Танец Хаоса. Одинокие тропы

Идти приходилось, сгибая спину и низко наклоняя голову, почти что соскребая затылком слой земли с потолка. Воздух в тоннеле был спертым, затхлым, но чрезвычайно сухим, как и земля вокруг, которая, казалось, никогда и не видела влаги. Они обе то и дело кашляли, даже несмотря на повязки на лицах, и совсем скоро в груди расцвела тянущая непрерывная боль от набившей легкие пыли. Милана старалась дышать пореже, да только не очень-то у нее получалось. Тоннель змеился вперед, кривой, прорытый кое-как, не укрепленный ничем и местами обваливающийся. Милана старательно гнала от себя мысли о том, что их может завалить, хоть такая ситуация была весьма и весьма вероятной. В некоторых местах стены уже поползли, осыпаясь вниз земляной трухой, такой мелкой, что на ощупь она казалась бархатной. Кое-где завалы были и повыше, и через них приходилось перебираться буквально на брюхе, протискиваясь как червь между полом и потолком тоннеля. В такие моменты паника подступала к ней вплотную, дыша судорожным ледяным дыханием прямо в шею. Одно неверное движение, и они останутся глубоко под землей в неподъемных тисках, сдавленные со всех сторон ее тяжелым тупым телом. Одно неверное движение, и их ждет долгая и мучительная смерть от удушья или жажды. Милана старалась сосредотачиваться на чем угодно, только не на этих мыслях. Разглядывала стены, например. Земля здесь была твердой, почти как камень, потрескавшейся, просохшей, казалось, до самого своего нутра, будто никогда не знала дождей. А может, и впрямь не знала. Это объяснило бы, почему на ней ничего не растет, ни одного крохотного растеньица, даже лишайника. А жизнь ведь была очень упорной. Она взбиралась на самые крутые горные склоны, шевелилась в темных, не знающих света глубинах на дне разломов озер. Даже в глубоких подземных норах она пускала корни на камнях, фосфорицировала в вечной тьме крохотными личинками насекомых, медленно отсчитывала тысячелетия в пустых глазах слепых лишенных цвета рыб. Но здесь, в этом краю суши и пыли, Милана не чуяла ни единого ее следа, ни намека на присутствие. Под ногами хрустели мелкие камешки, комочки растираемой подошвами ссохшейся земли. Почти как перья того гринальд, чьи крылья с такой хладнокровной легкостью отрубила Гаярвион, казалось, тысячи лет тому назад. Новый приступ паники накатил на Милану, перехватывая горло, мешая дышать, делая ноги ватными, а голову совсем тупой и бесполезной. Чтобы хоть как-то справиться с ним, она до боли стиснула рукоять кинжала на поясе и хрипло спросила: - И что же, по таким лазам они умудряются протаскивать большие отряды? - Да, - после небольшой паузы ответила Гаярвион. Глухой кашель почти сразу же набросился на нее, душа, но она справилась с ним и через время ответила: - Они не везде такие узкие. В некоторых местах есть пещеры для привалов. - Разведчики Бреготта патрулируют такие тоннели? – нужно было говорить. Когда она говорила, становилось легче, словно звук голоса Гаярвион разгонял мрачные тени слепого ужаса, сгущающегося вокруг нее. Милана с силой зажмурилась, надеясь, что это хоть как-то приведет ее в себя, но стоило раскрыть глаза и увидеть перед собой все тот же тоннель, черный, узкий, бесконечный, освещенный слабыми языками пламени, как на нее вновь накатило, и ноги предательски дрогнули, подламываясь. - Рушат, когда находят, - отрывисто отозвалась Гаярвион сзади. – Что толку патрулировать их? Твари сразу же роют новые, а засаду здесь устроить просто невозможно. Нам помогают ведуны. Они слышат пустоты в земле и указывают, где могут быть тоннели. Естественно, что все тоннели разрушить они не успевают. Потому зимой случаются набеги. - А как дермаки их роют? Я не вижу отвалов земли, хоть они и должны быть при такой ширине стен. Правильно, стены здесь широкие. Очень широкие. Думай об этом. Да, потолок узкий, но зато стены-то какие. Милана прикусила губу, когда на мгновение ей представилось, как потолок понижается, давя, давя ей на затылок, заставляя ее сначала встать на четвереньки, потом растянуться на полу плашмя, хватая ртом воздух… - Граты жрут землю, прогрызают в ней вот такие лазы, - в голосе Гаярвион прозвучало неприкрытое отвращение. – Они больше похожи на зверей, чем на людей, на самом деле. У них жирное тело, передние лапы вытянутые, широкие, когтистые, как у кротов. И они очень тупые, хоть и относятся к условно разумным видам, не то, что матки. Кажется, они почти не говорят. Во всяком случае, те, которых ловили разведчики, издавали только самые простейшие звуки, какие есть в языке дермаков. Да и с такой пастью довольно сложно проговаривать слова, вряд ли она вообще для этого приспособлена. - И много видов этих тварей? Капля ледяного пота поползла