Танец Хаоса. Одинокие тропы

Летели они долго, кажется, целую вечность. А может, Гаярвион просто так казалось, потому что от перевернутого положения и злости кровь так и приливала к голове. Совсем скоро ей стало дурно, и ярость как-то отошла на второй план. Да и Милана прекратила посмеиваться, замолчав и сберегая силы. Ей-то, учитывая кровопотерю, было, скорее всего, еще тяжелее. Красные капли еще долго срывались с ее сапога вниз при том, что рана затянулась. Видимо, наполнился он едва ли не под край. В конце концов, Гаярвион все-таки вынуждена была попросить анай перевернуть себя. В висках немилосердно пульсировало, засаднил нос, и Гаярвион поняла, что лучше уж пережить унизительный, пугающий ее до визга процесс переворачивания, чем потерять сознание и, в конце концов, умереть долгой и мучительной смертью. Она сама не единожды наблюдала, как таким образом пытали дермаков, чтобы заставить их говорить: вешали вниз головой и держали так часами, пока у них из носа и рта не начинала хлестать кровь. Тогда они становились гораздо сговорчивее. А потому теперь она всем телом прижималась к Милане, обхватив ее руками и ногами, и старалась забыть о том, как та подбрасывала ее высоко в воздух и ловила в полете. Ужасное ощущение, совершенно отвратительное. Будто все ее органы в одно мгновение с грохотом рухнули прямо в пятки, да так там и остались. То ли от пережитого страха, то ли от истощения и усталости последних дней тело теперь стало каким-то чересчур чувствительным, словно все нервы оголились, вышли из-под кожи наружу и теперь даже от самого крохотного касания Гаярвион вся покрывалась мурашками. Спине, рукам и ногам было очень холодно на высоте, где привольно гуляли ветра, а груди и животу – очень жарко от разгоряченного тела Миланы. И в связи с этим она ощущала неловкость, злость и отчего-то уж совершенно точно не имеющее никакого смысла смущение. Она же не по собственному желанию влезла на руки этой женщине, так чего же тогда было смущаться? Они ведь жизнь свою спасали прямо сейчас, уже дважды за пару дней едва не погибнув. Естественно, что от стресса ее трясло. Но думать об этом дальше не имело никакого смысла. В конце концов, она даже начала слегка придремывать, положив голову на плечо Милане и прикрыв глаза, чтобы перед ними так не мельтешили всполохи от ее огненных крыльев. И разбудил ее негромкий, звучащий сипло голос волчицы, прозвучавший прямо над ее ухом: - Королевна, мне надо узнать у тебя кое-что. Гаярвион сонно встрепенулась, вскидывая голову и морщась от ледяных мурашек, буквально стянувших кожу на спине. - Что ты хотела спросить? - постаравшись звучать как можно бодрее, отозвалась она. Не стоило этой женщине знать, что она уснула на ее руках. Это было как-то чересчур. - Где дермаки берут воду? – в голосе Миланы не было ни насмешки, ни затаенного злорадства, только напряжение. - У них есть колодцы. – Гаярвион нахмурилась, заставляя себя проснуться окончательно и сосредоточиться на разговоре. – Они роют скважины вдоль дорог, по которым перемещаются, потому что не все кланы способны рыть тоннели под землей. Бардуги, например, бегают только по поверхности, как и гвиры. А вот онды и граты предпочитают кротовые норы. - Поняла, - буркнула Милана, согласно мотнув головой и не добавив больше ни слова. Гаярвион подождала, скажет ли она что-то еще, и, так и не дождавшись, спросила: - А к чему вопрос? - Нам нужно пить, - невозмутимо отозвалась та. – А вещмешок остался у бардугов. - У бардугов? – воскликнула Гаярвион, мигом просыпаясь и чувствуя, как внутри вновь поднимается раздражение. – Куда ты смотрела вообще? Как могла бросить еду?! - Или тебя, или еду, королевна, - вот на этот раз Милана усмехнулась, и Гаярвион сразу же вновь вспомнила, почему она так сильно раздражает ее. – И то, и другое я бы унести одновременно не успела. Гаярвион прищурилась, в холодной ярости размышляя о том, с каким наслаждением она бы с позором выгнала эту женщину из своей страны. Но все это впереди. Пока же им до этой страны еще нужно было добраться, а значит, нужно было мыслить трезво. Оставив ярость тлеть внутри, она сосредоточилась и сухо заговорила: - Воду мы сможем найти в предгорьях. Там должны быть ручьи, и добраться до них незамеченными будет легче, чем до колодцев, расположенных у дорог. А вот с едой будет туго. В Островерхих горах нет ничего живого. - Поняла, - кивнула Милана. Спрашивать, что едят дермаки, она не стала, да это и без того было понятно. Гаярвион припомнила грубый кислый хлеб, которым кормили ее бардуги на дороге к Остол Горготу. Наверное, где-то в Стране Мрака были территории, на которых его выращивали, но она не знала, где они располагались. Оставался еще вариант напасть на отряд дермаков и попытаться отобрать у них еду. Но вряд ли вдвоем они смогли бы это сделать, да и не факт, что у дермаков имелись бы при себе лепешки. А значит, приходилось лететь наперегонки со временем. Прикинув в уме, Гаярвион уточнила: - Сколько нам лететь от гор до рва? - Дня два с учетом того, что