Every me and every you

*** У Кроули блядская расхлябанная походка. Ангелы не выражаются вслух, но себе он может признаваться, используя любые выражения. К сожалению, только такие точны относительно него. Кажется, в свое время этой походке Кроули пробовал научить весь мир, но никто ещё не смог превзойти учителя. *** На этот раз Кроули устраивает ему разнос, и Азирафаэль чувствует себя одним из цветков его оранжереи. Во внезапной вспышке гнева нет ничего удивительного, ведь демоны и не должны отличаться терпением. — Ты как типичная принцесса в башне! — он обвиняюще наставляет на ангела когтистый палец. — Почему ты не можешь спастись сам, и мне каждый раз приходится нестись к тебе на помощь? Ты действительно каждый раз собираешься давать людям тебя спокойно убить? А чудо сделать, не? Кроули подходит очень близко, впиваясь в него пристальным горящим взглядом. Неуютно… И почти стыдно. Наверное, действительно стыдно. Азирафаэль бормочет, смотря куда угодно, но не на Кроули: — Прости, что тебе тогда пришлось пройтись по церковной земле… — Это нихрена не объяснение, ангел, — отрезает тот, отворачиваясь и вновь увеличивая расстояние между ними. Он мечется по заброшенному промышленному складу, как зверь по слишком тесной клетке. Именно сюда привезли Азирафаэля некие личности преступных наклонностей, чтобы намекнуть на дань, которую обязан платить каждый магазинчик на их территории. А ведь он думал, времена организованной преступности остались в прошлом… Но эти юноши работали на пожарную инспекцию. Что не помешало им связать его и грозить раздробить пальцы ударом монтировки. Ну вот что он им сделал?! Теперь они лежат в пыли и бетонной крошке мёртвые, потому что Кроули обыкновенно убил их, даже не разменявшись на какое-либо демоническое чудо. — Я бы… — Азирафаэль мелко моргает и находится с аргументами. — Я бы освободился сам. Да. Просто ты каждый раз появляешься раньше, вот и всё. И вообще, на мне был штраф. Кроули знает его увёртки, и прохладно усмехается на его не-ложь: — Ты не добавил «сегодня», ангел. Вот же… Подловил. — Тогда у меня встречный вопрос: ты за мной следишь? — Азирафаэль находит в себе смелость наградить Кроули таким же испытующим взглядом (хочется верить, таким же дерзким). — И почему каждый раз, когда мне грозит опасность, ты оказываешься рядом и во всеоружии? — Эээ… — пространно отвечает Кроули, неопределенно и небрежно пожав плечами и уставившись куда-то за его спину. Перевод стрелок совершен превосходно, и он уже ничего не может возразить. Азирафаэль уже улыбается и делает шаг вперёд, к воротам, как следующий выпад пригвождает его к земле. Хорошо, когда на Кроули очки, потому что теперь, без них, ангел ощущает этот жгучий осуждающий взгляд кожей. И боковым зрением. — Ты принимаешь всё как должное, — со сдержанным напряжением произносит Кроули, словно болтает о погоде, а не… об этом. — И не думаешь о том, что у меня тоже были и бывают проблемы. Но никто никогда не приходит, — тут, наконец, его лицо искривляется в оскале, и он почти кричит: — Никто не пришел ни разу совершить добрые дела относительно меня! Азирафаэль коротко смотрит на него, нервно облизывает губы и снова пялится на ржавую створку, замерев в неустойчивом мысленном равновесии: — А я и… а я и не обязан. Ангелы не спасают демонов, меня за это наверху могут… сам знаешь, что они могут. — Ясно… — тянет тот как будто с внутренним облегчением, его поза становится более расслабленной. Или же поникшей? А злость сменяется… на что? — Впрочем, мне нет дела до того, что ты думаешь. Для меня имеют значения только мои поступки. Я честен сам с собой, как и положено демону, такова наша природа, а значит, я всё делаю правильно. — Я тоже честен сам с собой, — возражает ангел, с мягким вызовом глянув ему в лицо. — Не сомневаюсь, — Кроули складывает руки на груди. — И это печально, на самом деле. Ты никогда не был ко мне добр, правда? Ты сдавался, когда я напирал, так было проще. Ведь ты не можешь и не умеешь злиться. У меня на руках были только иллюзии всё это