по лбу, медленно скатилась по носу, зависла на его кончике, а затем сорвалась вниз. На мгновение перед глазами помутилось, и Милана вдруг увидела черный зев чьего-то рта, который распахивался ей навстречу, чтобы сожрать ее. Чтобы разорвать ее тело острыми обломками застрявших в стенах камней, а затем сомкнуться всей тяжестью черных челюстей, сдавливая ее, сжимая ее… - Достаточно, чтобы сражаться с ними на протяжении последних пяти тысяч лет. Они… Что с тобой? Милана! Она поняла, что упала, только когда лбом врезалась в сухую пыльную землю, поднимая с нее мутную взвесь, которая сразу же забила глотку, несмотря на повязку. Перед глазами все помутилось, липкий черный страх сжал тело, она начала задыхаться, захлебываться собственным кашлем, изламываясь на полу, будто выкручивающееся от боли животное. Не совсем понимая, что делает, Милана сорвала с лица повязку, но это ничего не изменило, и задыхаться она не перестала. Приступ паники стал всем, буквально завладев ее сознанием и не отпуская, не разжимая хватку. Сердце в груди билось, как безумное, грозя в любой миг лопнуть и забрызгать все вокруг раскаленной красной кровью. Такой жидкой и мокрой по сравнению с сухими стенами, способной напоить этот бурый камень, как когда-то давно, во время Первой Войны. Чьи-то руки схватили ее за плечи, и Милана хрипло вскрикнула, вырываясь, почти потеряв остатки разума, будто зверь, запутавшийся в силках. - Тише! – прозвучал над ней приглушенный голос Гаярвион. – Успокойся! Тише! - Я задыхаюсь! – прокашляла она в ответ, скручиваясь в болезненный узел, сжимая себя руками, чтобы стать меньше, чтобы стены тоннеля отступили, отодвинулись от нее хоть немного. - Тише! Ты просто должна дышать! Дыши со мной! Руки Гаярвион обхватили ее плечи во второй раз, и теперь уже Милана не оттолкнула, а наоборот вцепилась в нее изо всех сил, как в свое единственное спасение, до боли сжала пальцами ее запястья. Вдохнуть она все никак не могла, горло сдавило железной хваткой, и мышцы просто не разжимались, не позволяли ей втянуть в себя воздух. Будто рыба, она только бесполезно открывала и закрывала рот, чувствуя, как темнеет в глазах, как стремительно вращается вокруг нее мир, и куда-то прочь утекают все силы, превращая ее в бесполезную тряпку, не способную даже пальцем шевельнуть. Это ощущение только усилилось, когда королевна с легкостью потянула ее на себя, будто мешок, обнимая сзади, руками ограждая от стен, укладывая себе на грудь. Ее тепло внезапно стало самой важной и нужной вещью в этом мире, единственным, что отодвигало от Миланы пронзительную темноту, наполненную духотой. Темноту, в которой огонь Роксаны на ее ладони больше не горел, потому что у нее не было сил найти в себе концентрацию, чтобы зажечь его. - Тише! – повторила Гаярвион где-то за ее ухом, успокаивающе, мягко, стащив с лица повязку. Ее руки перехватили Милану и сжали ее, буквально пряча ее от надвигающихся, наступающих со всех сторон стен. – Такое бывает, ничего. Сейчас ты справишься! Слушай меня! И дыши. Медленно дыши. Давай! Вдох, выдох! Дыши со мной, не торопись. Ее голос вел Милану через темноту. Милана прислушалась к нему всей собой, даже зверь внутри нее затих, замерев и слушая, что говорит королевна. Резь в горле пошла на убыль. Она попыталась вздохнуть, и горло слегка разжалось, хоть кашель все равно вцепился в нее, когда она сделала вдох. Но теперь уже было легче, теперь уже было гораздо проще. Пусть и кашляла, но она дышала, жадно, часто, глотая такой желанный воздух. Дышала, обессиленная, обливающаяся потом, слабая, как котенок, дрожащая всем телом в руках королевны. В руках, которые вытаскивали ее откуда-то с изнаночной стороны кошмара. - Такое бывает, и оно всегда проходит. С тобой все хорошо, совсем скоро отпустит, поверь мне, - продолжала говорить Гаярвион, твердо и почти что по слогам, и ее голос полностью завладел вниманием Миланы, подчинил ее себе, как зверя. – Слушай меня: стены совсем далеко от нас. Здесь достаточно места для нас обеих, здесь достаточно воздуха, чтобы дышать. И мы совсем скоро выберемся отсюда. Просто пройдем немного вперед, и там будет выход. Дыши, Милана. Вдох-выдох, давай! Она говорила и говорила, повторяла одно и то же, мягко, терпеливо, а ее руки успокаивающе гладили Милану по волосам. И под их прикосновениями ужас медленно отступил прочь, разжал хватку. Золото Роксаны под сердцем медленно, но верно протопило сковавший его лед, полилось наружу, и Милана сумела создать маленький огненный язычок, осветивший коридор, обессиленной рукой положив его на пол. Света от него было совсем немного, но сейчас на большее она просто не была способна. Гаярвион продолжала держать ее в руках, покачивая, будто ребенка, но замолчав. Молчала