я начну уставать, и мне потребуется больше отдыха, - сообщила ей Милана. - А до гор сколько осталось? - Вон они. Гаярвион вывернула голову, отстранившись от Миланы и вызвав этим ее недовольное ворчание. Они опасно покачнулись в воздухе, но анай удержала равновесие. Должно быть, она и впрямь сильно устала и ослабла от кровопотери, раз даже от простого движения Гаярвион теряла опору. А значит, возможно, они и за два дня не успеют добраться до рва. Нужно было найти способ добыть еды, но пока еще ничего толкового в голову Гаяре не приходило. А перед глазами в свете серебряных звезд открылось захватывающее дух зрелище. Горы прорывали тучи насквозь, вырастали из белого марева облаков, будто частокол, протыкающий небо. Их не просто так звали Островерхими: вершины их напоминали заточенные и обожженные колья, которыми обычно укрепляли оборонительные рвы, и ни на одной из них не было заметно даже намека на снег. Высокие, вздымающиеся стеной так, что приходилось голову задирать, черные, как сама ночь, острые, будто клыки хищника. От этих гор веяло какой-то мрачной безысходностью, отчаяньем, смирением. Гаярвион внезапно подумалось, что она первая за тысячи лет бернардинка, которая видит эти самые вершины. Их всегда толстым слоем скрывали облака, и насколько они высоки на самом деле, не знал никто из живых. А еще выходило, что, должно быть, когда-то небо над Страной Мрака было чистым. Ведь пращуры не просто так дали название горам, не просто так старые легенды рассказывали о склонах-кинжалах, голых и черных как ночь. И вот теперь она собственными глазами видела то, что было сокрыто от глаз людей целую толщу времени. И да, перевалить их без крыльев явно не было никакой возможности. Недаром их еще называли Черной Стеной, за которой лежит смерть. Пики лепились так близко друг к другу, что между ними не виднелось никакого зазора, склоны, медленно сползающие в облака, стояли монолитной стеной. С одной стороны это уберегало Бреготт от неожиданного нашествия дермаков, которые не могли преодолеть эти стены ровно так же, как и люди. С другой, точно так же не позволяло Бреготту раз и навсегда победить в этой борьбе, уничтожив Остол Горгот. Но это пока. Гаярвион прищурилась, с ненавистью глядя на черные пики. Род Эрахиров еще не прервался, и его наследница станет первым человеком, которому удалось сбежать из-за Черной Стены. А потом она развалит этот край до основания, изничтожив всех этих выродков, этих искаженных уродов с вывернутой наизнанку природой. И не останется больше никакой Страны Мрака никогда. Они приближались к горам быстро, и вскоре черные скалы поднялись над их головами, выросли до самого неба. Гаярвион вынуждена была признать: крылья Миланы позволяли ей преодолевать очень большие расстояния с приличной скоростью, на которые даже самый быстрый скакун вряд ли был способен. Да только и сил это отнимало немало. Потому что дышала волчица тяжело и рвано, да и крылья за ее спиной бились все натужнее, рывками выталкивая их вперед. Ну да ничего, они ведь уже почти подлетели к склонам. Осталось еще буквально несколько сот метров, и можно будет приземлиться, передохнуть. А там и вода найдется. Гаярвион широко зевнула, бросив взгляд на восток, где над самым краем облаков начала заниматься бирюзовая заря. Из-за этого белые волны превратились в лазурь, так похожую на напоенные солнцем морские воды, только недвижимую. Да, нужно было признать: летать было необыкновенно здорово. Не нравились ей только броски туда-сюда. Ну, и одежду нужно было иметь соответствующую, потому что сейчас ее от переохлаждения спасала только близость к Милане. Внезапно волчица резко просела в воздухе на десяток метров, ухнув вниз так быстро, что у Гаярвион зубы во рту клацнули. Она даже не успела испугаться или закричать, только краем зрения зацепила какую-то вспышку, мелькнувшую над ее головой и сопровождающуюся свистом. Следом за этим Милана натужно зарычала и вновь бросилась в сторону, меняя направление полета так резко, что Гаярвион и уследить за ним не могла. А мимо вновь свистнуло, и на этот раз она уже прекрасно поняла, что это было. Стрела, ушедшая вверх по длинной дуге, а затем начавшая свое падение в молочное марево внизу. - Что происходит?! – крикнула она, крепко держась за Милану и крутя головой по сторонам, чтобы высмотреть, кто напал на них. Отстраняться от нее Гаярвион не рискнула, чтобы не мешать движению, хоть это и стоило ей огромных усилий. Она не привыкла жаться к кому-то во время битвы, она предпочитала сражаться самостоятельно. Но сейчас иной возможности просто не было с учетом того, что они болтались в воздухе на расстоянии сотен метров над землей. - Гринальд, бхара их раздери! – рявкнула в ответ Милана, и в первый момент Гаярвион даже не поняла, что она имеет в виду. А потом какой-то силуэт сильным рывком вынырнул из облаков неподалеку от них, выталкивая себя вверх с помощью громадных орлиных крыльев, и вот тут-то Гаярвион и вспомнила смутно знакомое слово. Да, конечно, она не раз слышала песни