Лунатизм в миноре

Продвигаясь вдоль проспекта, Май заметил человека, идущего впереди. «Я хотел бы написать о нем книгу», - подумалось ему. Он внимательнее присмотрелся к музыканту, идущему впереди. Полуденный зной поглотил своей горячей пастью надрывный писк светофора. О каждом встречном человеке с чехлом для скрипки или гитары за спиной, о каждом уличном трубаче, о каждом пианисте из маленького затхлого бара Май был преисполнен желания написать чуть ли не целый роман. И написал бы исходя из одного единственного убеждения: «Они касаются прекрасного и непостижимого». Пару недель назад Май убежал из дома, и теперь работает за жалкую зарплату официантом в столь же ничтожном кафе. Неподалеку от этого чудного заведения чахлое общежитие, которое уже наполовину походит на ночлежку для разного рода люмпенов; с другой половиной у него тоже все не совсем в порядке, но это не имеет никакого значения. Как вы догадываетесь, здесь Маю посчастливилось жить. Этому человеку участь бродяги казалась романтичной, но когда пришлось столкнуться с этим лицом к лицу, флюгер его мнения обернулся на сто восемьдесят градусов. И Маю пришлось признать тот факт, что деньги все-таки нужны хотя бы для поддержания нормальной жизнедеятельности. Самую малость. - Кто-нибудь! Сюда! Официант! – нервный щелчок раздался в гуще сигаретного дыма. - Слушаю… - нехотя приближаясь к столику, безучастно пробубнил Май. Он видел на лице посетителя возмущенное недовольство, а тот в свою очередь – циничное безразличие официанта. Конфликта было не миновать хотя бы из-за того, что два этих взгляда встретились. - Объясните! – насилу сдерживаясь, процедил мужчина за столом, вращая перед глазами Мая потускневшую от налета вилку. - Что вас не устраивает? – выдавил юноша, совершенно не пытаясь не терять самообладание. - Объясните, почему я вынужден есть свой ланч грязной вилкой?! В вашем заведении вообще посуду мыть принято? – клиент побагровел от злости и превратился в вызревший помидор. - А почему столь педантичный помидор удовлетворяет свои потребности в еде в столь убогом кафе? – без капли сожаления в голосе наигранно деловым тоном произнес Май. Лицо его расползлось в довольной ухмылке – эгоистичное самолюбие успешно удовлетворено. Думаю, не стоит рассказывать, чем закончился увлекательный диалог и, кажется, Май здесь больше не работает. Кажется, он потерял работу. Да, так и есть. Какая жалость. - Все равно я вас всех ненавижу, - высказался напоследок Май, захлопывая дверь кабинета главного администратора. Когда нечего терять, выражается тенденция к громким словам. Зачастую они лишь сотрясают воздух, но при этом дарят нам какое-то мнимое эмоциональное удовлетворение. Когда еще появится возможность сказать в лицо начальнику, что он козел, если не в день увольнения? Правда, для Мая такое поведение не было чем-то сверхъестественным – теперь ему было лень покрывать эту шарашкину контору смачным матом. Он привык говорить людям то, что хотел сказать. Делалось это всегда пренебрежительно и наплевательски. И Май был очень доволен своей позицией по отношению к людям. Провонявший сигаретным дымом субъективный эгоизм. Чудо, что он продержался здесь две недели. Забылось уже, как сильно хотелось есть. И стало на все чихать фиолетовыми соплями. *** - Чего это ты не идешь на свою работу? – Тридцатипятилетний мужчина в засаленной майке облокотился о грязный кухонный стол с липкой клеенкой и покосился на вплывающего в кухню Мая. - Ничего. - А чего это ты неразговорчивый? – Чиркнула спичка. Струйки сигаретного дыма легко вспорхнули к закопченному потолку. - Да что ты пристал? Не хочу – не хожу. Отстань. Я пришел за своим кофе, - объяснил Май, произнеся последнюю фразу тоном постоянного клиента элитной кофейни. Это было у него не привычкой, а скорее чертой характера: даже когда приходилось варить кофе самому, он повелевал невидимыми слугами. - А чего это? – любимая фраза надоедливого соседа. Но, несмотря на свое занудство, мужчина в засаленной майке был хорошим человеком – он старался никогда ни на кого не обижаться. Говорил, что ему это неплохо помогает в жизни, и снова курил свои дешевые сигареты. - Ничего. - Да чего ты? Тебе, наверное, дали отпуск? Да, ведь на работе дают отпуск. В твоем кафе вроде бы все официально. - Да завались ты уже! Дай мне выпить мой кофе! – сердился Май, стоя к собеседнику спиной. Чайник кипятился нескончаемых десять минут. - Ну, как знаешь. Курить будешь? – невозмутимо предложил мужчина и открыл пачку с никотиновыми палочками. Май обернулся и молча вытащил сигарету. Они закурили. - Слышал, что вчера произошло? - Кого-то выселили? – В соседней комнате громко зашумела вода. Наверху кто-то неистово бранился. Когда Май предвосхищал скучный разговор, он мог отвлечься на