и Милана, не зная, что ей сказать, чувствуя себя полной идиоткой в этой ситуации. Никогда еще с ней не бывало ничего подобного, никогда она так не реагировала на тоннели под землей. И отчего так произошло? - Такое бывает, - вновь проговорила Гаярвион, на этот раз уже спокойно и тихо, без подчиняющей себе силы, которая еще совсем недавно наполняла ее голос и выводила Милану из всепоглощающей черноты страха. – Когда разведчики впервые попадают в дермачьи тоннели, многим становится дурно. Мне тоже было когда-то, но Торвин меня вытащил. Запах ее был странным сейчас: полным нежности, а еще почему-то грусти. И страха. Милана не понимала, почему она боится. Быть может, в темноте было некомфортно и ей? - Наставница Кара водила нас в пещеры, показывала выходы пород, учила читать их, - неожиданно для самой себя заговорила она. Собственный голос показался Милане хриплым и очень слабым сейчас, но его звучание одновременно с этим придавало сил. – Я знаю, как может давить камень, но со мной еще никогда такого не случалось. - Здесь по-другому, - Милана ощутила, как королевна покачала головой, хоть и не видела ее лица сейчас. - Земля помнит прикосновение дермаков, оно остается на ней, как гной в ране, не уходит даже спустя время. Эльфы называют это скверной, говорят, от нее бежит в страхе прочь все живое. Неудивительно, что тебе дурно от этого. Хорошо еще, что тоннель старый. В новых, только что прорытых, совсем тяжело. - Ману говорила мне об этом, - припомнила Милана. – Держащая Щит когда-то столкнулась со скверной в пещерах под Кулаком Древних, откуда дермаки планировали начать вторжение в земли анай. Она тогда едва не погибла от Тоски. - От Тоски? Она что, эльфийка? – удивленно спросила королевна. - Да, - кивнула Милана и, помедлив, добавила: - Какая-то часть эльфийской крови есть и в моих жилах. Может, оттого мне так дурно сейчас. - Откуда же в Данарских горах эльфийская кровь? – лишь на одно мгновение в запахе Гаярвион промелькнуло некое подобие пренебрежения, почти сразу же сменившееся любопытством. – Мне казалось, вы живете закрыто и никого к себе не принимаете? - Мою прабабку приняли, - отозвалась Милана, не совсем понимая, почему вообще рассказывает все это Гаярвион. Видимо, так было проще: сосредотачиваться на чем-то привычном, знакомом, безопасном. Мысли о доме всегда успокаивали ее, помогло это и сейчас. – Она была родом из Аманатара, закрытого эльфийского княжества на юге Роура. Говорят, приходилась прабабкой вашему Ирантиру Стальву, Королю Солнце, - Милана невольно усмехнулась. Сильнейшее удивление наполнило запах Гаярвион. - Ирантиру?! Но как такое может быть? - Роксана их знает, - вздохнула Милана в ответ, прикрывая глаза. Ее наконец-то целиком и полностью отпустило, страх бесследно ушел, забрав с собой и силы. Но зато она больше не задыхалась, и это уже было хорошо. - Так ты, выходит, Дитя Солнца, - пораженно пробормотала королевна. От нее запахло резкой болью, попритухшей в последние дни из-за постоянного раздражения. Горький смех зазвучал в ее голосе: - Как забавно! Отец даже и не знал, кому отдавал Фаишаль. А ты-то на него, похоже, имеешь полное право. - Не думаю, - равнодушно ответила она. – Во мне этой крови разве что капля. Уж если кто и вправе им владеть, так это Аватара Ниера. - Никак не привыкну к мысли, что она дочь Рады Черный Ветер, - призналась Гаярвион. Помедлив, она добавила: - Как вообще это может быть? Как вы умудряетесь размножаться? Ты говорила про Источник. Ваши ведьмы что-то делают с вами? Запах ее вновь изменился, и на этот раз Милана прочла в нем совершенно иные нотки. Вновь удивление, заинтересованность, любопытство, немного смущения. Милана прекрасно знала этот запах, и в любое другое время только рассмеялась бы и покачала головой. В конце концов, все женщины были одинаковыми вне зависимости от того, с какой стороны гор они жили. И за это оставалось только горячо благодарить разжигающую в человеческой крови жар Огненную Роксану. - Мы сами что-то делаем друг с другом, королевна, ведьмы нам для того ни к чему, - оскалилась Милана, и Гаярвион одеревенела за ее спиной, а руки ее застыли на плечах Миланы, будто из алебастра отлитые. – Источник просто дает нам возможность заронить в возлюбленную искру жизни, но все остальное мы делаем исключительно сами. - Я смотрю, тебе полегчало, - тон наследницы стал официальным, она отодвинулась от Миланы, переживая целый ворох разнородных эмоций, самыми сильными из которых были смущение и раздражение. Но заинтересованность там тоже присутствовала, хоть Гаярвион изо всех сил и пыталась ее скрыть. – Что ж, значит, нам пора двигаться дальше. - Пора, королевна, - хмыкнула Милана, отстраняясь от нее и буквально кожей ощущая эту самую