и предания о легендарном крылатом народе Орлов, которые когда-то были самыми надежными союзниками эльфов. Но она не провела никакой аналогии между этими сказками и теми крылатыми людьми, что пленили ее у Кьяр Гивира. Как раз потому, что гринальд всегда были союзниками эльфов в борьбе с Сети’Агоном. Всегда! Их вторым именем было слово «вельнэ», на древнеэльфийском означающее верный. Почему же сейчас они нарушили это свое слово? И как вообще это могло произойти при том, что в Этлане их не видели последние три тысячи лет как минимум? Впрочем, вряд ли сейчас было время задавать все эти вопросы. Потому что вынырнувший из облаков крылатый мужчина сразу же вскинул лук, оттягивая тетиву к самому уху, и в следующий миг стрела сорвалась с его рук, черной молнией прорезав предрассветное небо. - Милана! – взвыла Гаярвион, пытаясь хоть как-то предупредить ее и понимая, что это совершенно бессмысленно просто потому, что стрела летела гораздо быстрее, чем она проговаривала слога. А еще потому, что анай буквально нутром почуяла тревогу, сложила крылья и просто упала вниз. Стрела свистнула в нескольких миллиметрах над их головами, Гаярвион даже ощутила едва заметное касание оперения, самым краем мазнувшего по ее волосам. В следующий миг влажная ледяная вода обхватила ее тело, и она громко охнула от неожиданности, выкатывая глаза. Вокруг них замелькало белое водяное марево, Милана уходила по узкой спирали вниз, и перед глазами у Гаярвион все закрутилась. Неожиданно Милана вскрикнула, резко отскакивая назад, и руки ее на спине Гаярвион разжались. Взвизгнув от неожиданности, Гаярвион изо всех сил вцепилась в нее руками и ногами, а Милана упала спиной вниз. Облака бросились Гаяре в лицо, перед глазами мелькнули руки Миланы, выхватывающие из ножен за плечами катаны. Лезвия на миг поймали и преломили свет от крыльев и сразу же исчезли. - Держись! – рявкнула Милана, складываясь в воздухе и обрывая полет. Их знатно тряхнуло, анай ударила крыльями и начала уходить в сторону, но медленно, неуклюже. Вес Гаярвион явно мешал ей. Она закрутила головой вокруг так, чтобы не мешать Милане, но и пытаясь при этом оценить обстановку. Мимо мелькнул силуэт человека с огромными крыльями, он вдруг бросился вперед, буквально налетел на Милану. Гаярвион взвизгнула, услышав, как прямо за ее спиной со звоном сшибаются клинки, ощутив жесткое сопротивление удару в теле Миланы. Затем крыло анай выгнулось, почти что опалив кожу Гаярвион жаром кузнечной топки, в попытке хлестнуть гринальд, но тот ушел из под удара. Мимо свистнула стрела, на этот раз падая сверху вниз. Милана отшатнулась вбок и рухнула следом за ней, отчаянно колотя крыльями и только ускоряя падение. Широко распахнувшимися глазами Гаярвион видела две фигуры гринальд над ними, стремительно отдаляющиеся. Они казались еще больше из-за распахнутых за спинами крыльев. Один из них вновь натянул лук, спуская с тетивы тяжелую толстую стрелу. - В сторону! – взвизгнула Гаярвион, и Милана неуклюже дернулась вбок. На этот раз не так хорошо и быстро, как раньше. Стрела прошила левое крыло насквозь, по касательной зацепила предплечье Гаярвион, и та не сдержала вопля боли, когда обожгло кожу. Но ледяные капли воды сразу же притупили ее, да и не до того было. Темно-серые, стремительно темнеющие перекаты облаков вокруг них поглотили гринальд, скрыли их от глаз. Милана вновь изломалась, пытаясь выправиться в полете, уйти в сторону. Гаярвион сейчас плохо соображала, - да и немудрено, что так, - но предположила, что она, скорее всего, пытается затеряться в облаках и уйти от преследования. Крылья бились перед лицом Гаярвион с силой, она всем телом ощущала, как тяжело и натужно дышит Милана. Ее руки с зажатыми в них катанами вновь держали ее под спину, и вдоль собственных позвонков она то и дело ощущала ледяное прикосновение лезвий. Глаза шарили и шарили по серым перекатам облаков, боясь моргнуть и пропустить даже малейшее движение. Мгновение исчезало за мгновением, раскаленными искрами тая в напряженном ожидании, которое росло с той же скоростью, с какой сгорали проклятые секунды. Неужто они оторвались? Неужто ушли? Что-то мелькнуло на самом краю зрения, и Гаярвион даже не успела понять, что это. А затем последовал жесткий удар в бок. Она вскрикнула, разжимая руки, когда древко копья буквально врезалось под ребра справа, едва не пробивая ее насквозь. Она еще успела услышать вскрик Миланы, а затем тело стало свободным, как птица. Ее потянуло вниз, со страшной силой поволокло, и Гаярвион поняла, что падает. Она закричала во всю глотку, впервые в жизни всем телом ощущая полную беспомощность и неотвратимость свободного падения, в котором больше ей не могло помочь ничто. Вода облаков превратилась в кинжалы, с силой врезающиеся в кожу, ветер бил в лицо так, что она не могла даже открыть глаза, чтобы хоть что-то разглядеть. Дикой силы рывок остановил ее падение, и она выдохнула весь воздух из легких, ударившись обо что-то жесткое, буквально каменное. Подбородок врезался во что-то