что угодно, лишь бы собеседник понял, что слушать его никто не собирается. - Нет. Интереснее. Помнишь, внизу стояло пианино? Покойной хозяйки. Ну, на него еще ставили всякий хлам, вечно закрывали старыми тряпками и никогда не использовали по назначению… Ты понимаешь, о чем я. Так вот вчера его выбросили. Выставили за общагу, рядом с водонапорной башней. Оно теперь находится где-то между деревьями и оставленными бетонными плитами. Его уже начали разрисовывать всякой похабщиной и использовать в качестве подставки для пива. – Мужчина сделал глубокую затяжку и выпустил дым в сторону Мая, чтобы привлечь его внимание. - М, ясно. Не дыми на меня, будь любезен, - недоброжелательно бросил Май и обрадовался, услышав, что чайник подает признаки жизни. Он поспешно потушил сигарету, заварил кофе и исчез из кухни. - Даже о погоде не поговорили… - грустно улыбнулся сосед, извлекая из пачки вторую сигарету. – Может, еще кто зайдет? Ведь передавали магнитные бури. Может получиться увлекательный разговор… А чего бы нет? Одинокие люди тоже разные. Мужчина в засаленной майке, который через год умрет от рака горла, не был злопамятным. Раньше он работал в туристическом агентстве и очень любил разговаривать о погоде на каком-нибудь Кипре или в Эмиратах. А теперь задумчиво курил и ждал, когда кому-нибудь еще захочется выпить с утра чая или кофе. *** Май закрылся в комнате и вытащил из-под подушки измятый лист, исписанный нотами. Он опустился на постель и погрузился в пучину раздумий. - Порой мне кажется, что я был рожден птицей. Прекрасным крылатым созданием. У меня выросли крылья, но я так и не научился летать. Стать музыкантом!.. Какая глупость! Особенно после того, как меня вытурили из музыкальной школы. Неблагодарные! Лишили меня возможности исполнить заветную мечту! Май негодовал. Он говорил не с самим собой, а со всем миром, который так несправедливо обошелся с ним. Обидел его и отвернулся от него. Мальчик, живший лишь самим собой и своими переживаниями, принимал этот пристрастный факт за истину. Часто приходится простыми словами объяснять вполне необъяснимые вещи. - Порой мне кажется, что моя музыка существует отдельно от меня. Я – лишь ходячий, никчемный проектор, проводник прекрасного. Я хотел бы только одного: избавиться от людской ненависти и научиться летать. Самые невообразимые и невозможные вещи делают меня счастливым. Ради такого стоит жить. Пыльную комнату наполнило нестерпимое громыхание тишины. Отчаянное беззвучие вгоняло в уныние и, не в силах противостоять веяниям души, Май уснул. Чем глубже Май впадал в объятия Морфея, тем спокойнее и свободнее себя чувствовал. Бренное тело оставалось там, внизу, в застенках затхлого здания. А мальчик, который мечтал научиться летать, был уже не здесь. Он улетал в неизведанные дали не исполнившихся желаний. Невообразимо – весь мир постепенно приобретал оттенки жизни. *** Мужчина в засаленной майке проснулся посреди ночи и поежился от сквозняка. Он потер сонные глаза и лениво поднялся со скрипучей кровати. Приблизившись к окну, вдохнул свежий воздух и… замер. Сквозь приоткрытую форточку в комнату ворвались звуки поющего пианино. Руки вторично протерли веки. Глаза пригляделись. Свет полной луны освещал выброшенный накануне музыкальный инструмент. Он пел. Он читал грустную поэму чьей-то упущенной мечты. За ним сидел лунный музыкант. Он спал. А руки нежно касались клавиш. Тело за старым пианино мерно двигалось, поддаваясь порывам мелодии… Жизнь – это не серая обыденность, а творчество, искусство, выступления на публике. Ты находишься в состоянии восторженного горения, и за спиной расправляются пылающие крылья вдохновения и свободы мысли. Искусство, словно зеркало души. Оно субъективно. Оно самобытно. Оно абсурдно и независимо. Оно живет в каждом творце прекрасного и рвется к свету. *** - И тогда за спиной у меня расправлялись крылья. Я не помню ничего, что было прошлой ночью. Но я тебе верю. Я безмерно счастлив. – Рассказывал Май с утра, когда они снова курили на кухне. – Если я смог это однажды, пусть даже и во сне. Я смогу снова… Нужно лишь попытаться простить весь мир и… - Может, сначала простишь себя? – прервал его собеседник. - Да что ты ко мне… - разозленный тем, что речь его была прервана, Май чуть было не обидел мужчину в засаленной майке. Он остановился и задумался над словами, сказанными ему кем-то другим. Это чувство было так чуждо ему, но он запнулся и ответил: - Ты… Ты, наверное, прав. - И что ты попытаешься сделать еще? - Я должен бороться за свою мечту. Знаешь, порой мне кажется, что я птица… И не каждому везет рождаться таким существом. Я должен научиться летать. Только искусство выше моих слов. Поэтому я абсолютно точно убежден лишь в одном: пускай мое искусство говорит само за себя…