заинтересованность, заставляющую крохотные сладкие иголочки покалывать в районе косточки между плеч. Несомненно, Роксана была в прекрасном настроении, когда на своей звездной наковальне выковывала женщин. Милана почти видела, как Она мурлыкает и посмеивается, придавая форму их юным, неудержимым, любопытным и отважным сердцам. И пожалуй, они и впрямь были самым красивым и совершенным Ее творением, которым Милана откровенно любовалась всю свою жизнь. - Я пойду вперед, - как-то невзначай не глядя на нее, сообщила Гаярвион. – Так тебе будет легче. Обычно это помогает после первого приступа. - Тогда тебе нужно взять вот это, - Милана протянула руку и подхватила с земли огонек Роксаны, чувствуя странное облегчение от прикосновения к нему. Знакомые теплые иголочки кололи ладонь, Огненная не оставила Свою дочь даже в этой лишенной самой жизни темноте. - Но это же… огонь? – недоверчиво вздернула бровь Гаярвион, разглядывая Милану. - Дай руку, - отозвалась та. Каэрос могли поддерживать однажды разожженное пламя Роксаны на любом предмете, даже движущемся, нужно лишь было соблюдать определенную концентрацию. А для Миланы сейчас так было даже лучше: концентрируясь на огоньке, она вынуждена была не реагировать ни на что остальное. Особенно, если его понесет Гаярвион, потому как на расстоянии такая задача становилась еще сложнее. Но королевна, судя по виду, особым желанием это делать не горела. Она с подозрением глядела на Милану, слегка прищурив свои чудные серые глаза. Странная женщина. Совершенно бесстрашная и безрассудная в одном, подозрительная и боязливая в другом. Как эти вещи перемешивались в ней, как уживались? - Не бойся, - проговорила Милана, приподнимая язычок повыше и демонстрируя королевне, что он спокойно лежит в ее ладони, не обжигая ее. – Он совсем не горячий. Во всяком случае, пока я его таковым не сделаю. - Как ты это делаешь? – Гаярвион, поразмыслив, протянула ладонь, согнув ее лодочкой. - Этот огонь в моей крови с момента купания в стихии. Тогда меня нарекли именем и отдали Роксане, а Ее пламя поселилось в моей груди. – Милана осторожно переложила язычок огня со своей ладони в ладонь королевны, и та вдруг охнула от неожиданности и рассмеялась. - Он совсем не жжется, смотри-ка! Только немного щекотно! – глаза ее светились едва ли не ярче огонька на ладони, взглянув на Милану из-под густых ресниц. - Я же говорила, что не нужно бояться, - улыбнулась в ответ Милана. Как-то так она смотрела сейчас, так легко, так счастливо, и настолько эта радость разительно отличалась от того кошмара, который Милана пережила еще минуты назад, что странное ощущение внезапно накатило на нее непрошеной слабостью, трепетной нежностью, заполнившей сердце, искренней благодарностью, буквально подчинившей себе все ее существо. И на мгновение она совершенно иначе взглянула на стоящую перед ней королевну. Не как на невыносимую, донимающую ее, изводящую бхару, которая только и делала, что подначивала, подкалывала, не давая расслабиться ни на миг. О нет, совсем не так. Наверное, все дело было в недостатке сил, которые ей так хотелось пополнить, в страхе, что только-только схлынул прочь, и зверь внутри нее стремился компенсировать все это острым ощущением жизни, которое давала лишь охота. И неважно, на кого эта охота велась: на зверя ли, на человека. Она всегда была безмолвным диалогом двух существ, одно из которых загоняло, а другое стремилось убежать. Или не стремилось. Порой это существо само превращалось в охотника, и тогда его преследователь внезапно замирал, пробитый насквозь острой стрелой осознания одной единственной секунды, одного сокровенного мгновения тишины, в котором жизнь его смеялась ему в глаза, обжигая его своими золотыми лучами. Женщины умели делать так, обладали этим необъяснимым даром одним взмахом ресниц переворачивать все мироздание с ног на голову и обратно. Наверное, они просто знали что-то, недоступное всем остальным, сокровенное и безымянное, раз уж небеса подарили им суверенное право зарождать и вынашивать новую жизнь. Наверное, они все были немного ведьмами, способными одним лишь взглядом зажечь в человеческом сердце божий огонь. Гаярвион была беззастенчиво, нагло и совершенно бесстыдно хороша. Тонкая и гибкая, гордая, переменчивая как ртуть, обжигающая, как огонь, стремительная как ветер. Взгляд Миланы пробежался по правильным чертам ее лица, будто изваянным из белоснежного мрамора, вернувшись к серому туману ее глаз, так похожему на дождливое утро. Много было в этих глазах, гораздо больше даже, чем в запахе, гораздо больше. И сейчас уже не было никакой нужды в том, чтобы считывать ее эмоции, потому что Милана знала этот миг. Тысячи тысяч раз повторялся он под вечно молодыми звездами, покуда