твердое, зубы с силой ударили друг о друга, едва не переломавшись. В голове мелькнула шальная мысль, что только чудом она умудрилась не отхватить себе язык. Гаярвион распахнула глаза, пытаясь понять, что же спасло ее, и закричала вновь, уже от отчаянья. Это был крылатый человек, одной рукой прижимающий ее к себе, а в другой держащий длинное копье с искривленным наконечником. Крылья за его спиной бились с силой, взметая воздушные потоки, расшвыривая облака, которые буквально закручивались в водовороты вокруг их кончиков. Его жесткая квадратная челюсть была прямо у лица Гаярвион, и она очень хорошо разглядела твердые угловатые черты лица, черные острые глаза, сведенные к носу тонкие брови. Его угольные волосы полоскал ветер. Он держал ее одной рукой, зажав подмышкой, будто мешок с овсом, и придерживая за пояс. Боком она врезалась в твердую черную кольчугу в мелкое кольцо, покрытую водой из-за пролета сквозь облака. Гаярвион попыталась брыкнуться, и гринальд легонько тряхнул ее в ответ, прижав рукой так, что она пискнула. - Не дергайся, - равнодушно и невнятно приказал он ей, мазнув взглядом по ее лицу и сразу же вновь принявшись внимательно оглядывать облака вокруг них. Он приказал ей это так унизительно спокойно, будто она была вещью, кульком, который один бандит отобрал у другого, да даже и не слишком сильно им дорожил. И это уязвило Гаярвион. Вряд ли брыкаться сейчас было хорошей идеей, это она прекрасно понимала с учетом того, что еще какие-то мгновения назад едва не разбилась о землю. Но она не была бы собой, если бы вообще ничего не сделала. - Милана! – закричала Гаярвион во весь голос. – Я здесь! Бреготт! Степной орел и Бреготт! - Заткнись! – гадливо поморщился гринальд, еще раз встряхнув ее и попытавшись зажать ей рот свободной рукой, да только в ней было копье, и не очень-то у него получилось. - Бреготт! – вопила Гаяра, напрягая связки до боли. – Степной орел! - Дура! – выругался мужчина, занося руку для удара. Но опустить ее не успел. Она упала сверху, будто камень, и Гаярвион заметила ее в последний момент только потому, что она убрала крылья. Сверкнуло лезвие, врезаясь в глотку гринальд в каких-то сантиметрах от головы Гаярвион, и та взвыла от страха не своим голосом. А в следующий миг вновь начала падать. Но на этот раз она видела Милану, очень хорошо видела ее, летя спиной вниз, вытянув руки и ноги навстречу ей в тщетной попытке ухватиться за нее. Время как будто растянулось, замедлилось, отсчитывая свой ход с неторопливым достоинством, позволяя ей каждым волоском на своем теле прочувствовать последние мгновения, разделившие пополам ее жизнь и ее смерть. Огненные крылья раскрылись за плечами Миланы, а гринальд опрокинулся назад, запрокидывая голову и начиная обваливаться вниз, следом за Гаярвион. Его крылья на миг закрыли от Гаяры анай, затем она буквально отбросила их прочь, рывком собственных крыльев выбрасывая тело вперед, складываясь в дугу, падая с головокружительной скоростью навстречу к Гаярвион. Ее рука вытянулась к ней, пальцы разжались, будто могли притянуть ее силой. Широко раскрытыми глазами Гаярвион видела ее разноцветные глаза, ставшие сейчас от напряжения почти белыми. Мгновение они балансировали на самом краю вечности, застыв в бесконечной секунде. А затем пальцы Миланы сомкнулись на запястье Гаярвион, и она сжала ее руку в ответ. Рывок едва не вырвал ей руку из сустава, Гаяра вскричала, но удержалась, не разжимая пальцев. За ним последовал второй рывок, и на этот раз Милана подхватила ее, вновь усаживая на себя верхом. От боли у Гаярвион перед глазами буквально белые мухи кружились; она едва не застонала от облегчения, обхватив анай руками и ногами. - Держись крепче! Будем садиться! – приказала ей Милана, и в следующий миг они буквально выпали из облаков. Густая тьма сразу же бросилась в лицо Гаярвион, огненные крылья за спиной Миланы ослепили ее своим светом. Анай вдруг зашипела сквозь зубы, резко распахивая эти крылья в стороны, будто изо всех сил пыталась затормозить. Гаярвион сильно дернуло, облака над их головами сделали кульбит. В следующий миг каблуки Миланы с силой грохнули о склон, сама она повалилась вперед, роняя Гаярвион спиной о землю. Твердый камень вышиб из нее весь дух, заставив выгнуться в обратную сторону, сверху рухнула Милана, больно придавливая живот ножнами кинжала. За облаками они и не уследили, как вплотную подлетели к горам и упали прямо на склоне. Точнее – на каком-то плато, открытом ветрам. Даже несмотря на то, что дышать она сейчас просто не могла, Гаярвион еще ровно один удар сердца надеялась на то, что Милана успела закрыть крылья до того, как преследователи углядели место их падения. В следующий миг рядом громко клацнула стрела, выбив из камня возле ее правой руки осколок и с силой отлетев в сторону. - Вставай! – приказала Милана, хватая ее за шкирку и вздергивая на ноги. Гаярвион не успела ничего сказать, сделать, даже просто пискнуть в ответ. Одним движением волчица убрала ее себе за спину и раскрыла перед ними