время, так? Знаешь, насколько это жестко, ангел? Азирафаэль с беспокойством делает шаг к выходу, один, другой. Больше комментариев не следует. С коротким выдохом он выскальзывает за дверь. Кроули даёт ему сбежать. Он знает, что ото лжи, вины и терзаний совести ангелы убежать не могут, как бы ни пытались. *** Набрать его номер посреди ночи — идея дурацкая. Азирафаэль, судя по внутренним ощущениям, сказал бы, что даже самоубийственная. Но днём он собраться никакими силами не смог, словно на него были обращены все каверзные небесные взоры (что было довольно необоснованной иллюзией). Никому там нет дела до ссор и их причин, скорее наоборот, размолвку там посчитали бы самым логичным вариантом развития их отношений. Отношений… Азирафаэль встряхивает кудрявой головой, прогоняя неуместные мысли, и снова смотрит на зелёную телефонную трубку и круглый циферблат. Ночной, притихший и погасший город за окном делу не помогает. Нет посетителя, который отвлёк бы его в очередной раз и отложил момент ещё на пару минут. Он набирает номер по памяти. Демонам ведь необязательно спать? Закрыв глаза и замерев на стуле, он слушает гнетущие гудки соединения. Их непозволительно-успокоительно много. Но вдруг на том конце трубку резко снимают. — Кроули, — ангел делает крохотную паузу и резко выдыхает, пока не успел передумать. — Я хочу блинчиков. Прямо сейчас. А ты чего-нибудь выпьешь… Кроули молчит, не выплюнув очевидного «и как ты думаешь, где я сейчас нахожусь?!» И подспудное, затерянное в молчаливом междустрочье — «откуда эта уверенность, что я примчусь к тебе с той стороны земли?» Нет смысла произносить всё это. Азирафаэль знает, что он это скажет, а Кроули знает, что он знает… В трубке слышатся звуки оживлённой мокрой автострады и немного — отдалённый шум прибоя. А ещё рычание двигателя любимой машины демона. — Я соскучился, — наконец, мучительно произносит Азирафаэль, заставив себя невообразимым усилием воли и до боли впившись ногтями в колено. На том конце планеты к общему шуму добавляются крики чаек и музыка пронёсшегося мимо автомобиля. Или это Кроули пронёсся мимо него? Почему он не отвечает? А что, если он вообще ничего сейчас не ответит? Выслушает его, положит трубку и больше никогда с ним не заговорит снова? Сердце резко сжимает упрямое отчаяние и боль возможной потери, и ангел крепко стискивает зубы, чтобы перетерпеть это. — Реально. Блинчики, — хмыкает Кроули как ни в чём не бывало. — Ты самый толстый ангел, которого я знаю. Будто продолжая какой-то давно забытый, но содержательный диалог. После этого невыносимого молчания его голос звучит так знакомо, так приятно, так успокаивающе, что Азирафаэля накрывает почти физическим теплом, а ногти сами собой разжимаются, оставляя колено в покое. — А у тебя самые красивые глаза из… всех, — это признание даётся ангелу куда проще. — Включая ваших? — Ммм… да, — совершенно честно подтверждает он, перебрав в уме небесных знакомых. Тишина. Даже двигатель заглох. Что там происходит? Связь разорвалась? Неловкое и робкое: — Кроули? — Мы, или я один, слишком очеловечились, — выдаёт неожиданный вердикт Кроули. Азирафаэль непонимающе хмурится, а Кроули однозначно и веско припечатывает сверху: — У меня встал. — О господи! — испуганно вскидывается тот. — Неужели это я виноват, что сказал комплимент? Извини. — Скажи что-нибудь еще, — по-особому бархатно и вовсе не обиженно произносит он. — Такое же приятное. — Хорошо, эээ… У тебя блядская походка, — и только когда слова прозвучали, ангел понимает, что натворил, и шлёпает себя ладонью по лбу. — Всё-таки проболтался… — Блядская? — с удивлённым интересом переспрашивает тот, явно довольный. Наверняка удобно развалился в кресле своей машины, раскинув длинные ноги в разные стороны, как он обычно это делает. Кроули определенно остановил машину, чтобы просто поговорить с ним. — Сексуальная, если угодно, но это гораздо менее точное выражение. — Ты ведь много читаешь, да, Азирафаэль? — Да. — И камасутру ты тоже читал? — Да… — куда осторожнее отвечает он. — Что ты