шагала по небу Роксана, неся в руках Свой сияющий щит. Тысячи тысяч раз тревожил он и смущал сердца, кружил головы и подламывал колени, загребал могучей хваткой все струны существа и играл на них волнующую древнюю музыку, знакомую каждому сердцу и каждому телу. В безмолвии что-то сложилось, неуловимо заняло свое место, и Милана вдохнула совершенно новый воздух, вдохнула его совершенно новой собой, глядя в глаза женщины напротив нее. Женщины, которая теперь стала охотником, даже, наверное, и не желая того. Просто потому, что таков был закон мира, таковым была песня времен. Таковой была ее природа. Несколько мгновений между ними не было ничего, кроме взгляда, который неторопливо, легко и играючи сшивал их, переплетал, перевязывал в нечто целое, пульсирующее в такт, танцующее вокруг, внутри и для самого себя. Только на этот раз это было гораздо глубже, гораздо сильнее, буквально пронзив Милану до самых корней ее существа. Она дышала, ощущая воздух раскаленным внутри собственной глотки, всей собой переживая эту полноту контакта – впервые в жизни такого сильного, но такого знакомого ей. Наверное, все это из-за перенапряжения последних дней. Впрочем, имело ли это значение? Голод поднялся внутри, жадный, бессловесный, бездонный, как пропасть. Сейчас они делили его пополам, так откровенно и так полно, что кружилась голова. Что ж, эта сделка была самой честной из всех возможных, самой настоящей и искренней, потому что двое в ней всегда отдавали себя поровну, чтобы получить столько же взамен. Жаль только, что сбыться ей было не суждено. Горьковатая грусть разлилась внутри, напоследок сжав сердце Миланы сожалением. Эта женщина принадлежала другому миру, другому народу, другому мужчине, которого Милана назвала другом, пусть и не в глаза, но в своем сердце. И коли так, имела ли она право вот так пить ее огромными глотками до головокружения, до захлебывающейся сладости? Эта чаша принадлежала другому, как и ртуть, как и огонь, как и танцующие ветра. Как и вся искренность и бесконечная красота этого танца, который мог бы взорвать внутри них обеих новую вселенную торжествующей жизни. Но не каждому танцу суждено было родиться и не каждой жизни – цвести. - Пойдем, королевна, - с трудом улыбнулась она, впервые в жизни ощущая смутную тяжесть потери. Странно, она ведь даже не позволила себе еще ничего найти. – Путь неблизкий, а по пятам могут идти бардуги, ты сама говорила. Обида, непонимание, грусть. Любопытство. Гаярвион отвела глаза, скованно кивнув, отвернувшись от нее и первой, сгорбившись, двинулась по коридору вперед. Милана последовала за ней, невольно качая головой и поражаясь собственной глупости. Конечно, королевне было любопытно, как и всем женщинам, которые встречали что-то яркое и необычное, что-то, чего никогда до того не видели. Но точно так же эти женщины имели свойство, наигравшись, легко забывать о своем былом интересе, оставлять его позади, стремясь в своем химерическом танце успеть испить сладость каждого мгновения движения вперед. И Милана не хотела бы стать такой игрушкой, сломанной, брошенной и забытой где-то посреди давно остывшей дороги, на которой не осталось даже следа той, что когда-то танцевала здесь, озаряя весь мир вокруг себя светом своих глаз. Она просто не собиралась позволить случиться тому. Ты привезешь ее в Вернон Валитэ, наденешь на ее голову корону, а потом вернешься к Вольторэ и исполнишь свой долг. Не все в жизни складывается, не все получается, не всему суждено свершиться, так чего же тогда горевать? Она и сама не до конца понимала, откуда взялась эта непрошенная и совершенно нежданная боль внутри. Просто еще одна женщина, еще одна страсть, еще одна ночь на ее пути, быть может, чуть более горячая, чем все остальные, но разве так сильно отличающаяся от всего, что было до нее? Уж вряд ли. Они долго шли в молчании, неловком и каком-то холодном, но Милане не хотелось его прерывать. Да и какой толк был в том? Сладостная тайна мгновения целиком и полностью доставалась лишь тому, кто пил ее жадно, не раздумывая и не оглядываясь. А им обеим Милосердная выплела иные дороги, иные пути, иные испытания. Вещи, за которые они держались, вещи, которые держали их. И по сравнению с пережитым и отпущенным навсегда любые слова показались бы сухим шепотом опавших листьев, которые равнодушно подталкивает под иссушенные спины ветер. Хотя бы не страшно больше. Милана криво усмехнулась, поглядывая на рваные тени, танцующие на стенах вокруг них. Другие чувства вытеснили прочь пережитый ужас, и в напоминание о нем осталась лишь слабость в ногах. А потом что-нибудь вытеснит и эту грусть, и она позабудет об этом так же легко, как и ощутила все это сейчас. В который раз уже Милана убеждалась в