крылья, создавая из них что-то вроде кокона, в котором сразу же завязло еще две стрелы. Древка их моментально сгорели в пламени, наконечники с глухим звоном осыпались на землю. - Назад! – рявкнула анай, одновременно с этим начиная движение, и на этот раз у Гаярвион даже мысли не возникло спорить. Она лихорадочно обернулась, срываясь с места, пытаясь бежать спиной вперед. За ней на расстоянии десяти метров была каменная стена с небольшим углублением, почти плоским, в котором и ребенок бы не спрятался. Гаярвион метнулась туда, одновременно с этим оборачиваясь и пытаясь понять, что происходит. И ощутила, как екает сердце. Трое гринальд зависли в воздухе над ними, мощными взмахами крыльев удерживая равновесие. Один из них выцеливал Милану из лука, пока безрезультатно пуская стрелы в огненный кокон крыльев, который она подняла как щит между собой и нападавшими. Двое других, вооруженные длинными клинками, заходили с двух сторон. В следующий миг Гаярвион оступилась, когда под ногу подвернулся какой-то камень, и с криком опрокинулась назад. Впрочем, Грозар, видимо, благоволил своей дочери, потому что она почти сразу же врезалась спиной в стену, больно приложившись локтями. Ровно спустя удар сердца Милана заняла место перед ней, загораживая ее собой от нападавших. Ее крылья выгнулись назад, погружая Гаярвион в огненный кокон. А потом она начала сражаться. Гаяра затаила дыхание, почти что зажатая между Миланой и камнем, не способная дернуться ни в одну сторону, потому что любое ее движение грозило ожогами. Она могла только вжиматься во впадину в камне, стараясь стать как можно меньше, оставить Милане как можно больше места для размаха. Ее лопатки мелькали прямо у Гаярвион перед лицом, затянутые в белоснежную форму. Эльфийский плащ то ли сорвало ветром, то ли она сама его сбросила, чтобы не мешал сражаться. И руки у нее двигались так быстро, как просто не могли двигаться руки у живого человека. Не могли и все. В левой у нее поблескивала катана, в правой – волнистый кинжал, который она носила на поясе в ножнах. Тот самый, который называла ритуальным и которым нельзя было проливать кровь никого, кроме анай. Гринальд лезли на нее с двух сторон, нанося удар за ударом, а в небе над ними маячил третий, пытаясь найти возможность, чтобы выстрелить. Пока еще его соратники явно мешали ему, не позволяя прицелиться, невольно заслоняя собственными телами Милану. Но стоит ей сразить хоть одного из них, как подходящая возможность сразу же откроется. Она дралась молча, жестоко, быстро. Мелькали руки, сверкали сполохи стали, спина анай в какой-то ладони от лица Гаярвион ходила ходуном. Ей было совсем неудобно замахиваться, нужно было дать ей место. Гаярвион попыталась сдать назад, сжаться, присесть, чтобы… Ноги в коленях согнулись вперед и ударили под колени Милану. Та покачнулась, и в следующий миг чужой клинок исторг из ее горла громкий рык. Гаярвион зажмурилась, проклиная себя всеми возможными словами и вновь выпрямляясь. Присесть – было самой неудачной идеей из всех возможных. Нужно было просто стоять ровно, просто стоять и ждать. Да, она никогда так не делала, но сейчас иного выхода не было. Впервые за все почти полные тридцать лет своей жизни Гаярвион внезапно осознала, что вот сейчас от нее не зависит ровным счетом ничего. И осознание это было далеко не приятным. Неожиданно Милана зарычала, громко, угрожающе, страшно. Гаярвион сглотнула, широко распахнутыми глазами наблюдая за тем, как увеличиваются в размере ее мышцы. Они разбухали, раздувались изнутри, натягивая шерстяную ткань формы, которая протестующее затрещала от этого. Даже череп ее как будто изменился, сдав назад, почти что входя в плечи. А следом за тем увеличилась и скорость, с которой дралась Милана. Руки ее замелькали так быстро, что Гаярвион теперь едва могла различить движение. Один из гринальд после резкого выпада откинулся назад, запрокидывая голову и невольно пятясь, а из носа его хлынула кровь. Другой с криком отшатнулся в сторону, прижимая к телу почти разрубленную пополам кисть. Огненные крылья по бокам Гаярвион моментально исчезли, образуя непробиваемую стену перед Миланой, в которую сразу же вонзились и сгорели на лету две стрелы, одна за другой. Милана сделала шаг вперед, одновременно с этим нанося удар первому сопернику с переломанным носом. Ее катана вспорола открывшееся под удар горло в то же время, как правое крыло со всей силы хлестнуло противника с поврежденной рукой. Гаярвион попыталась было потихоньку выскользнуть из-за ее спины, но Милана с рычанием подалась назад, почти что вжимая ее лопатками обратно в каменную стену. Огненные крылья полыхнули по обеим сторонам от нее. Свистнула тетива, и одновременно с глухим ударом раздалось громкое, натужное рычание Миланы. Она внезапно резко упала вниз, подхватывая что-то с земли, и на одно мгновение Гаярвион оказалась прямо перед гринальд, целившимся в нее из лука. В следующий миг Милана вновь возникла перед ней, одновременно с этим швыряя что-то в нападающего. Раздался стон, и