сейчас сделал? — Эх. Я покраснел, — вынужден признаться он. Кроули всегда дьявольски проницателен. Он получает шумный выдох в трубку, прямо в ангельское ухо. Весьма непристойный. Старается не строить предположений, чем он вызван. — У ангелов ничего там нет, да? — с заготовленной печалью уточняет собеседник. — Ну, как бы объяснить, это скорее индивидуально. — Что у тебя? — А можно я не буду на это отвечать? — совсем уж тихо лепечет Азирафаэль. Лицо пылает от смущения, точно на нём развели костёр, но у него не проскальзывает ни единой мысли прекратить разговор. — Ты же получаешь удовольствие от еды? — продолжает демон. — Я полагаю, это весьма очевидно. — Хотел бы я быть суши. — Кроули! — одёргивает он его в замешательстве. — Я бы не стал тебя тогда есть! — Было бы достаточно, чтобы ты просто меня облизал. Воцаряется оглушающая тишина. Тут или там, неважно. Азирафаэль, стискивая трубку, понимает, что он красный, как рак, от корней волос до кончиков пальцев и дышит от возмущения слишком часто и громко. — И насколько ты покраснел на этот раз? — насмешливо осведомляется Кроули. — Целиком, — выдавливает ангел. — Так облизал бы? — Боже мой, Кроули, просто приезжай! — не выдерживает он и жмёт на рычаг, обрывая соединение. Прикладывает ладони к щекам: раскалённые, как какие-нибудь свежие пирожки. *** Кроули входит (или скорее заваливается) в книжный магазин своей фирменной походкой. После всего она выглядит как контрольный выстрел в бедную ангельскую голову. Совершенно свободная, небрежная, развратная и абсолютно естественная. Люди не умеют так. Демон подходит очень близко и снимает очки, будто показывая — я помню, что ты сказал про мои глаза. — От одного поцелуя же ничего не будет? — собрав всю решительность в кулак и отбросив мнительность, выпаливает Азирафаэль. Он и сам не замечает, что отступил к полкам и оказался натурально к ним притиснут. — Смотря что ты хочешь получить. — А если я хочу получить удовольствие? Кроули задумывается или делает вид, что задумался. — Я никогда не целовал ангела, — наконец, произносит он, чуть наклонив голову к плечу. — Думаю, ты умеешь. И тогда Кроули наклоняется и действительно целует его. Язык узкий, змеиный и раздвоенный, он заползает в ангельский рот, и Азирафаэль не понимает, почему издаёт совершенно беспомощное мычание, должное заменить ему стон. Тогда он делает то же самое: касается его губ языком, ощущая при этом, как Кроули крепко держит его за лацканы пиджака, чтобы удержать на разъезжающихся ослабевших ногах. Сообразив, ангел закидывает руки ему на плечи, и пальцы сами собой зарываются в мягкие завитки волос на затылке. Почему… почему так приятно? Касаться его, и… Чужой подвижный язык проникает в него, ласкающе и нежно поглаживает нёбо, скользит ещё дальше, ещё глубже, загибаясь по горлу вниз. О боже… Тёмное удовольствие охватывает всеобъемлющей волной, не дающей вздохнуть. Руки расцепляются сами собой, и Кроули перехватывает его за талию, не позволяя упасть и заодно вжимаясь в него со всей своей страстью. Его язык не останавливается, щекоча всё, до чего дотягивается, проталкиваясь в горло до самой гортани, но не перекрывая трахею до конца. Ангел не этого ожидал. Он и не подозревал, что его собственное тело способно испытывать такое наслаждение. И от такого. Будто он совсем себя не знал всё это время. Он снова не выдерживает и стонет, хотя ему очень трудно дышать. Это совершенно неправильно, совершенно не по-человечески, и этого абсолютно точно нет в камасутре. Чужое желание, не похожее на обыкновенную похоть, течёт сквозь него, как мятный сироп, наполняя всё его сознание странной благодарной эйфорией. Он не знает, что отдаёт взамен, его пальцы слепо скользят и гладят по затылку, зарываются в медные волосы, и он хотел бы увидеть их снова такими же длинными и вьющимися, как тогда на белокаменных стенах Эдема. Сердце выстукивает бешеный ритм африканских барабанов, и он понимает, что больше не выдержит этой невыносимой ласки и близости, превращающей его в податливое желе. «Боже…» — отрывисто