том, что мир был хоть и таинственным местом, но по сути своей – весьма простым, стоило лишь принять его таким, каким он и являлся, не протестуя, не меняя, не пытаясь восстать против течения времени и вещей. Даже в том случае, если ты следуешь за Аватарами Создателями, которые одним своим присутствием меняют ткань реальности в каждое мгновение времени. Суть-то в итоге оставалась неизменной, хоть и вечно меняющейся при этом. В конце концов, ее отпустило совсем, и Милана на том и успокоилась, перестав забивать свою голову несвойственными ей сожалениями и размышлениями. Стоило внимательнее смотреть по сторонам, чтобы не пропустить возможность выбраться из этих проклятых кротовых нор, которые ей уже порядком поднадоели. Чувство направления она уже давным-давно потеряла, потому как тоннель то и дело петлял, змеился, обходя невидимые для глаз препятствия, укрытые в земной толще. Порой он раздваивался или от основного рукава отходили в стороны боковые ответвления, местами обвалившиеся, местами свободные от хлама. Гаярвион не сворачивала ни в один из них, весьма решительно направляясь вперед, и Милана решила не спорить с ней и не лезть под руку. Наверное, королевна знала, что делала. Ну, а коли нет, всегда можно было вернуться назад. Сама Милана никакой разницы между тоннелями не видела: все они скверно пахли, везде было душно, тесно и темно. В какой-то момент спереди потянуло прохладой; Милана ухватила разницу температур, скорее, ощущением на коже, чем по движению в воздухе. А еще через некоторое время Гаярвион приглушенно сообщила: - Впереди что-то вроде пещеры… Кажется. - Пропусти меня, - отозвалась Милана, но королевна даже ухом не повела. Подняв повыше пламя Роксаны в ладони, она вышла из коридора и разогнулась, с наслаждением вздохнув. Милана ступила за ней, тоже едва не заурчав от облегчения, что больше нет необходимости сутулить плечи и опускать голову вниз. При ближайшем рассмотрении оказалось, что перед ними не пещера, а еще один подвал. Об этом Милане рассказали гранитные плиты под ногами, остатки стен, местами осыпавшихся, каменных перегородок, в которых, отбрасывая кривую тень, торчали проржавевшие крюки. Помещение было таким же душным и затхлым, как и тот подвал, сквозь который они спускались сюда. И по размеру не так уж и отличалось. - Видимо, над нами еще какой-то форт, - проговорила Гаярвион, вскинув голову и разглядывая потолок. Вид у нее был не слишком довольный. – А коли так, значит, мы вряд ли приблизились ко рву. - Выход наружу есть? – Милана взмолилась Роксане и зажгла второй огонек, на этот раз на кончике своего долора, поднимая его повыше к потолку, чтобы было виднее. Кружок света выхватил из темноты старые гранитные плиты, плотно подогнанные друг к другу. Пробоин здесь видно не было, но это еще ничего не означало. Аккуратно обойдя стену с крюками, Милана вышла в еще одну подземную камеру, поменьше первой. И удовлетворенно хмыкнула: в ее дальнем конце виднелись хорошо сохранившиеся каменные ступени, ведущие вверх, к закрытому крышкой люку в потолке. Затвора на нем не было видно, лишь потемневшее от пыли железное кольцо поблескивало в отсветах огня. Гаярвион попыталась было обойти Милану и двинуться к лестнице, но та вскинула руку, останавливая королевну. - Погоди, - проговорила она, пристально разглядывая кольцо. – Сначала надо подумать, надо ли нам вообще выходить отсюда. - Мне казалось, тебе дурно под землей, - заметила Гаярвион, испытующе глядя на нее. – Да и мне самой, честно говоря, поднадоело сгибаться в три погибели. - Если, как ты говоришь, мы просто пришли в другой пограничный форт, то что толку выбираться наверх? Там стахи, по земле мы не пройдем. Может, и впрямь имеет смысл попытаться прорваться ко рву, - задумчиво рассудила Милана, оглядывая люк в потолке. Не нравилось ей здесь отчего-то. Хоть дермаками пахло не больше, чем в других местах, хоть ни единого звука в давящей тишине подземелий, кроме их с Гаярвион голосов, и не было слышно. - Я боюсь, все подходы ко рву будут взорваны или засыпаны, - нахмурилась Гаярвион, обдумывая происходящее. – Разведчики внимательно следят за появлением новых тоннелей, а этот очень старый, ты сама это подтвердила. Коли так, вряд ли мы по нему дойдем. Милана задумалась, прикидывая оставшиеся варианты. Их, в общем-то, было немного. Выходить наверх – рисковать попасться на глаза стахам и бардугам. Оставаться здесь и идти по тоннелю – скорее всего, упереться лбом в завал, сквозь который они уже не проберутся. И так плохо, и так не хорошо. - Давай-ка отдохнем здесь, королевна, а потом посмотрим, - наконец предложила она, так и не придя к однозначному решению. – Мне в любом случае понадобятся силы, чтобы двигаться дальше, под землей