он согнулся пополам, на мгновение опуская лук. С места Милана взлетела, резко оттолкнувшись от земли, и врезалась в него, нанося хлещущие удары огненными крыльями. Он закричал, и они оба рухнули вниз, на камень плато. Следом за этим крылья Миланы погасли. Все это произошло так быстро, так стремительно, и Гаярвион только сейчас осознала, что забыла выдохнуть. Она судорожно выпустила воздух из легких, глядя на то, как Милана методично проворачивает одной рукой катану, пронзившую глотку гринальд. Его хрип сменился бульканьем, ноги судорожно загребли по земле. Анай неторопливо поднялась, прижимая левую руку к телу, легким движением крутнула катану в воздухе, очищая клинок от остатков крови. А затем повернулась к Гаярвион. - Ты в порядке? – голос ее прозвучал устало и как-то удивительно мирно, и только в этот момент Гаярвион поняла, что вот теперь все точно закончилось. Ее взгляд бездумно прошелся по плато. Двое гринальд с перерезанными глотками, третий – с обожженным лицом, который все еще хрипел и дергался, прижимая к груди полуотрубленное запястье, но жить ему оставались буквально какие-то мгновения. Взгляд Гаярвион медленно пополз вверх, на темные облака. Там никого видно не было, небо казалось совершенно спокойным и тихим. Будто ничего только что не произошло, ровным счетом ничего не случилось. И сама она дважды чуть не рухнула с этого неба прямо на ледяной камень. Ты дочь Бреготта. Ты жива. Остальное неважно. Очень хотелось завыть в голос от пережитого страха, но Гаярвион силой воли выпрямила ноги и встретила взгляд Миланы. И замерла. Странные у нее сейчас были глаза. Цепкие, как у зверя, который еще не понял, что битва закончилась, ловящий каждое движение возможного соперника. Переполненные безумием и жаждой, чем-то таким диким и сильным, чего Гаярвион еще никогда в своей жизни не видела. Великая тайна смотрела на нее из этих глаз. Тайна, передающаяся из века в век, из одной крови в другую, плывущая, ползущая, бегущая, летящая над миром на огромных крыльях в зависимости от того, кто хранил ее сейчас. Тайна, делимая на всех, но при этом сокровенная. И совершенно неважно было, что лицо Миланы стало по-настоящему страшным сейчас, с исказившимися полузвериной формой чертами, грубыми, уродливыми, почти дермачьими. Гаярвион больше и не замечала того. Потому что глаза ее сияли ослепительной мощью жизни, непоколебимой правдой, чистотой так хорошо знакомого и все же вечно нового рождения, что Гаярвион захлебнулась их взглядом, забыв себя саму. Только молча смотрела в ответ без единого звука, прикованная к черным зрачкам в разноцветных радужках цепями прочнее оков времени. А у этих самых радужек, кажется, теперь был только один цвет – невыносимый. - Тебя не ранили? – повторила Милана, не сводя с нее пронзительного взора бескрайнего неба над их головами. - Нет, - просто покачала головой Гаярвион и, услышав собственный голос, будто бы очнулась от наваждения, внезапно захватившего все ее существо. Она моргнула, уже по-другому, самыми обычными глазами глядя на Милану, и на этот раз разглядела порез на ее правой руке, окрасивший форму красным, стрелу, что торчала из ее правого плеча под самой ключицей. В глаза бросилась и ее шея с выступившими на поверхность узлами мышц. В них пульсировала, мощно билась жизнь, вместе с кровью невозмутимо перекатывалась по телу, дыша сквозь миллионы его пор своим раскаленным дыханием. Гаярвион внезапно поняла, что никогда еще не видела никого более живого и настоящего, чем Милана. И еще – что сама никогда еще, ни единого мгновения не ощущала себя такой живой. Ноги сами сделали шаг к ней навстречу, и она даже отстраненно удивилась себе, предложив: - Давай я помогу вытащить стрелу. - Была бы признательна, - мрачновато хмыкнула в ответ Милана, а затем тяжело подошла к ней, не спуская взгляда. Гаярвион внезапно ощутила страх перед этими глазами. Так щенок, впервые выглядывая наружу из норы, в которой появился на свет, столбенеет перед светом и пространством, перед бесконечностью небес, раскинувшейся над его головой, полнотой красок и несчетным многообразием жизни, таращащей на него глаза из каждого, самого крохотного листка и травинки. А вместе с этим страхом внезапно пришла легкость, головокружительная и пьяная, и ей вдруг показалось, что ноги ее больше совсем-совсем ничего не весят. И стоит только раскинуть руки, да упасть в объятия неба, как оно подхватит ее на свои могучие ладони и понесет над миром в дальние, полные чудес и загадок края, в которых ждет ее ее будущее. Ее судьба, наконец-то приоткрывшая свои сонные веки, впервые взглянувшая на нее из молчаливой темноты времен. Что творилось с ней сейчас? Быть может, пережитый страх заставил ее содрогнуться от неназванного чувства, внезапно пробившего насквозь тонкую скорлупу ее тела, вылившегося наружу половодьем беспечной весенней реки. Она дышала как будто впервые, удивленная и оробевшая перед могучей жизнью, что бурлила внутри нее, вокруг, повсюду прямо сейчас, заставляя ее тело вдыхать воздух и