When You Move, I'm Moved

      Давид принимает конечную позу и держит ее, вытянув перед собой левую руку. Он смотрит на себя в зеркало пустой студии, стоя всего в нескольких футах от своего отражения. Он повторяет последние несколько движений перед тем, как замереть в финальной позиции, делая мысленные заметки о том, над чем следует поработать следующий раз.       Его обутые в кроссовки ноги смотрят вперед, почти приросшие к полу и расставленные шире плеч. Его темные волнистые волосы падают на глаза, слипаясь в каплях пота на лбу, а румянец на щеках — верный признак того, что он неплохо поработал. Он улыбается себе в зеркало. Он хорошо выглядит сегодня. И ему так досадно, что никто не видит его сейчас. Таким красивым.       Всю свою жизнь Давид танцевал. Причем, в первую половину этой жизни он просто ненавидел танцы. Но в танцах всегда было что-то, что выходило за рамки жанра, и ему дико нравилось это. Может быть, это было постоянное движение. Может быть, дело было в том, что каждый раз, когда он принимал нужную позу, он чувствовал, как кровь в его теле бежит от одного конца к другому, его дыхание постоянно стремилось к входу и выходу. В танце нет ничего неподвижного, даже на микроскопическом уровне. Даже когда есть начало и конец, всегда есть движение.       Когда-то Давид занимался балетом, и у него это тоже хорошо получалось. Он ненавидел себя за то, что у него это хорошо получалось. Он никогда не понимал этого противоречия, никогда не мог выразить его словами: любить что-то и ненавидеть одновременно. Затем он открыл для себя что-то новое и, наконец, понял, что он должен был чувствовать все это время.       Он впервые влюбился в танец, правда, «с оговоркой». Он влюбился в хип-хоп. В хип-хопе было что-то, что всегда заставляло тянуться к полу и буквально впечатывать себя в него вместо того, чтобы бороться с гравитацией прыжками и легкими позами, как в балете. В нем нет никакой фантазии: сыро и реально. Красное и мозолистое доказательство его работы, всегда скрытое под его балетными туфлями, всплыло на поверхность в хип-хопе так, чтобы каждый мог видеть бесспорные усилия, которые он прилагал. Хип-хоп стал для Давида истиной.       Теперь Давид стоит так неподвижно, как только может, удерживая позу, пока его грудь вздымается. Весь его вес проходит сквозь арки его ног, так сильно, что он уверен, что потребуется целая армия, чтобы заставить его уступить.       Он опускает руку и качает головой, убирая волосы с лица. Он громко выдыхает, отталкиваясь ногой, чтобы дать себе импульс развернуться и перейти на другую сторону зала.       Он знает, что не должен быть в студии. Его команда хип-хопа, «Pink and White», закончила репетицию более часа тому назад, а вот он совершенствует групповую хореографию, которая, как он знает, все еще нуждается в работе.       Добравшись до противоположной стены студии, он достает из спортивной сумки бутылку с водой и пьет, пока она не становится наполовину пустой. В это время он видит неясное движение по периметру и слышит скрип половиц. «Какого хера, эти люди, составляющие расписание студии… черт возьми, уже пять часов вечера?» — прижавшись губами к горлышку бутылки, Давид смотрит на поднятые часы и в отчаянии стряхивает их. Он неохотно начинает собирать вещи. — Я вижу, ты опять припозднился с уходом? — щебечет голос у него за спиной.       Давид смотрит оттуда, откуда он опустился на колени к своей сумке. Над ним возвышается прима-балерина Сара во всем своем белокуром величии.       Он пристально смотрит на нее. Это не поощряется, но нет ничего незаконного в том, чтобы взять студию для сольной практики, когда она свободна. Он знает, что Саре это известно. — Полагаю, тебе нужна была дополнительная практика, да? — спрашивает Сара, уперев руку в бедро и приподняв бровь, как будто пытаясь скрыть снисходительность в голосе. Давид искоса смотрит на нее:  — Я ухожу прямо сейчас, — говорит он, вставая и перекидывая ремень сумки через плечо. — Хорошо, — отвечает она, покидая студию. — М… Давид? Он останавливается и смотрит на нее через плечо: — Да? Сара оценивающе смотрит на него, прежде чем ответить: — Скажи своей команде, чтобы убирали за собой в раздевалке. А то ею просто невозможно пользоваться после вас.       