или по земле, неважно. Да и шея так затекла, что сил нет. - Давай, - согласилась все-таки Гаярвион после небольшой паузы. Видимо, ей тоже осточертело двигаться вперед, скребя затылком потолок. Воды у них осталось не так уж и много, и это, пожалуй, беспокоило Милану сейчас больше всего. Королевна поминала, что в пещерах под фортами раньше были скважины, и, пошарив по полу, Милана отыскала-таки то, что от одной из них осталось. Узкий колодец уводил во тьму глубоко под ним. Когда Милана бросила туда камень, чтобы проверить, есть ли вода, очень долго не слышалось ни звука, а затем снизу долетел раздробившийся стуком по стенкам шахты ответ. - В Хмурых Землях мало воды, - сообщила королевна из-за ее плеча. Она устроилась на полу, привалившись спиной к одной из стен, а огонек расположила на камушке неподалеку от себя. Ее серые глаза были слегка прикрыты, поблескивали, наблюдая за Миланой. – Здесь никогда не бывает дождей. А зимой и снега нет. - Гиблое место, - приглушенно отозвалась Милана, возвращаясь и присаживаясь на пол неподалеку от наследницы. - Вот и поглядела ты на этот край, - усмехнулась в ответ наследница, продолжая разглядывать ее. Интерес так и не исчез из ее запаха, и теперь это почему-то раздражало, хоть раньше такого Милана за собой не замечала. Сейчас ей совсем не хотелось говорить, а вот королевне, судя по всему, наоборот было невмоготу. Она прилегла, оперевшись на локоть и далеко вытянув красивые стройные ноги, которые едва прикрывал короткий ободранный подол туники, а затем спросила: - Ну и что же, похожи наши земли на Роур? Я так поняла, это тоже огромная равнина. - Не похожи, - лаконично ответила Милана. – Роур полон жизни, а это – просто пыльный склеп. - Пожалуй, - кивнула Гаярвион с улыбкой. Судя по ее виду, она собиралась сказать что-то еще, но Милана не дала ей этого сделать, заговорив первой: - Я, пожалуй, подремлю чутка, пока есть такая возможность. Неизвестно, когда в следующий раз получится отдохнуть. - Много же ты спишь, Спутница Милана, - Гаярвион слегка вздернула подбородок. Ей не понравилось, что ее оборвали, и это вновь рассердило Милану. - Сколько нужно, - грубовато отозвалась она, укладываясь на пол и заворачиваясь в плащ. Скатку одеял она демонстративно трогать не стала, уступив королевне. Милане не привыкать было дремать на голом камне. Совсем я издергалась. Скалюсь от каждого слова. Все этот проклятый край. Она устало смежила веки, потянувшись мыслями к далекому дому. А в становище Сол сейчас, должно быть, вовсю готовятся к осеннему равноденствию. Ремесленницы вяжут снопы из сжатой пшеницы, чтобы жечь их в полях, расшивают белоснежные полотенца огненными цветами узоров, чтобы подносить на них царице и Держащей Щит румяные караваи в канун праздника, дабы они первыми вкусили урожай нынешнего года на богатство и удачу в следующем году. Молодые дуры строят друг другу глазки, достают лучшие платья или чистят форму, натирают маслом ремни, да ленты пытаются достать поярче, выменять у подруг. Когда-то и они с Крол всем этим беззаветно занимались, едва не подпрыгивая от нетерпения поскорее проводить лето и посвятить ночной танец торжеству Щедрой и Хлебородной Артрены. По чести сказать, Милана и сейчас бы с гораздо большей охотой готовилась к празднику да сапоги натирала, чем валялась здесь, в пыльной пещере под землей в обществе бестолковой и стервозной королевны Бреготта. Мысли о доме постепенно успокоили ее, и сон начал неторопливо нашептывать ей на ухо свои сладкие сказки. И Милана начала уже медленно проваливаться в его теплые дремотные объятия, как вдруг донесшийся издалека случайный звук привлек ее внимание. Тихий звук, чересчур тихий, совершенно обыкновенный. Камушек, покатившийся по утрамбованной в камень земле. Глаза сами собой открылись, и она всем телом втянула в себя спертый воздух тоннелей. И сразу же почуяла знакомую вонь: пока еще не слишком сильную, но уже начавшую накатывать тошнотворными волнами со стороны тоннеля, из которого они с Гаярвион какое-то время назад выбрались. Погоня все-таки догнала их, и, учитывая тишину, преследователи намеревались застать их врасплох. Гаярвион тоже задремала, свернувшись в клубочек у стены и тоже демонстративно не дотронувшись до скатки с одеялами. Огонек Роксаны давно погас, и в пещере стояла густая чернота без единого проблеска света, но свет и не нужен был волчьим глазам Миланы. Она бесшумно поднялась и почти что перетекла к королевне, зажимая ей рот и тихонько тряся за плечо. И когда Гаярвион рывком очнулась, дернувшись, приникла к ее щеке и прошептала: - Дермаки идут по нашим следам. Нужно уходить. - Куда? – спросонья сипло отозвалась королевна, вскакивая с пола и шаря в темноте руками в поисках меча гринальд в