выдыхать его, заставляя ветра подниматься над краем мира и мчаться над великими водами бескрайних океанов, заставляя звездный свет падать и падать сквозь непреодолимую толщу времен, стремясь достичь, дотянуться, пролиться на истосковавшуюся по нему сумрачную землю. Она была жива. Милана повернулась к ней боком, присаживаясь на колени и морщась, но подставляя раненое плечо, как подставляют больное место звери, не доверяя человеку, но вынужденные просить его помощи, потому что иначе никак. Словно в полусне, отрешенная и бесконечная, как ночь вокруг нее, Гаярвион разглядела окровавленный наконечник, вышедший под ключицей из спины. Тонкий изящный наконечник, какими пользовались эльфы, но зазубренный на конце, чтобы сложнее было вытаскивать из раны. - Ломай рывком, - попросила она, бросив короткий косой взгляд на Гаярвион, а затем отвернулась от нее, глядя лишь перед собой. Ее звериное лицо с тяжелой челюстью и надбровными дугами, с удлинившимся носом и клыками, что выпирали из-под верхней губы, стало вдруг удивительно отрешенным и спокойным, будто она засыпала или впала в транс. Отчего-то это особенно сильно врезалось в память Гаярвион, оставило глубокую вмятину на память, гораздо более яркую, чем воспоминания из ее прошлой жизни. Той, что была до этого дня, до этого боя. Она вдохнула, не понимая, что же ощущает, что переживает прямо сейчас. Это было похоже на первый вздох и первый самый красивый и важный, самый сокровенный миг ее жизни. Пусть он и случился с ней по ту сторону Черной Стены, за которой обитала сама смерть. Ее учили вытаскивать стрелы из ран, ровно как и залечивать эти самые раны. Отец научил ее всему, что должна была знать наследница престола Бреготта: и тому, что могло пригодиться ей в жизни, и тому, что не пригодилось бы никогда. «Хороший правитель понимает свой народ, потому что знает его жизнь» - отец любил повторять это и следовал этому принципу и сам. Потому собиралась следовать ему и Гаярвион. Она, правда, никогда не делала этого с живым человеком, способным чувствовать боль от каждого движения. Впрочем, Милана сейчас не выглядела так, будто чувствует боль. Лицо ее сохраняло отрешенное выражение, глаза были пусты, мышцы расслаблены. Гадая, что с ней, Гаярвион одним резким движением отломала наконечник стрелы – будто сухую ветку у куста. Анай даже не шелохнулась, даже бровью не повела и не сморгнула. И почему-то это совершенно не удивило Гаяру. Почему-то мир вот в этот конкретный момент времени казался ей донельзя простым и очень верным, очень правильным в каждом мгновении своего развертывания. И вещи происходили ровно так, как и должны были происходить. Не моргнула Милана, и пока Гаярвион вытаскивала из ее тела стрелу, даже не пошевелилась. Только спокойно кивнула, когда дело было сделано, и закрыла глаза. Гаяра молча наблюдала, как кровь перестает течь из ее раны, как затягивается эта самая рана, обрастая коростой, превращаясь в ровный рубец в форме звездочки. Такие были и на плечах Торвина, и от этой мысли ей вдруг почему-то стало не по себе. И чудо кончилось. Порыв холодного ветра задул с востока, заставив ее поежиться под плащом, в котором теперь зияло несколько крупных прорех. От этого напомнила о себе боль в руке, которую зацепило стрелой. Гаярвион поморщилась и осмотрела порез, совсем не глубокий, уже успевший взяться. Только сухие струпья крови отпали с него прочь. Милана открыла глаза, дернула шеей вбок, будто разминая ее, и черты ее лица неуловимо и безвозвратно изменились, вновь став обычным человеческим лицом. Тяжело вздохнув, она хрипло проговорила, вскидывая на Гаярвион взгляд: - Нам бы лучше побыстрее убраться отсюда. Я так думаю, это был патруль, или отряд, отправленный на наши поиски. Вряд ли они просто так выпустят тебя отсюда, королевна. Так что нам надо бы уходить ногами и как можно незаметнее. Хотя бы на ту сторону гор перевалим, а там уже полетим. - Эти горы непроходимы, - нахмурилась Гаярвион, оглядываясь по сторонам. – Здесь нет троп, одни только обрывистые склоны да острые пики. Вряд ли мы сможем найти путь на ту сторону по земле. - Надо попробовать, - со вздохом проговорила Милана, поднимаясь с колен и убирая в ножны на поясе волнистый кинжал, который все это время крепко сжимала в раненой руке. Гаярвион успела заметить, что в бою она использовала его только для защиты, не для нападения, и следов крови на нем не было. Видать и впрямь он был сакрален для анай. – В небо я поднимусь только в случае крайней необходимости. Боюсь, теперь они будут зорко за ним следить. - Но у нас даже нет припасов, - напомнила ей Гаярвион. - Обыщем этих, поглядим, может, у них что есть с собой. – Милана носком сапога приподняла флягу на поясе лежащего возле ее ног мертвого противника. – Вода, как видишь, есть. Уже хорошо. Гаярвион не сдержала вздоха, разглядывая поверженных гринальд. Все внутри нее противилось мародерству, все восставало против этого. Врагами Бреготта всегда были дермаки, а их обноски и самый распоследний нищий не согласился бы даже пальцем