думает Азирафаэль, когда сердце внезапно пропускает с десяток ударов, а тело пробирает неконтролируемая дрожь, от которой становится так хорошо, как не было никогда в жизни. Такая же судорога охватывает Кроули, его язык выскальзывает и прижимается к нёбу, но он лишь вцепляется в содрогающегося ангела сильнее, чтобы они оба устояли на ногах. Кроули неохотно, медленно разрывает поцелуй, когда всё заканчивается, и оба они снова могут глубоко вздохнуть. Азирафаэль поражённо пробует отдышаться от отступающих волн наслаждения и вытереть натёкшую на подбородок слюну. Разве может быть настолько приятно — чувствовать на себе его взгляд и видеть в нём вот это всё? Он старался игнорировать прежде, но… Ему нужно лишь принять это, как драгоценный подарок, потому что и сам он… Кроули вовсе не отступает назад, по-прежнему прижимаясь к нему так плотно, что тот чувствует те части его тела, о существовании которых прежде не задумывался. Вот что означала фраза «у меня встал». Он не добавил — «на тебя». И не уточнил, насколько сильно. — Что только что побывало в моём горле? — зачем-то уточняет Азирафаэль порядком севшим голосом. — Мой язык. — Во имя всего святого, ты меня… — он так и не находит смелости произнести это слово даже мысленно. — …языком? Со мной же ничего не случится из-за этого? Кроули чуть удивлённо приподнимает бровь и демонстративно облизывается. Азирафаэль ловит себя на том, что внимательно смотрит за этим скольжением. — Демон — это не болезнь, передающаяся половым путём, — наконец, отвечает он, вдоволь надразнившись. — Тем более, нас больше некому судить, кроме Неё Самой. И сомневаюсь, что Она не знает. Как мы выяснили, Её замысел непостижим, посему… — Я понял, понял. Тогда сделаешь так ещё раз? — Сколько угодно. Следующий поцелуй менее голодный и менее безумный, но они всё равно вынуждены опуститься на пол. А ведь раньше максимум, который они могли себе позволить — это коснуться руки друг друга. По крайней мере, это максимум Азирафаэля. Он никогда не размышлял, что по этому поводу думает демон, и где пролегают его границы. А сейчас он дотрагивается до Кроули, нерешительно, но там, где захочет. Чувствует его всего самим собой. И это что-то невозможное, нереальное, запретное, и при этом удивительно органичное. Что-то, чего хотелось уже очень давно и после чего всё разрозненное обязательно станет на свои места — будто всегда там и задумывалось быть, но никогда прежде не было. — Ну как, я вкуснее суши? — любопытствует Кроули. — Ага. Прямо как змеиное мясо. Азирафаэль чувствует себя опьянённым и расслабленным выше всякой меры. Кроули прижимается к нему безо всякого стеснения, обвивая всеми конечностями совершенно по-змеиному, и так по-особенному выдыхает — Счастливо? Он только что счастливо выдохнул ему в шею?! — словно собрался никогда его не выпускать из объятий. Азирафаэль согласен лежать так, пока ему внезапно не захочется какао или свежих рогаликов из соседней кофейни. — Ты ведь иногда специально так делаешь? — тихо спрашивает Кроули. — Как? — Нарываешься на неприятности. Чтобы я пришёл за тобой. Ты от этого кайф ловишь? — Ну… я… — колеблется ангел, не видя способа увильнуть от прямого вопроса. — Благородная, оправданная причина для встреч? Когда скучаешь по демону, а позвать не можешь. Принципы не позволяют и вообще, нельзя скучать по исчадиям ада. Ты всегда мог написать письмо или позвонить. Мне-то общаться с ангелами никто не запрещает. Я никогда не отказывался и не избегал тебя. — Ты же знаешь, что мне довольно… сложно. Всё это. Трепетный кончик языка почти невесомо проходится по его ушной раковине, и Азирафаэль вздрагивает от накативших смущающих эмоций и неоспоримого острого удовольствия. Ну вот, а говорил, что понятия не имеет, как целовать ангелов. — Мы остановимся на поцелуях ещё на шесть тысяч лет? — шепчет Кроули, определённо рассматривая его профиль в приглушённом свете ламп. — Тебя это не устраивает? — Ничего, — он поудобнее устраивается у него под боком, чуть улыбаясь и закрывая глаза. — Я подожду.