглушенные слова и своим таинственным смыслом хотела выжечь неизгладимый след в памяти его сестры. Не бывать этому! Культу Космоса однажды удалось разлучить их, раскидав по всей Греции и натравив друг на друга, больше Алексиос не позволит им врываться в их жизнь, и не наступит на его душе покоя до тех пор, пока последний Культист не испустит дух и не отправится в царство теней.       Четко, бесстрастно и холодно призывала она примкнуть Кассандру, эти простые звуки в ушах расплавленным свинцом, шипя, изливались в его мозг. Годы… годы могут исчезнуть бесследно, но память об этом мгновении – никогда. Он будет помнить вечно, как тенью скользнул по силуэту в фиолетовой тунике и оказался за худой спиной, в его правой руке тусклыми бликами старого серебра уже играл длинный клинок, покинувший ножны. Алексиос рассек им загустевший воздух, успев обнять Аспасию так, чтобы ее тело не смело шевельнуться, и почувствовал одним движением, на сколь мягка и податлива оказалась ее плоть. Клинок был всажен в спину глубоко, по самую граненную рукоять.       – Единственный мир, который ждет тебя, – Тартар. Так отправляйся же туда, в объятия Аида, – прошипел Алексиос в ухо Аспасии медленно, чтобы она точно услышала каждое его слово, и твердо повернул руку с клинком, ощутив, какими хрупкими были ее органы и как оружие разорвало их, вызвав в женской груди короткий, предсмертный всхлип. По ее телу пробежала легкая дрожь.       Тело Аспасии бессильно опустилось подле его ног. Открытые глаза теперь ее были лишены жизни, лишены блеска и, казалось, лишены зрачков.       Гул приближавшихся шагов вывел Алексиоса из ступора, он успел только поднять глаза в их сторону, когда в него врезалась грудь и руки обвили ему шею.       – Алексиос. Все кончилось.       Кассандра…       – Не надо! Отпусти! – рявкнул он с грубостью и отшатнулся.       Наконец его пылающий взор обратился на сестринское лицо. Его гнев вспыхнул с яростной силой, и тщетно пытался он совладать с ее странной и необоримой властью. Он жаждал так долго смерть этой Культистки – этого предводителя лживых политиков – с иступленным безумием ждал момента, когда покончит с этой змеиной властью и обезопасит свою семью. Теперь все было кончено. Все остальное отступило и исчезло. Только его собственная дрожь осталась и смятенные мысли, которые овладели им. Он ощущал себя жалким.       – Не смей меня жалеть! – продолжал Алексиос. – Мне противна жалость!       Но Кассандра отказывала отступать, она, не чинясь, пальцами взяла его за опущенный подбородок и подняла так, чтобы их глаза встретились.       – Это не жалость, Алексиос, – сказала она серьезно. – Ты мой брат. И все, что я хочу, это поддержать тебя. Хочу, чтобы ты знал, я всегда буду рядом, смогу защитить и всегда быть на твоей стороне. Лишь на твоей. Я ни за что не предам тебя.       Она снова его обняла, в этот раз сильнее и неудержимей, руки ее были длинными и напористыми, Алексиос чувствовал ее учащенное, немного рваное дыхание. Такими безобидными словами и таким простым движением она разгромила его, заставила багряную кровь потоками отхлынуть от висков к сердцу.       – Ты обещаешь? – спросил он.       – Клянусь.       Он прижался носом к сестринской косе, руками, забрызганными чужой кровью, обвил впервые сестринский стан так сильно, что слышал, как ремешки по бокам ее кожаной кирасы скрипнули. Это было далеко уже не то подобие жалких объятий, какими одарил он Кассандру на горе Тейгет после раскаяния, сейчас он по-настоящему прижимался к ней, вдыхал цветочный запах ее шелковистых заплетенных прядей и твердо верил ей.       – Если вздумаешь обмануть – я убью тебя, – тихо предупредил он.       – Если таковое случится, я лично вручу тебе копье нашего деда, чтобы ты это сделал, - шепотом ответила она.       Она не посмеет, не посмеет обмануть. Алексиос верил в это и потому с недрогнувшим сердцем последует за ней в самый сложный и запутанный лабиринт ее пути. Ибо не быть ему счастливым без нее, ибо ее объятия, только ее одной были и будут дарить спокойствие и уверенность его душе. И покуда они вместе, не склонятся над ними ни цикута, ни кипарис.       Он верил в это.       Они давно порвали со Спартой, да и Спарта не вспоминала о них.       Они будут жить только в себе и только ради семьи, ради себя.       Он очень хотел верить в это.