chlorine

i'll never be, be what you see inside you say I'm not alone, but I am petrified you say that you are close is close the closest star? you just feel twice as far you just feel twice as far

Сегодня я проснулся от тянущейся трели ветра, игравшего с отголосками шелеста листьев и бирюзового смеха из соседней комнаты, готового в любую секунду пропасть. Путаясь в неглаженном постельном белье, я врываюсь туда, где ты растворяешься прежде, чем я успеваю дотронуться до изгиба твоей шеи, схватить за рассеченное запястье, голосом, полным истощения и страха, крикнув 《останься со мной, пожалуйста》. Ты вновь бросаешь меня одного в этой удушающей пустыне, огражденной стенами мертвых кварталов, но я чувствую каждый сантиметр, к которому прикасаются твои глаза, вдыхаю воздух, полный аромата корицы, ведь ты им когда-то дышал. А теперь я задыхаюсь в нём без тебя. Я опять позади тебя — такой глупый и несуразный; как мне поймать тебя в этой фантасмагории бесконечных иллюзий, как ухватить твое крыло, если вся моя жизнь проносится мимо тебя с такой пугающей быстротой. Твои ладони украшают девственные ромашки, раскинувшись полем, мои же режут стигматы в кровь уродливой мозайкой, ты — олицетворение вознесенного чистого, я — сбой в механической многогранной системе — неправилен и бесконечно порочен. Знаешь, Йохан, ты очень похож на нежность. Тебя все время стыдятся и прячут в боковой карман, а вынимают в немом одиночестве леденящими вечерами, чтобы посмотреть, как ты истрепан за день, но у нас было не так, ты же ведь помнишь? Иногда я так глубоко ухожу в себя, что забываю лица и числа, события, разговоры, людей, честно говоря, я даже до конца не помню твоих черт. Я не помню, какая одежда была на тебе надета и понятия не имею, о чем мы говорили тогда за кофе. Однако я отчетливо прорисовываю в памяти рисунок твоих невероятных глаз, наполненных акварельными отблесками того вечера. Тех глаз, что выжигали меня до костяного остова каждый раз, когда их богемные электрические искры касались уступов моего грешного тела. Тех глаз, что были настолько завораживающими, как будто блестящие червоточины звезд утонули в них. Тех глаз цвета оникса, хранящих в себе силу ста тысяч солнц. Я говорил что-то об искренности, но был настолько опьянен ими, что мои слова смешивались в бессмыслицу, но не потому, что я лгал, а потому что был как никогда честен, а эту честность я могу позволить себе только с тобой, мой милый Сандштейн. Наше дыхание жадно перемешивалось, каждый твой вдох изнывал《оживи меня》 и каждый мой медленный выдох значил 《я не способен на это》. Твой низкий голос крушил мое тело, ты вжал меня в бархатный ковер, мое сознание обессилено. Я полностью твой. Я чувствую укол твоего острия, затем оно проскальзывает ко мне в грудь. Я стеклянно смотрю в твои глаза, затянутый, словно в омут. Я чувствовал, как ты любишь меня, пока твои крылья опутывала прорезающая, словно плеть, лоза терновника. В этих оскверненных горячей кровью перьях таилась целая эпоха невинности, когда мириады космических пустот были единственными твоими спутниками, до тех пор, пока в бесконечности вселенной ты не встретил меня — черную дыру, всплеск хаотичной взрывной энергии, не способный видеть и созидать. Тогда я причинил тебе боль целый миллион раз, высыпав в твою кровь четыре килограмма отборных звезд, после чего осознал, что лучше бы было больно мне, но, кажется, было слишком поздно. И сейчас ты ушел — и теперь, мне к тебе не доплыть. Но, пусть даже закончатся все времена, — я буду ждать тебя, поверь мне наслово, Йохан Сандштейн.