Давид вздыхает. Его товарищи по команде могут быть отвратительными и отказываться уважать границы раздевалки. Она права, хотя он знает, что она говорит это только для того, чтобы отчитать его. — Я им передам, — просто отвечает он.       Он машет на прощание и поворачивается к выходу, но не раньше, чем натыкается на кого-то еще.       Давид достаточно долго пересекался с балетным классом, чтобы узнать лица всех его членов. Но этот явно был новеньким.       Перед ним стоит смущенный мальчик. У него засаленные светлые волосы с подрезом по бокам и длинная челка, которая беспорядочно покрывает лоб, что приводит взгляд Давида прямо в пронзительные голубые глаза. Его лицо покрыто прыщами, а губы… Давид старается не смотреть на них так долго. Он видит только этот невыразимо притягательный голубой цвет. — Извини, — говорит Давид, хватаясь за лямку сумки. — Все в порядке, — отвечает другой мальчик.       Давид не из тех, кто делает предположения, но в его голове уже столько всего, основанного всего на двух словах. Этот мальчик много разговаривает?       Его тихий голос говорит об обратном, но застенчивая ухмылка, которая проглядывает сквозь простые слова, подсказывает Давиду, что у этого парня есть чувство юмора, которым он не хочет делиться так быстро.       Он слишком долго смотрел в глаза этому мальчику. К счастью, он прерывает зрительный контакт, поворачивается к стене и ставит сумку. Она темно-синяя, с биркой «СОБСТВЕННОСТЬ ЛУИДЖИ», беспорядочно написанной на одном из карманов рядом с несколькими бессмысленными каракулями с непоследовательным почерком. Давид приходит к умозаключению, что это сделали друзья Луиджи.       В течение нескольких долгих неловких секунд Давид оценивает этого Луиджи. Блондин одет в обтягивающую черную футболку с круглым вырезом и мешковатые серые спортивные штаны, которые низко висят на бедрах, показывая черные легинсы под ними. На ногах черные кожаные балетки. Его длинная бледная шея резко контрастирует с черной линией выреза, а ключицы выступают из футболки так четко, что Давид может отлично разглядеть их контуры. Давид не думал, что такой простой наряд может выглядеть так, как будто он представлен на уличном показе мод, и он готов признаться, что он действительно не прочь получить приглашение на это шоу.       Мальчик сутулится, глядя на свою спортивную сумку, его профиль показывает Давиду его идеально оформленный нос. Давид мог бы провести по нему пальцем.       Луиджи ерзает под взглядом Давида и поворачивает голову, слегка откидывая ее назад, так что кадык выпирает из его горла, и переводит взгляд на Давида.  — Ты новичок в балетном классе? — спрашивает Давид, когда их глаза наконец встречаются.  — Да, — парень пожимает плечами. — А ты? Давид усмехается:  — Нет. Я член хип-хоп команды, которая здесь занимается до вас, «Pink and White». — Ох… — смущенно произносит мальчик. Давид чувствует, что в горле парня застрял вопрос «почему ты здесь?». — Я, по сути, живу здесь, пока вас нет, — отвечает Давид, дергая плечами.       Между ними проходит еще несколько неловких мгновений. Давид думает, что у него галлюцинации, когда видит, поднимается комок в горле парня. Давид резко вздыхает, прежде чем сказать:  — Ну, добро пожаловать в студию, и, давай, вливайся в коллектив, удачи. Не отставай от нее, — он показывает на Сару, которая уже растягивается в нескольких футах позади них. Мальчик улыбается Давиду, и тот юмор в его глазах, который Давид видел раньше, становится немного яснее. Давид чувствует себя плохо, он не может остаться, чтобы увидеть больше. — Всего доброго, — Сара кричит ему вслед, напоминая, что занятия балетом вот-вот начнутся, так что ему лучше уйти. Давид медленно закрывает глаза и делает глубокий вдох. Когда он открывает их снова, он может сказать, что другой мальчик еле сдерживает смех.  — Ладно. Хорошей тренировки! — говорит Давид. — Спасибо. Еще увидимся, — произносит мальчик, когда Давид покидает студию. Давид еле-еле волочит ноги к выходу, но напоминает себе, что скоро вернется, чтобы закончить начатое.