тронуть. С другой стороны, гринальд выглядели как люди и на дермаков совершенно не походили. Даже немытым телом от них не пахло. - Они же были союзниками эльфов, - пробормотала Гаярвион, разглядывая твердые благородные черты лица ближайшего к ней врага, который не был обезображен ожогами. – Самыми надежными и верными союзниками. - Ну а теперь они союзники Врага, - безразлично дернула плечом Милана, быстро обыскивая тело гринальд. – И меня это не удивляет, учитывая их прошлое. - Почему? – поглядела на нее Гаярвион. - Потому что две с половиной тысячи лет назад они допустили раскол своего государства, его падение и полное уничтожение. Потому что они - предки анай и вельдов, и именно из-за их бездействия и чванства мы сражались друг с другом все это время. – Помолчав, она тихо добавила: - Если бы не моя ману, так до сих пор и продолжали бы. - Твоя ману? – выгнула бровь ошеломленная Гаярвион, совершенно не ждавшая услышать всего этого. Тысячи вопросов завертелись в ее голове одновременно, но на язык легли почему-то самые глупые из них. – Это что-то вроде матери? - Что-то вроде отца, - осклабилась в ответ Милана, бросив на нее косой взгляд. Гаярвион ощутила себя неуютно. У нее до сих пор в голове не умещалось, что анай могут иметь детей друг от друга. Впрочем, и другое тоже привлекло внимание, зацепив по самому краю. - А почему ты говоришь, что не будь ее, война продолжалась бы? – недоуменно уточнила она. - Потому что моя ману ее закончила, заключив мир с вельдами, - пояснила Милана, переходя ко второму, обожженному телу, которое уже перестало дергаться, и принимаясь обыскивать и его. Руки ее двигались методично, экономно, сберегая энергию, и от пореза на предплечье тоже осталась лишь бордовая выпуклая полоса шрама. – И предвосхищая твой следующий вопрос, скажу, моя ману – царица Дочерей Огня Каэрос, клана, к которому я принадлежу. Она заслужила право решать в тяжелой борьбе для того, чтобы остановить эту войну. А теперь помоги мне и сними плащ с того гринальд. Нам понадобится теплая одежда. Тон ее явно не располагал к дальнейшей беседе, и Гаярвион вновь нахмурилась, начиная сердиться. Она была наследницей Бреготта, и никто не смел вот так вот затыкать ей рот. Впрочем, выходит и Милана не была безродной шавкой, выходит, она тоже была наследницей престола, или как там это у них называлось, а значит, по статусу они были примерно равны. Но это еще не означало, что она имела право так разговаривать с Гаярвион. И чтобы продемонстрировать ей это, Гаярвион сложила руки на груди, даже не двинувшись в сторону поверженного гринальд, и вновь спросила: - Заслужила право решать – значит, заняла трон, свергнув предшественницу. Ты уже как-то поминала, что власть у вас выборная, и сильнейший может претендовать на высший титул. Это так? - Да, - кивнула головой Милана, бросив на нее короткий насмешливый взгляд. – Любой может бросить вызов царице и занять ее место, если не согласен с тем, что она делает. - Но это же бессмыслица! – фыркнула Гаярвион. – Так трон может занять любой дурак просто потому, что он сильнее своего соперника! - Не любой. Роксана не позволит нечестивице взять власть. Все в Ее воле, - отозвалась Милана, заставив Гаярвион закатить глаза. - Вот только не говори мне сейчас, что у власти у вас всегда оказывались только мудрые и справедливые царицы! Тогда зачем вообще существует возможность их свергать? - Их свергают тогда, когда они становятся неугодны Небесным Сестрам, вот и все, - безразлично пожала плечами Милана. Гаярвион снисходительно взглянула на нее: - Довольно глупо опираться только на волю богов при управлении государством. - Не менее глупо, чем считать, что сын станет достойным преемником своего отца и только поэтому оставлять ему трон, - ответила, посмеиваясь Милана. – У самого талантливого человека может родиться идиот. И что будет, когда он окажется у власти? - Мой отец бы расхохотался, если бы услышал это! – Гаярвион покачала головой, с презрением разглядывая эту дикарку. Да, даже принадлежность к царскому роду не поднимала ее над уровнем варваров. И никакая звериная сила в крови не могла этого изменить. Склонив голову набок, она усмехнулась: - Расскажу это ему при первой же встрече. Это его знатно позабавит. Лицо Миланы окаменело, а руки, шарящие за пазухой гринальд, замерли. Гаярвион торжествующе вздернула подбородок, уже предвкушая ее разъяренную тираду и собственную победу, и очень удивилась, когда вместо этого услышала тихий голос Миланы. - Мне очень жаль, королевна. – Анай тяжело вздохнула, а затем вскинула на нее глаза, и на этот раз весь смех мигом вылетел из груди Гаярвион, не оставив ни следа. А вместо него в сердце врезалась тонкая ледяная игла. – Не так я хотела все это сказать, по чести, надеялась, что вообще не мне придется это говорить, но что уж теперь. Твой отец мертв. Роксана да примет его к Своему сияющему Трону. Гаярвион моргнула, в первый момент просто не осознав смысла ее слов. А затем тысячи шепотов с громоподобным ревом обрушились на нее.