ножнах, который она все это время тащила с собой. – Мы пойдем дальше по тоннелям? - Не успеем, - мрачно покачала головой Милана, забыв о том, что королевна не может этого видеть. – Нужно на поверхность. Попробуем прорваться. - А стахи? - Аленна смилостивится – их там не будет, - отрывисто бросила Милана, а затем подхватила Гаярвион под плечи, чтобы той в темноте было легче, и приказала шепотом: - Я поведу тебя, свет не будем зажигать, пока не дойдем до люка. Не хочу их провоцировать. - Хорошо, - согласилась без спора Гаярвион. Вдвоем они как могли тихо дошли до лестницы. Милана держала наследницу под руки, указывая, куда идти, и та почти не спотыкалась, цепляясь за нее и слепо моргая в темноту. И как только они достигли лестницы, Милана прошептала ей в самое ухо: - Мы у ступенек. Я сейчас выбью люк, и ты сразу же беги вверх по ступеням, поняла? Как только будем наверху, я тебя подхвачу, и попробуем улететь. - Давай, - кивнула та, обеими руками стискивая тонкий длинный клинок в ножнах. Пахло от нее решимостью и страхом одновременно. Глубоко вздохнув, Милана сгруппировалась, собираясь с силами, внутренне готовясь к удару, а затем резко распахнула крылья и со всей силы вытолкнула себя вперед, подставляя плечо, чтобы выбить рассохшийся от старости люк. Удар был гораздо слабее, чем она ожидала, а доски почему-то не треснули от него. Люк распахнулся наружу с поразительной легкостью, и Милана буквально вылетела в ослепительный свет наверху стрелой. Он сразу же резанул по глазам, она задохнулась от сладости ледяного воздуха, судорожно ударила крыльями, чтобы не рухнуть обратно, вниз в распахнутый зев люка и… Что-то жесткое и прочное со всех сторон обрушилось на нее, тяжелое, холодное. Ослепшая Милана хрипло вскрикнула от неожиданности, закрутила головой, теряя опору в воздухе, пытаясь понять, что происходит. Руки и ноги ударились в какую-то железную сетку с крупными отверстиями, а в следующий миг ее дернуло в сторону, поволокло. Зрение постепенно возвращалось к ослепшим глазам, но она не успела ничего разглядеть, потому что со всей силы врезалась в землю, больно ударившись о выпирающие звенья сети. Страх сжал нутро точно так же, как сжали путы тело, и Милана, не сдерживая рвущегося с губ рычания, попыталась было выпустить волка, чтобы избавиться от пут. Да только ничего не произошло. Как бы она ни напрягалась, как бы ни пыталась заставить кровь вскипеть в жилах, перераспределить силы между мышцами, а ровным счетом ничего не происходило, и зверь не отзывался на ее попытки. Наоборот, лютая слабость буквально придавила тело к земле, лишая ее последних сил. Словно их выпили из нее до последней капли. Глаза все-таки привыкли к свету, и Милана сумела разглядеть, что происходит. Она лежала на земле в стороне от люка, ведущего под землю, среди гранитных развалин, запутавшаяся в тяжелой железной сети с крупными ячейками, в которые она запросто и руку бы просунула, да не тут-то было – тело больше не повиновалось ей. А вокруг стояли, посмеиваясь, стахи, высокие, черноволосые и черноглазые, с почти полуночного цвета кожей, горбящимися за плечами крыльями летучих мышей и острыми поблескивающими копьями в руках. Милана еще успела увидеть, как Гаярвион с мечом в руках выпрыгивает из люка в земле и бросается на одного из них, и в этот момент град ударов обрушился на нее. Она не могла защититься, не могла уклониться, она даже не могла шевельнуться или призвать крылья, чтобы укрыться ими от нападавшего. Он бил ее тупым древком копья и ногами, методично, сильно, по плечам и спине, по голове и лицу. Милана ослепла и оглохла от этих ударов, пригвожденная проклятой сетью к земле, парализованная, совершенно беспомощная в этот миг. Впервые в жизни не способная никак себя защитить. Какие-то голоса раздавались на периферии слуха, но она сейчас не могла разобрать слова. Боль взрывалась красными цветками по всему телу, и Милана лишь кричала, моля только об одном: чтобы пытка прекратилась. В какой-то момент это действительно произошло, и удары перестали падать сверху. Да только боль в разбитом теле была такой сильной, что она даже не сразу поняла, что мучение закончилось. А потом до совершенно онемевшего сознания дошел и голос стаха, низкий, рычащий, почти звериный, с сильным акцентом проговаривающий слова: - Даже не думай дергаться, иначе она умрет. - Я поняла, - хрипло ответила ему Гаярвион, и Милана расслышала звук упавшего на камень клинка. – Пощадите ее. Ей было невыносимо больно даже дышать, но горький смех все-таки сорвался с разбитых окровавленных губ. Она так берегла свой долор, чтобы не проливать им ничью кровь, кроме крови анай, и в итоге даже не успела им зарезаться, когда ее брали в плен. И теперь все было напрасно.